Престранную картину увидел я во сне:
Жил человек на крыше в соломенном гнезде.
Жил человек на крыше,
Зелёный, синий, рыжий,
Пел песни сам себе.
Играл чудак цветами и, видимо, не зря,
Поскольку откликалась малиново заря,
И небеса синели,
И травы зеленели,
Земле цвета даря.
Народ ему дивился, и он был жизни рад.
Пел, зонтиком укрывшись
и в дождь, и в снег, и в град!
Всё б хорошо, но злобно,
Пугая местом лобным,
Смеялся ретроград...
Однажды в ночь собралась на площади толпа,
Зачтя указ, взорвалась, криклива и глупа.
Кричали: «Ну-ка, слезь-ка!».
Скрёб лезвие до блеска
Палач у топора...
А утром стало ясно, что красок больше нет.
И в сером небе шастал рассвета серый след.
Под плахою напрасно
Растёкся лужей красной
Последний яркий цвет.
И люди стали серы средь серых будних дел,
И радуга серела, и светофор серел...
Средь канцелярской пыли
Юристы учредили
За пестроту — расстрел.
В борьбе междоусобной сменилась вскоре власть,
И сверху деспот новый спустил «Цветной указ»:
«Дерзайте с каждым цветом,
Да так, чтобы при этом
Даль красками зажглась!».
Все забрались на крыши и гнёзда стали вить.
С усердья лезли грыжи, но даль не оживить —
Цвета все позабыты,
Кто помнил — перебиты,
И некому простить.