Страницы
IV
Наступила голодная зима сорок первого. Лиза, вспомнив обещание капитана, пошла в комиссариат. Тот встретил ее недовольно:
— Я же сказал прийти через неделю, а ты где была? Все вакансии разошлись.
Лиза молча развернулась, чтобы идти обратно.
— Да погоди ты, — с досадой сказал капитан, — вот возьми направление в столовую госпиталя, посудомойкой.
Когда уже Лиза, поблагодарив капитана, ушла, он пробурчал себе под нос:
— Не меня надо благодарить, а твоего мужа. Считай, что своей смертью он тебя от голодной смерти спас.
С гибелью Александра в душе Лизы поселилась какая-то холодная пустота, теплилась там только обида на Бога за Сашу. В церковь ходить перестала. Но все же когда проходила мимо храма, то останавливалась и подолгу стояла в задумчивости. Храм был тем местом в их жизни, где они, по сути дела, провели последние счастливые минуты. Как-то раз, когда она стояла возле храма, у нее появилось ощущение, что ее Саша сейчас там, и ждет ее. Она без раздумий вошла в храм и огляделась. Саши, конечно, она не увидела, но ощущение, что он именно здесь, не пропало. Лиза купила свечку и пошла к заупокойному кануну. Поставить свечку было некуда, так как весь канунный столик был заставлен ими. Тогда она зажгла свою свечу, прошла к иконе Александра Невского. Поставив перед иконой свечу, она вопросительно посмотрела на святого князя, спрашивая про себя: «Святой Александр, мой Саша с тобой?». Ответа она не услышала.
— Молчишь, — с горечью вымолвила Лиза, — а что мне делать?
Последние ее слова расслышала рядом стоящая старушка.
— Надо тебе, сердешная, пойти к батюшке на исповедь, тебе сразу станет легче. Вон там, в правом пределе идет сейчас исповедь.
Лиза направилась в указанном старушкой направлении. Там, возле аналоя с лежащими на нем Евангелием и Крестом, стоял еще не старый, лет пятидесятипяти, но уже сгорбившийся седой священник. Люди подходили к нему и что-то говорили, а он, казалось, не слушал их, а стоял как-то безучастно, никого не замечая. Когда прихожанин наклонял голову, он молча, как бы механически, накидывал на нее епитрахиль и осенял крестным знаменем. Подошла очередь Лизы. Она стояла перед священником и молчала. Он тоже молчал. Неизвестно, сколько еще бы продлилось это молчание, если бы священник не заговорил первым:
— Что же вы молчите? Вы пришли исповедоваться?
— Нет, — коротко ответила Лиза.
— А для чего вы тогда пришли, у вас какой-то вопрос ко мне?
— Нет, — снова ответила Лиза.
— Нет! — удивленно повторил священник. — А, что тогда?
— У меня погиб муж и я больше не хочу жить,— с вызовом произнесла Лиза.
Священник задумчиво сказал:
— Я ведь тоже не хочу жить.
Лиза растерялась. В глубине души она надеялась, что священник ее будет утешать.
— Да как же вы можете так? — невольно вырвалось у нее.
Лицо священника, передернувшись, искривилось, отчего на нем изобразилась некрасивая гримаса. Нижняя губа выпятилась и завернулась к подбородку. Точь-в-точь, как у ребенка, собирающегося расплакаться. Осипшим голосом, видно спазма сдавила горло, он произнес:
— Могу, я-то как раз могу, — больше он ничего не мог сказать, собирая последние усилия воли, чтобы сдержать слезы. Но они, уже не спросясь, катили по его щекам.
Священник весь как-то осунулся, окончательно потеряв свой, еще недавно, величественный вид.
— Что с вами, батюшка? — прошептала испуганно Лиза.
— Ничего, — ответил он, — прихожу после службы домой, а там ничего. Одни развалины. Нет больше моей доченьки, нет моей доброй Танюшки. Я говорю: Господи, почему дитя мое там, под развалинами? Почему не я? Почему? — требовательно обратился он уже к Лизе.
— Не знаю, — ответила Лиза, с жалостью посмотрев на священника.
— Вот и я не знаю, — печально вымолвил священник, и Лиза в смущении отошла от аналоя.