Ещё одна глава на ваш суд.
* * *
По-настоящему страшно стало тогда, когда огонь побежал по верхушкам ближнего леса.
Он бушевал ещё в отдалении, но уже становилось ясно, что беды не миновать.
Казалось, что против людей восстало все: палящее солнце, безжалостно стрелявшее раскалёнными лучами, сильный ветер, радостно раздувавший пламя, сухой лес, в минуты сгоравший со скоростью берестяной растопки.
Сгустившийся дым чёрными снопами вылетал в небо, и забивал лёгкие так, что не спасали никакие мокрые тряпки, намотанные на лицо. Вздохнуть можно было лишь в редкие промежутки между переменой ветра. Глоток — другой горьковатого воздуха, и снова тягучее удушье, от которого сердце начинает колотиться где-то в висках, а на коже выступает ядовитый пот.
В запасе оставалось час, максимум два, и Генка стал копать так быстро, что на ладонях полопалась кожа, мажа кровью рукоятку лопаты. Юля, Федька и Николай Петрович дышали ему в спину, набавляя темп, хотя Голубев понимал, что они работают на остатках энергии, и любая заминка заставит их упасть без сил. Каково копать до изнеможения, он знал по себе, когда на армейских учениях их рота выгрызала в степном буте длинные траншеи, которые потом утюжили гусеницы танков. Мелко прокопаешь, дашь слабину, и сверху на тебя рухнет железная махина, перемалывая в фарш кости и мясо.
Старухи молодцы, не сдавались, не ныли, не жаловались на усталость, хотя давно могли бы уже лежать бездыханными.
Удивительно, что артистка оказалась крепкой кочерыжкой: извозилась в глине, два раза упала в прорытую яму, потеряла туфлю, но упорно продолжала работать, и даже помогла бабе Кате вытащить костыли, застрявшие между камнями.
Последние метры шёл особенно тяжёлый грунт, щедро пересыпанный камнями и укреплённый брёвнами наподобие щита.
Наваливаясь грудью на перемычку у воды, Голубев не кричал, а стонал, с хрипом цедя слова между зубами:
— Давайте, давайте, ещё чуть-чуть!
Срыть осталось совсем немного, и река, тонкой струйкой начала просачиваться в сухой ручей, постепенно набирая силу и размывая песок, на котором расставив ноги, по колено в воде стоял Голубев.
— Геночка, осталась последняя лопата, — сказала Юлька, и за это «Геночка», он с размаху пробил брешь, мгновенно оказавшись в прохладном бурлящем потоке.
-Ура, мы победили, — простонал Федька, рухая на холм взрытой земли, но тут же замолчал, дикими глазами глядя, как над лесом красным стягом взметнулось полотнище огня.
— Верховой, — односложно произнёс Николай Петрович, и все сразу поняли, что он хотел сказать.
Ручей, на который потрачено столько сил, казался весенней проталинкой, перед катившимся на них огненным валом.
От сильного жара кроны деревьев взрывались как снаряды, фейерверком рассыпая вокруг пылающие факелы, порождающие новые костры. До ближайшего дома сестёр Кулик рукой подать, а там искры перелетят с крыши на крышу, и пойдёт гулять по деревне огненная круговерть, оставляя после себя торчащие к небу печные трубы.
Генка почувствовал как к его локтю прикоснулись пальцы Юльки, и не глядя, притянул её к себе, на миг ощутив в горле глоток свежего воздуха.
Федька прильнул к деду, старухи, забыв разногласия, растерянно жались друг к другу, не разбирая кто почтальонша, а кто актриса.
Где-то далеко, в большом мире, летали самолёты, светились экраны компьютеров, люди ходили в кино, обедали, смеялись, а здесь, на окружённом пожарами пятачке, десять человек были одни во вселенной. Без связи, без электричества, без помощи.
— Господи, помилуй, — всхлипнула баба Лена в последней надежде, и вдруг закричала:
— Я знаю! Я знаю, что надо делать! Крестный ход!
К ногам камнями падали обгоревшие птицы, беспомощно трепыхаясь на пыльной земле. Их было так жалко, что Юлька зарыдала в голос, некрасиво раскрывая рот и утирая кулаком глаза.
— Юленька, милая, -кинулись к ней Федька с Николаем Ивановичем, но Голубев их опередил, и она, обвив руками Генкину шею, упёрлась лбом в его голое, потное плечо, зажмурив глаза, чтоб не видеть взрагивающие живые комочки с опалёнными перьями.
— Девки, айда по домам собирать иконы! — дёрнувшись вперёд всем телом, заголосила баба Катя.
— Бога нет! — пискнула Вера Степановна.
Скомкав на груди мокрый платок, содранный с лица, она не отрываясь смотрела на подступающее пламя, которому ничего не стоило заплясать на крыше её дома, прожигая потолочные балки, как пучки засохшей травы.
— Бога нет, я про это диссертацию защитила,- поддержала сестру Надежда Степановна и заплакала.
Ревущий огненный смерч проглотил слова сестёр Кулик и подтолкнул в спину остальных, которые словно опомнились от забытья. Теперь их гнал не ужас, а надежда на избавление. О том, что может оказаться по-другому, и Бог не поможет, старухи не допускали и мысли.