«Родная кровь, сестра моя, Исмена…» (Софокл. «Антигона»)
«Русский человек без родни не живет» (пословица)
Тот день, в одночасье изменивший жизнь семейства Кругловых1, начался, как самый обыкновенный выходной. Ничто не предвещало приближения чрезвычайных событий. Однако, когда семья во полном составе сидела за обедом, раздался телефонный звонок. Услышав его, хозяйка, Зоя Ивановна, полная, фигуристая, властная на вид дама лет пятидесяти, покосилась на сидевшего рядом старшего сына Рубена, тридцатилетнего брюнета с восточными чертами лица. В свою очередь тот выразительно поглядел на младшую сестру Женю и мотнул головой в сторону звонившего телефона. Послушно вскочив с места, Женя подняла трубку:
— Алло! Здравствуйте. Мама, это тебя…
Зоя Ивановна с недовольной миной на лице поднялась из-за стола:
— Кого еще там…? Да. Я вас слушаю. Кого вам нужно? Елену Николаевну? Нет ее. Она уже год как умерла. Что-о? Хорошо, приезжайте. Когда? Да хоть сейчас. Мы будем ждать. До свидания.
— Что такое? — спросил Рубен, когда она, закончив разговор, в растерянности застыла у телефона, забыв положить трубку. — Что-то на рынке стряслось?
Обычно Зоя Ивановна, как говорится, не лезла за словом в карман. Однако на сей раз она ответила не сразу:
— Это журналистка звонила. Ну, помнишь, которая писала статью по бабу Лену. Представляешь себе, в Англии объявилась наша родственница…
Последнюю фразу она произнесла с нескрываемым ехидством. И добавила:
— С чего бы это вдруг?..
* * *
Надо сказать, что до недавнего времени в семье Кругловых упоминать об английской родне было, если не запрещено, то по крайней мере, весьма нежелательно. Особенно в разговорах с Зоей Ивановной. Хотя сама она часто ненароком затрагивала эту тему, в очередной раз напоминая детям (особенно дочери) о том, как они должны быть ей благодарны. Ведь благодаря ей они живут на всем готовом, имея все те жизненные блага, которых она сама в их годы была лишена. А все почему? Да потому, что ее мать имела глупость в конце войны спутаться с каким-то английским военным, оказавшимся в ту пору в Михайловске. Англичанину что — «поматросил и бросил», уехал назад в свою Англию, поминай, как звали! А тем временем ее мать родила от него дочь…то есть Зою Ивановну. И лишь чудом избежала ареста и отправки в лагерь, поспешно выйдя замуж за инвалида, комиссованного с фронта по ранению…вся жизнь ее пошла насмарку! А она…сколько она натерпелась из-за того, что имела несчастье оказаться дочерью англичанина! И отчим ее по пьяни бил смертным боем, и как только не обзывал…язык не повернется повторить. И в школе-то ее дразнили, и в мединститут (да что там — даже в медсестринский техникум!) учиться не взяли, едва смогла ветеринарный институт закончить, да и то в другом городе, опять же — потому, что в тот год там первый набор был, студентов не хватало, оттого и принимали всех желающих. И так всегда, и так всю жизнь… Да другая бы на ее месте давно спилась или руки на себя наложила. А она, мало того, что выучилась, высшее образование получила, еще и устроиться хорошо сумела — ветеринарным инспектором на городском рынке. Как? А вот так, уметь надо… Жаль, Рубен не в своего отца уродился — может, тогда заместителем директора рынка был бы он, а не его сводный брат Нариман… Да, получается, что сынок и не в нее пошел: она-то все сама, своим трудом достигла, никто не помогал. И двоих детей одна вырастила-подняла, старалась, чтобы они накормлены-одеты-обуты были не хуже других. Чтобы им не довелось знать того, что вытерпела она по вине своей дуры-мамаши и того англичанина, который доводится ей отцом. Хотя какой он ей отец? Одно название…
Женя слышала эти рассказы много раз. Зоя Ивановна не скупилась на самые нелестные отзывы в адрес своих родителей, особенно — отца-англичанина. Но всего однажды девушке довелось услышать совсем другой рассказ о своей английской родне. Не от матери — от бабушки, Елены Николаевны, по-домашнему — бабы Лены. В ту пору она была уже очень стара и больна. Возможно, в предчувствии скорой смерти старуха и осмелилась поведать внучке историю своей былой любви:
— Как же ты, Женюшка, на него похожа. — прошелестела она, когда внучка в очередной раз заглянула в ее комнату и уселась на край бабушкиной кровати. — Вылитая он…
— Кто «он», баба Лена? — спросила Женя, ласково касаясь тянущейся к ней сухонькой старческой руки. Надо сказать, что ей было странно слышать бабушкины слова. В самом деле, ведь баба Лена уже много лет слепа…как же она может утверждать, что ее внучка на кого-то похожа? Или она просто заговаривается от старости? Скорее всего, что так…
— Как твой дедушка. — ничтоже сумняся, ответила старуха. — Он был англичанин, военный инженер. Звали его Биллом. А я его звала Беллом2. Потому что голос у него звонкий был, прямо как колокольчик. У тебя такой же. Когда я тебя слышу, всегда вспоминаю его… Как же он меня любил! Помню, однажды, они с нашими на стадионе в футбол играли. Англичане выиграли. А Белл был капитаном их команды. После матча ему вручили букет цветов: большой-пребольшой, целая охапка красных астр. Я на трибуне сидела, видела, как его поздравляют. И вдруг он перескакивает через загородку, бежит ко мне по лестнице, вручает букет, целует меня и шепчет: «Люблю тебя! Люблю!» Как я его любила!
Бледное бескровное лицо старухи озарилось улыбкой, даже в слепых глазах, казалось, вспыхнул живой огонек. Потрясенная Женя не могла вымолвить ни слова. Никогда еще она не видала бабушку такой счастливой, как сейчас, когда та находилась во власти воспоминаний. Но почему она так радуется, вспоминая о своем Билле… или Белле? Ведь он же бросил ее!
Похоже, последние слова Женя невольно произнесла вслух. Потому что лицо бабы Лены вдруг сделалось прежним — бескровным скорбным лицом умирающей:
— Неправда. — тихо, но твердо произнесла она. — Неправда. Просто его отправили назад в Англию. Что поделать — служба… Потом он написал мне оттуда. Что тоскует обо мне. Что был счастлив только со мной. Что не может забыть не месяцы, когда мы были вместе. Что непременно вернется, увезет меня в Англию и там мы поженимся. А потом… Это я во всем виновата… Он, можно сказать, меня спас, а я… Бедный Белл!
Баба Лена смолкла. Она молчала так долго, что Женя сочла ее спящей. Но неожиданно старуха заговорила вновь:
— Ты еще здесь, Женюшка? Вот что: открой-ка тумбочку. Там, слева, в углу, под бельем, должна быть сумка. Нашла? А теперь открой ее.
Женя послушно извлекла из-под стопки белья старомодную, потертую дамскую сумочку из коричневой кожи и раскрыла ее. Внутри обнаружилась пачка каких-то пожелтевших от времени бумаг. Блеснул глянцевый уголок фотографии…
— Там где-то должно быть кольцо. — промолвила баба Лена.
Порывшись в сумочке, Женя извлекла на свет колечко из золотистого металла. Повертела его в пальцах. Самое обыкновенное кольцо, похожее на обручальное, в выгравированной внутри надписью «Bill. 1945». Из какого же оно металла? Очевидно, что не из золота…и не из серебра. Скорее всего, оно латунное. Дешевка — сказала бы ее мать. Вот только для ее бабушки, похоже, это кольцо очень дорого. Но почему?
— Нашла? — спросила старуха. И, словно убедившись в том, что это и впрямь так, заговорила вновь. — Это кольцо твоего дедушки. Мне подарил его Белл, перед тем как мы собирались пожениться. Он сказал: «теперь мы обручены». Возьми его себе. И сумку тоже…это его подарок. Все равно потом она…все выбросит. А ты береги их. Это память о твоем дедушке Белле. И обо мне.
По правде говоря, Жене были не нужны ни эта старая сумка с ветхими бумагами и фотографиями, ни это кольцо, подарок, пусть и родного по крови, но совершенно неизвестного и чужого ей человека. Ей не хотелось брать эти вещи. Лучше бы они продолжали и дальше лежать у бабушки в тумбочке! Но она не решилась огорчать бабу Лену своим отказом и взяла сумку. Однако засунула ее в дальний ящик своего письменного стола, туда, где пылились альбом с ее школьными фотографиями, толстая тетрадка, куда она, по примеру одноклассниц, записывала любимые песни, иллюстрируя их картинками, вырезанными из открыток и журналов3, похвальная грамота, полученная в седьмом классе за участие в олимпиаде по английскому языку, коробка с бусинами, старыми заколками, крохотными резиновой куколкой-балериной в кружевной юбочке и фарфоровым терьером с отбитым хвостом…одним словом, всевозможные вещицы, уже ставшие ненужными, но которые их владелец, тем не менее, не решается выбросить из-за связанных с ними дорогих воспоминаний…
А вскоре баба Лена умерла. И сразу после похорон Зоя Ивановна поспешила выбросить все ее вещи, словно тем самым надеясь избавиться и от самой памяти о матери. Тогда-то Женя убедилась, насколько справедливы были опасения бабы Лены. Все-таки вовремя она догадалась отдать внучке самые дорогие для себя вещи. Хотя, если поразмыслить — Жене они были совершенно ни к чему.
* * *
…Журналистка (насколько помнила Женя, ее звали Ириной) приехала к Кругловым спустя час после своего звонка. Она вошла…точнее, впорхнула в их квартиру, овеянная густым запахом сигарет, который не мог перебить пряный, навязчивый аромат ее духов. Еще в прихожей, снимая пальто, справилась о том, когда умерла баба Лена и не сохранилось ли среди ее вещей чего-нибудь, имеющего отношение к… Женя уже хотела сказать, что эти вещи находятся у нее. Однако ее опередила Зоя Ивановна:
— Нет у нас ничего. — отрезала она. — Да никогда и не было. Наверное, она сама все уничтожила. Сами понимаете, какие тогда были времена…всего боялись. Тем более, что по ее вине вся наша семья пострадала. Особенно я. Вот и верь тому, что дочь за мать не ответчица! Она дел натворила, а расхлебывать мне пришлось!
Журналистка сразу же прикусила язычок. А Женя поняла — ей не стоит опровергать мать. Так будет спокойнее, прежде всего для нее самой. «Удобее молчание»4… кажется, так однажды по какому-то случаю сказала ее крестная. Она права. Жене лучше смолчать. Придя к такому выводу, она молча последовала за матерью и журналисткой в гостиную — большую комнату, главным украшением которой были монументальная чехословацкая «стенка»5‚ с сервантом, до отказа набитым фарфором и хрусталем, а также массивный телевизор, за которым часами торчал Рубен, смотря сериалы про бандитов, и уступая насиженное место лишь матери, да и то после перебранки. Усевшись в мягкое кресло в углу (Зоя Ивановна, Рубен и Женя разместились напротив, на диване) и поставив рядом свою черную кожаную сумку, похожую на портфельчик, Ирина приступила к рассказу:
— Видите ли, Зоя Ивановна, четыре года назад, когда отмечали пятидесятилетие прихода в Михайловск первого конвоя союзников «Странник — 1», я решила написать статью о северных девушках, друживших с английскими и американским военными моряками. Думаю, это произошло не случайно… я была избрана для того, чтобы вырвать из мрака забвения судьбы несчастных девушек, заплативших за свою любовь годами лагерей…
Ирина не любила вспоминать о том, как и кто подсказал ей тему, которой она теперь гордилась, как собственной находкой, знаком ее избранничества. А произошло это так…
* * *
В преддверии пятидесятилетнего юбилея прихода в Михайловск первого союзнического конвоя юная выпускница филфака Ирина Быкова, в ту пору внештатная сотрудница областной газеты, раздумывала, какую выгоду она может извлечь из этого события. Потому что привыкла оценивать все происходящее с точки зрения «а что я от этого буду иметь»? Известность? Возможность карьерного роста? Разумеется, Ирина была не прочь добиться и того, и другого. Однако для этого надо было найти такую тему из истории северных конвоев, которой бы еще касался никто из журналистов и писателей. Вот только где ее взять? Интересные, редкие и острые темы, в отличие от денег, как говорится, не найдешь на дороге. Точнее, нужно иметь особый дар, чтобы заметить сокровище, мимо которого равнодушно прошли другие. Увы, Ирина была лишена такого дара. Возможно потому, что слишком интересовалась собственной персоной.
Коллеги по перу от души подсмеивались над бесплодными потугами Ирины найти подходящую тему:
— Ты вот о чем напиши. — ехидно ухмыляясь и обдавая ее густым запахом сигарет и перегара, заявил ей однажды Игорь Юрлов, журналист, некогда подававший большие надежды, однако не выдержавший бремени славы, вследствие чего эти надежды, как говорится, пошли прахом. — Напиши, как после войны в Михайловске арестовали всех девушек, друживших с иностранными моряками, посадили на баржу и утопили в Белом море. Слыхала про такое? Нет? Ну, ты даешь! Кстати, об этом даже братья Стругацкие писали. Не читала Стругацких? А зря. Там у них про это интересно написано. Будто бы потом из воды, среди льдин, долго торчали головы этих девушек: рыжих, черноволосых, русых… Какова картинка, а? Стивен Кинг отдыхает… Ну, чем не тема!
Присутствовавшая при этом «писучая братия» разразилась хохотом. Но перед мысленным взором Ирины стояла ужасная картина: мертвые девичьи головы, торчащие из ледяной воды. Нечто подобное она недавно видела в одном американском триллере… Неудивительно, что журналистка принялась расспрашивать родственников и знакомых о пресловутой «барже смерти». И, как ни странно, все они в один голос твердили, будто тоже слышали нечто подобное.
Тогда Ирина наведалась к Борису Леонидовичу Черепанову, старейшему из Михайловских журналистов, в надежде выяснить у него что-нибудь про пресловутую баржу с утопленницами. Уж кто-то, как ни он, работавший в ту пору в областной газете «Прибой», должен был это знать!
— Сказки все это! — резко оборвал ее старик, едва Ирина завела разговор об утопленных девицах. — Никто их не топил. Еще того не хватало! Придумают же всякую чепуху!
— Как же так! — чуть не заплакала Ирина. — Но ведь люди говорят!
— Говорят, что в Москве коров доят. — без обиняков заявил старый журналист. — Эх, молодо-зелено! Все бы вам сказки да побаски! Нет бы до правды докопаться! Вот что: посмотри-ка ты газету «Прибой» за конец 1945 года. Тогда и поймешь, что с этими девушками на самом деле случилось…
Отыскав в библиотеке ветхую подшивку «Прибоя», Ирина без труда нашла то, о чем говорил старик Борис Черепанов. Это было «открытое письмо» нескольких девушек, отрекавшихся от своих английских мужей, как от «агентов антисоветских британских политиков». Ниже стояли их фамилии: Людмила Копалина, Анна Мальцева, Валентина Рябова…
Так в руках Ирины Быковой оказалась путеводная нить, приведшая ее не только к тем, чьи подписи стояли под статьей, более напоминавшей отречение, но и к их подругам. Почти все они после войны прошли через лагеря. Одной из немногих счастливиц, избежавших этой участи, была Елена Круглова. Она же — баба Лена…
* * *
— Позднее я написала целый цикл очерков о судьбах русских подруг иностранных моряков. — вдохновенно рассказывала Ирина. — Все они вошли в мою книгу «Война, любовь, разлука». Вы ее читали? Нет? Как же так? Вы не читали… Жаль. Я Вам ее непременно подарю…скоро должно выйти второе издание. Первое уже распродано — разошлось в мгновение ока… Дело в том, что люди очень интересуются темой «любви по ленд-лизу6. В Англии на основе моих сюжетов сняли несколько телепередач. Мало того: мне приходится вести огромную поисковую работу, как в России, так и за границей. Многие англичане и американцы, участники северных конвоев, просят меня разыскать их русских подруг. Например, бывший сержант Колин Боусли просил, чтобы я нашла девушку Тоню, с которой он познакомился в интерклубе7. Я искала ее три года. Если бы Вы знали, со сколькими людьми мне пришлось встретиться во время этих поисков! Я исследовала вдоль и поперек весь Михайловск. Несколько раз мне казалось, что я нашла Тоню…но это оказывалась совсем другая женщина. И все-таки я разыскала ее! Если бы Вы видели, какая была радость, когда она с Колином снова встретили друг друга! А, если бы не я, этого не произошло бы никогда. Видимо, мое призвание состоит в том, чтобы соединять любящие сердца, разлученные войной…
Ирина тараторила не переставая, театрально возводя глаза к потолку. Казалось, она упивалась рассказами о собственных успехах. Я была избрана, я написала, я нашла, я решила исправить несправедливость судьбы…я, я, я… Но чем дольше она говорила, тем больше мрачнела Зоя Ивановна. Ей явно было неприятно слушать то, что, как говорится, не относилось к делу. Иначе говоря — рассказы о каких-то чужих людях. Что до Рубена, то тот с трудом сдерживал зевоту: единственным на свете человеком, к проблемам которого был неравнодушен старший сын Зои Ивановны, был он сам… Женя тоже подумывала уйти к себе и заняться подготовкой заданного на завтра перевода с английского языка на русский — она училась на втором курсе иняза. Однако в этот момент Ирина наконец-то заговорила о том, ради чего явилась в гости к Кругловым:
— Так вот, уважаемая Зоя Ивановна, как раз этот самый этот Колин Боусли и рассказал мне о своем друге Билле Гордоне. Они прибыли в Михайловск на одном корабле. Хотя Билл, в отличие от Колина, был не моряком, а инженером, и руководил сборкой поставлявшейся в Россию по ленд-лизу радиолокационной аппаратуры. Поэтому в Михайловске он задержался на полтора года. И там познакомился с одной девушкой…это была Ваша мама, Зоя Ивановна. Как говорил Колин, его друг был просто без ума от нее. Дарил ей цветы, конфеты, приносил продукты…даже ухитрился где-то раздобыть для нее лакированные туфли. В конце концов они решили пожениться и пошли в ЗАГС. Колин знал об этом потому, что сам ходил туда с ними по просьбе Билла — он должен был стать свидетелем. Однако заведующая отказалась зарегистрировать брак Билла и Елены. А вскоре судно, на котором служил Колин, отправили назад, в Англию. Билл вернулся в конце 1945 г., с последним английским судном, покидавшим Россию. По словам Колина, он очень тосковал о Елене, даже начал хлопотать через посольство о том, чтобы ему разрешили поехать в Россию, жениться на ней и увезти ее в Англию. Но потом произошло что-то непонятное…Билл вдруг замкнулся и перестал упоминать об Елене. Когда же Колин поинтересовался, что случилось, друг дал ему резкую отповедь, посоветовав не совать нос в чужие дела. Колин понял — произошло что-то неладное, но ради спокойствия друга решил не любопытствовать. А вскоре Билл женился. Но Колин уверял — это был брак не по любви, а по расчету. Билл женился на другой, чтобы окончательно порвать с Еленой. Однако все-таки в глубине души продолжает любить ее. И тогда я решила исправить несправедливость судьбы и помочь Биллу и Елене вновь обрести друг друга, сделать их счастливыми. Ведь разве они не заслужили этого? Я дала Колину вашу фотографию…помните, Зоя Ивановна, когда я приходила к Вашей маме, я сфотографировала вас вместе…попросив передать ее Биллу Гордону. А на обороте написала свой адрес. Увы, полтора года я не получала ответа на свое письмо. И уже решила, что мои старания воссоединить Билла и Елену оказались напрасными. Как вдруг мне пришло письмо. Вот оно.
Ирина потянулась к своему портфельчику, раскрыла его и извлекла оттуда конверт:
— Вот оно, это письмо. Его написала дочь Билла Гордона, леди Хелен Гордон.
Зоя Ивановна в смятении отшатнулась от протянутого конверта, словно в нем таилось не письмо, а ядовитая змея:
— Как Вы сказали? Как ее зовут?
— Леди Хелен. — безмятежно повторила журналистка. И вдруг спохватилась. — В самом деле, как странно. Выходит, Колин Боусли не обманулся. Билл и впрямь продолжал любить Вашу маму. Уж не в ее ли честь он назвал свою дочь? Похоже, что да…
— Так что же она пишет? — прервала ее уже совладавшая с собой Зоя Ивановна.
— Она пишет, что хочет познакомиться с вами. — ответила Ирина. — Сейчас я найду перевод ее письма на русский язык. — С этими словами она принялась рыться в своем портфельчике. Однако, как это часто бывает в подобных случаях, нужный листок куда-то запропастился и явно не хотел отыскиваться.
— Не ищите. — снисходительно произнесла Зоя Ивановна. — Женька его прочтет. Она ведь у меня на инязе учится — вот пусть и покажет, чему ее там научили. А ну-ка, Женя, переведи, что нам эта леди написать соизволила.
Женя взяла в руки конверт и достала оттуда листок бумаги, исписанный аккуратным почерком, навевающим ностальгические воспоминания о былых временах, когда существовали такие понятия, как «чистописание» и «каллиграфия». Но ведь те времена миновали давным-давно… Тогда сколько же лет женщине, написавшей это письмо? Судя по тому, что она приходится Биллу Гордону дочерью, ей должно быть за пятьдесят, но не больше шестидесяти лет. Еще не стара…однако возраст еще ничего не говорит о человеке. Интересно, кто эта леди Хелен? И почему Ирине ответил не ее отец, а именно она?
Впрочем, у Жени не было времени размышлять над этими вопросами. Ведь на нее выжидающе смотрели мама и Рубен. И она принялась вслух читать им письмо леди Хелен, на ходу переводя его с английского языка на русский:
«Дорогие Зоя, Рубен и Эжени! Трудно выразить словами мои чувства, когда я узнала о том, что у меня есть родня в России. К сожалению, папа не может разделить мою радость, потому что два года назад он умер. Я хочу приехать в Россию и встретиться с вами. С любовью — леди Хелен Гордон».
— И это все? — недоверчиво спросила Зоя Ивановна, когда Женя смолкла.
— Все. — ответила та, отдавая матери письмо.
Зоя Ивановна пробежала его глазами:
— Похоже, что и впрямь так… — сказала она. — Значит, ее отец умер… Вот оно что… И все-таки странно: с чего это ей вдруг вздумалось встретиться с нами?
— Не знаю. — честно призналась Ирина. — А почему бы ей не захотеть познакомиться с родней?
— Так я в это и поверю! — хмыкнула Зоя Ивановна. — Раньше знать нас не хотели, а тут на-ка вдруг — объявились! Тоже мне — родня! Нет, тут явно какой-то подвох… Вот только какой?
— Так Вы не возражаете против приезда леди Хелен? — спросила Ирина.
— Мне все равно. — бесстрастно ответила Зоя Ивановна. — Если хочет, пускай приезжает. Нам-то что?
Похоже, журналистка поняла, что разговор закончен. И что, вопреки ее ожиданиям, Кругловы отнюдь не собираются проявлять восторга по поводу нежданного обретения заграничной родни и хвалить ее за нахождение оной. Сославшись на неотложные дела, она поспешила откланяться. Едва Ирина ушла, как Рубен снова плюхнулся на свое место перед телеэкраном. А Женя отправилась на кухню, чтобы напиться чаю. Почему-то ей было жаль, что она никогда не увидит леди Хелен. Все-таки они — родня. Родная кровь — как сказала бы крестная. Наверняка она расстроится, узнав, что русская родня ее знать не желает…
* * *
Женя еще не успела допить чай, как в кухню вошла Зоя Ивановна.
— Как же все это понимать? — спросила она, обращаясь не то к дочери, не то к самой себе. — Ведь эта Хелен Гордон объявилась явно неспроста. Вот только что ей от нас надо?
Женя молчала. Да и что она могла ответить матери, которая всегда и во всем подозревала злой умысел или подвох? Тем временем Зоя Ивановна продолжала размышлять вслух:
— А что если ее отец нам наследство оставил? Может, у него хоть перед смертью, да проснулась совесть. Вот он и надумал свою вину перед нами загладить. А она хочет разнюхать, догадываемся мы об этом или нет? А потом все себе присвоит…
— Да что ты, мама! — усмехнулась Женя. В самом деле, что за нелепица! Такое бывает только разве что в маминых любимых сериалах про красивую жизнь заокеанских богачей. — Ведь ее отец два года как умер. Оставь он нам наследство, нас бы раньше разыскали. И не она, а другие люди…ну, те, которые следят за тем, чтобы все наследники получили свою долю по завещанию… Нет, мама, тут что-то другое. Может, она просто хочет с нами познакомиться?
— Скажешь тоже! — иронически усмехнулась Зоя Ивановна. — «Просто» ничего не бывает. Тут явно что-то нечисто… Так, погоди-ка… Как там ее зовут?
— Леди Хелен Гордон. — напомнила Женя.
— А фамилия-то у нее отцовская! — воскликнула Зоя Ивановна. — Получается, что она не замужем. Ну-ка, вспомни, она в том письме про своих детей не упоминала? Нет? Так вот оно что… Значит, она одинокая: ни мужа, ни детей, и никакой родни, кроме нас. И мы — ее единственные наследники… А как ты думаешь, она богатая?
— Не знаю. — По правде сказать, Жене были вовсе не по душе рассуждения матери. Ведь леди Хелен — ее сестра. Пусть и сводная, но все же сестра. Так почему же ее мать интересуется исключительно достатком своей сестры?
— А ведь пожалуй, что она богатая. — сама себе ответила Зоя Ивановна. — Как-никак ее отец был инженером. Что ж, это меняет дело…
Она вышла из кухни. А через несколько минут до Жени донеслось:
— Алло! Добрый вечер. Ирина Валерьевна? Это я, Зоя Ивановна. Я Вам не помешала? Простите, может, я была резковата… Но это от волнения. Сами понимаете, какая это неожиданность — вдруг узнать, что у тебя в Англии есть сестра… Как я Вам благодарна, что Вы ее нашли! Я в долгу перед Вами… Так вот: не могли бы Вы сообщить моей сестре, что я жду ее в гости. Нам непременно нужно познакомиться. Ведь мы — родня. Ближе ее у меня никого нет…
Женя хорошо знала — мать умеет быть ласковой, когда ей это нужно… И все же на сей раз ей было не по себе от ее слащавого сюсюканья. Не только потому, что оно было, как говорится, насквозь лживым. Но еще и оттого, что речь шла об ее…кем же приходится ей эта леди Хелен? Теткой? Впрочем, разве это важно? Куда важней то, что они — родственники. Иначе говоря — родная кровь.
(продолжение следует)
ПРИМЕЧАНИЯ:
- В основу сюжета этого рассказа легли истории из книги О. Голубцовой «Любовь по ленд-лизу» (Архангельск, 2007). Однако события и персонажи, о которых здесь идет речь — полностью вымышлены.
- Bell — англ. — звонок.
- Это так называемый «песенник», вероятно, младший собрат знаменитых «альбомов» дореволюционных барышень, и даже (судя по тому, что такой альбом был у моей матери) советских школьниц конца 40-х годов.
- Церковнославянизм, заимствованный из Богослужебного текста — задостойника Празднику Рождества Христова: «любити убо нам яко безбедное страхом удобее молчание…» (т.е. «легче нам предпочесть молчание, которое ничем нам не грозит…»).
- Распространенный в недавнем прошлом мебельный гарнитур из шкафов, занимавших всю стену в комнате.
- Ленд-лиз — во время Второй мировой войны — система передачи взаймы или в аренду вооружения, продовольствия, и.т.п. странам-союзницам по антигитлеровской коалиции.
- Интерклубы — во время Великой Отечественной войны — нечто вроде домов культуры для иностранных моряков. Там они чаще всего и знакомились с русскими девушками.