– Собирайся, Ромочка! Приехали.

Это в открытую дверь комнаты заглянула мамина голова и тут же исчезла. Из-за двери послышался грохот второпях закрывающейся двери кладовки, глухое шуршание брезентовой сумки и резкий взвизг молнии-застёжки.

Как же гнетуще действовали все эти звуки на Романа! Вот уже полчаса он лежал на своей кровати, вертя в руках коробочку для зубной щётки. Настроение было крайне унылое, и какое-то желтушное. Вообще, всё вокруг ему казалось желтушным и унылым: комната, лежащий рядом с рукой журнал, оконное стекло, ковёр на стене у кровати и обои…

Однако в его жёлчном настроении не было ничего удивительного – Роман заболел желтухой, или, говоря языком доктора, «болезнью Боткина». Однако «желтуха» ему нравилась куда больше, и стоило только подойти к зеркалу и взглянуть на цвет белков в глазах, чтобы убедиться в правоте народного именования этой неприятной болячки. «Белки», – кисло улыбнулся про себя Роман. Белки белые, а это желтки. Да если бы в этом и была вся беда, было не страшно. Страшно было то, что у подъезда его дожидается машина скорой медицинской помощи, именуемая в народе «скорой», которая спустя несколько минут отвезёт его в больницу, где он проведет целую вечность. Всё равно, что мама обещала несколько недель от силы. Для мальчика 11 лет он был слишком зависим от телевизора и беготни по соседним дворам со сверстниками, чтобы с радостью воспринять заточение с чужими людьми в казённом заведении. И это не говоря уже о процедурах, которые, очевидно, не будут особо приятными.
В довершение всех бед, ему действительно нездоровилось, и это обстоятельство окончательно растоптало остатки былого оптимизма, превратив его в жалкого нытика, с трудом влачащего унылое, желчное существование.
Квартиру огласил переливчатый звонок, словно в насмешку над унылым настроением больного сыгравший бравурный «Турецкий марш», и его сердце ушло в пятки. Не оправдались надежды на то, что лифт по-прежнему сломан и у него есть как минимум десяток минут уединения. Тотчас закряхтел, забренчал замок – это мама бросилась открывать медикам…

Спустя десять минут Рома гордо прошествовал к «скорой», заставив друзей издали восхищённо открывать рты и втайне завидовать – дескать, за ним, героем, одним приехал такой автомобиль! Девчонки перешёптывались, а друг Димка забыл даже про мяч, который откатился уже далеко за пределы площадки и самостоятельно продолжал своё неуправляемое путешествие.
Портило удовольствие только одно обстоятельство – рядом шла мама, а, как известно, мальчик готов пойти на любые кары и испытания, лишь бы сверстники не увидали его с мамой. Не был исключением и Рома. Да, к тому же, мама Романа был полноватая, и Рома немного стеснялся её.
Машина скорой медицинской помощи стояла в аккурат у подъезда, и долго наслаждаться восхищением девчонок Рома не мог, и почти сразу же после выхода из дома незнакомая пожилая женщина в белом халате распахнула перед ним заднюю дверцу автомобиля и помогла запрыгнуть внутрь. За ним последовала мама.
Салон был пуст. Кроме санитарки, Ромы с мамой да водителя, больше никого не было. Но мальчика сейчас куда больше интересовали сверстники, продолжавшие восторженно и немного испуганно разглядывать и его, и автомобиль. Пусть смотрят. Сашка рассказывал, что прошлым летом к его бабушке вызывали «скорую». Хвастался, что даже заглянул внутрь салона. Но куда ему до Ромы? Мальчик упивался своим счастьем, чувствуя себя героем двора.
– Заводи! – крикнула женщина в белом, и машина, прокашлявшись, завелась. Дверь уже была закрыта, и автомобиль, не мешкая, начал медленно разворачиваться посреди двора. Ребят уже не было видно. Начиналось недолгое путешествие в больницу.
Спустя пять минут в Роме произошла перемена. Оказавшись далеко от дома, от ребят, он поначалу загрустил, а потом в его мозг стала прокрадываться липкая паника. Стало страшно и одиноко. Мелькали улицы, переулки… Он грустно и рассеянно глядел им вслед.
От нечего делать и чтобы отвлечься от грустных мыслей, он стал рассматривать салон, и… его глаза наткнулись на грустно улыбающееся лицо мамы. Удивительно, Рома совсем позабыл о её присутствии в этом скорбном автомобиле, уносящем его от его жизни в неизвестность, пропитанную таблетками и уколами.
Мама погладила его по коленкам и положила шершавую руку на его ладонь.
– Ничего, не успеешь заметить, как окажешься дома. Я буду навещать тебя каждый день. Хорошо?
– Хорошо, – автоматически и рассеянно ответил Рома, потому что его больше интересовало другое – машина подъезжала к явно больничным воротам.
О том, что это были именно больничные ворота, красноречиво свидетельствовало многое: медсёстры в халатах, входящие и выходящие из ворот; виднеющиеся в распахнувшихся створках скамьи с сидящими на них людьми в пёстрых пижамах. Кроме того, здесь царила атмосфера, которую невозможно описать словами, но которую чувствуешь сразу. Чувствуешь, и понимаешь – это больница.
Машина медленно въезжала в больничный двор, и Роман приник к окну. Паника, уже почти покинувшая его, разрослась с новой силой и выросла до невообразимых размеров. Машина проехала в глубь двора и остановилась. Заглох мотор. Раздался звук открываемой двери. Когда Рома вновь посмотрел в салон, в нём уже никого не было. Мама и медсестра стояли у выхода, ожидая его.
В помещении они почти никого не встретили, за исключением медсестры у окошечка, охраняющей вход. Вещи Романа были сданы в специальный шкафчик, а сам он облачился в новую пижаму, которую заранее приготовила мама. Пижама была белой, с разноцветными мелкими пирамидками, мишками, и тому подобными игрушками.
Мама, полная медсестра и он сам вышли из комнаты с ящичками для личных вещей. Медсестра крепко притянула дверь на себя и, громко звякнув связкой, повернула ключ в замке. Роме стало ясно, что до окончания лечения он не увидит ни эти вещи, ни этой комнаты.
– Сейчас медсестра проведёт тебя в твою палату, и ты займёшь свою кровать. А я тебя подожду здесь.
Страшно было вот так, без мамы, среди чужих людей, идти в глубь больницы, за совершенно чужой тётенькой, да ещё и весьма строгого вида.
Они вошли в светлый коридор, пол которого был уложен приятного цвета зелёным линолеумом, что давало ощущение уюта, и успокаивало. Стены коридора прерывались дверными проёмами, за которыми, очевидно, были палаты. Сам коридор одним концом упирался в уголок отдыха. Это было заметно по большому дивану, креслам, телевизору и множеству игрушек на ковре. Другой конец заканчивался крупной и светлой столовой, оформленной в нежных пастельных тонах.
В общем, всё оказалось не таким уж и страшным, подумал Роман. Мимо них ходили в пижамах его сверстники и дети постарше. Откуда-то слышался младенческий плач, детский смех. Они прошли две двери и вошли в третью.
Палата была светлой. Большое окно давало достаточно света. На постелях лежали мальчики, примерно его возраста. Кто-то беседовал, кто-то читал или рисовал в альбоме. Где-то играли в шашки. При появлении новенького глаза всех устремились к нему. Чувство неловкости и смущения захлестнуло Рому.
– Ну что, ребята, – медсестра, в отличие от нового пациента, не растерялась, – принимайте в компанию нового. Твоя кровать, Рома, вот здесь, (при этом она указала на единственную свободную в палате кровать, у самой стены, в противоположной от окна стороне). Как зовут и всё остальное, он расскажет вам сам.
И она вышла за дверь, оставив его наедине с компанией. Он мысленно поблагодарил мудрую женщину за понимание. Она поняла, как неуместно будет чувствовать себя мальчик его возраста, если его представит она. Клеймо маменькиного сынка ему было бы обеспечено на всём протяжении пребывания здесь.
– Здорово, ребята. Я Рома.
Наступила напряжённая тишина. Затем с ближайшей кровати встал худенький паренёк и размашисто протянул ему свою руку.
– Серёжа.
Рома размашисто пожал протянутую руку.
– Будь как дома.
Зашевелились и другие ребята. Некоторые из них тоже подошли к нему и пожали руки. Только сейчас Рома заметил, что многие из тех ребят, что читали или рисовали, лежат под капельницей и не могли встать к нему. Они приветствовали его со своих мест. Прошло всего пять минут, а Рома уже беседовал с обитателями палаты, как с закадычными друзьями. Кто-то из ребят достал фотографии автомобилей последней марки, и, естественно, не обошлось без жарких споров и острых дискуссий. В общем, Рома влился в компанию палаты в полной мере.
Прервал эту радостную картину приход молодой медсестры, которую Рома ещё не видел. При её приходе некоторые из ребят спрятали глаза и напряглись. Оказалось, эта медсестра всегда знаменовала самое неприятное в больнице – уколы. Эта участь не обошла палату и в этот раз.
– Здравствуйте, ребята. Что, уже головы в песок? Ничего, вылечитесь, и уколов больше не будет.
Кроме Ромы и лежащих под капельницей, все направились в комнату для уколов. Рому эта участь обошла по той простой причине, что он только что поступил в больницу и ему ещё не успели назначить курс лечения.
– Ах да, – повернулась она к явно новенькому здесь пациенту, то есть к Роме, – а тебя мама просила подойти к ней. Ей на работу пора, а ты тут целый час играешь.
Как он мог забыть про маму?! Она ведь всё это время ждала… Некрасиво получилось всё-таки. Ну да ладно. Ну, подождала чуть-чуть, что ж тут такого? Его ведь можно понять. Он нервничал, попав в новое окружение, где делают уколы и ставят капельницы. Если бы её клали в больницу, то он бы понял, если бы пришлось ждать всего лишь какой-то часок. И, обойдя очередь в комнату уколов, он направился к маме.
Прошло несколько дней, и Рома совсем освоился в больнице. С ребятами было интересно и весело. Целыми днями они играли в разные игры, кидались подушками, носились по коридору, в столовой дёргали за косички девочек из другой палаты. По вечерам смотрели телевизор, а по ночам рассказывали друг другу страшные истории. Словом, не жизнь, а сказка.. Портили эту сказку лишь несколько моментов. Прежде всего, уколы два раза в неделю. Жидкость в шприцах была двух цветов – красного и белого. Одна из них была очень болючей, после укола которой, долго ходили, чтобы лекарство рассосалось и можно было сесть на кровать. Другой неприятной процедурой была капельница. Возможно, кому-то она показалась бы и вполне удобной, но только не Роме. Для его динамичной натуры провести столько времени неподвижно в кровати – было сущей мукой.
Куда меньше, но всё же расстраивал его требуемый медперсоналом регулярный приём минеральной воды «Ессентуки 17», которая была на вкус абсолютно невкусной, как рыбий жир. Никто в палате не знал, каков на вкус рыбий жир, но все были уверены, что вкус этой воды ничем не отличается от самого настоящего рыбьего жира. Успокаивало его лишь то, что эту воду пил не только он, но и все ребята. Как и всем остальным, эту воду покупали и регулярно передавали в палату родственники ребят.
И последнее, что расстраивало Рому, – это ежедневный приход мамы. Когда Рома впервые, вслед за медсестрой, шёл по коридору в палату, мама была первым человеком, к которому ему хотелось быть поближе. Но сейчас, когда он обосновался здесь и у него появилась прекрасная компания, приход мамы был опасностью прослыть «маменькиным сынком», чего он очень боялся. К другим ребятам также регулярно приходили родители, но Рома не замечал этого, потому что не запоминал, к кому и сколько раз они приходили, и ему казалось, что все над ним смеются.
Так прошла неделя. Новые развлечения не надоели, но они как бы потускнели. Каждый день всё одно и то же. К тому же, нескольких ребят, включая Серёжу, уже выписали, и теперь металлические сетки освободившихся кроватей зияли серыми пятнами среди белоснежных постелей ещё оставшихся ребят.
И вот, в череде развлекающих эпизодов появилась новинка. Миша познакомился с ребятами из взрослого бокса, что находился через стенку от них. Рома не умел определять возраст старших себя людей, но был уверен, что они старшие настолько, что сгодятся в женихи « уколочной» медсестре, как её прозвали за глаза обитатели всех палат.
Шутки у ребят были куда более весёлые, чем у их младших коллег из соседней палаты. Кроме разнообразных шуток, регулярно отпускаемых в адрес медсестёр, они любили обливать друг друга той самой нелюбимой всеми минеральной водой. Они взбалтывали бутылку, прикрыв крепко большим пальцем горлышко, в результате чего внутри скапливалось большое количество газа. Старшие ребята прятались за дверью то своей, то Роминой палаты, убирали палец с горлышка бутылки, и огромная струя минеральной воды с большим давлением выплёскивалась на ничего не подозревающих об их коварных планах жертв.
Однако их вода спустя какое-то время подобных развлечений заканчивалась. Надо сказать, что эта вода весьма полезна при болезни Боткина, и стоила она относительно дорого. Постоянно пополнять свои запасы взрослые ребята не могли, и однажды они обратились в соседнюю палату с просьбой поделиться нелюбимой водой. Взамен было обещано участие всей детской палаты во взаимном обливании.
Никто не хотел прослыть плохим жадиной, но и тратить попусту полезную и купленную на заработанные тяжким трудом родителей воду никто не мог. Взрослые ребята обиделись, и все приуныли. Спас положение Рома, который быстро стал героем дня. Он отдал всю свою минералку на всеобщее развлечение и чувствовал себя на высоте. Все попытки совести внести поправку в его намерения Рома пресекал собственными рассуждениями.
Ну и что, что минералка дорогая? Мама всё равно ведь ещё принесёт. Несколько бутылок не изменят ничего в его лечении. Это ведь просто так прописано… для общей помощи лечению. Ему вон какие уколы и капельницы делают. Что такое минералка по сравнению с ними? Так, пустяк.
Однако совесть по-прежнему наступала, и дошло до того, что Рома перестал выходить к маме. Посылал ребят, а сам сказывался занятым : то в туалете, то просил передать, что ему делают уколы. В общем, уже почти неделю он не видел маму. Зато сколько веселья было, когда принесённой ею водой обрызгивали всю компанию! Рома был принят во взрослую компанию на особом счету и уже начинал смотреть на остальных ребят свысока. Ведь только ему разрешалось во взрослой палате играть в карты наравне со всеми, после отбоя. Его даже обещали научить курить. Но всё не выходило, потому что курить в палатах не разрешалось, и запах сигарет трудно было бы скрыть.

Вскоре Роману сообщили, что через два дня его выпишут. Удивительно, что радость в нём смешалась с огорчением. Где ещё можно будет так похулиганить, почувствовать свою значительность, нарушить столько запретов. Мама дома такого бы не позволила. При мысли об этом Рома скривил рот. Ну, ничего. Ещё пару дней минералка будет исправно доставляться в палату. Правда, что придумывать дальше, чтобы только не подходить к окошечку передач и не смотреть маме в глаза, он не знал. Ну да ничего, решил он, всего пару дней, что-нибудь придумает.
– К Березенко Роману пришли. – привычным голосом произнесла полная медсестра и, закрыв дверь, пошла по своим делам по коридору.
– Ну что, Ром? Я опять не пойду. Скоро на форточке будут думать, твоя мама – это моя.
– Да ладно тебе. Какая тебе разница, что будут думать? Это же не преступление. Зато минералка снова у нас. Или свою давай.
– Не-а. Свою не дам. Но и идти к твой маме стыдно уже. Иди-ка ты сам и решай свои проблемы.
– Ладно, сам решу. Ты мне не друг.
– Ой, сильно надо.
Результатом этой беседы стало полное бездействие Ромы. Вместо того, чтобы пойти, он остался лежать на кровати, в ожидании, что очередную передачу ему передаст потом кто-нибудь из медсестёр.
Внезапно в светлом проёме окна появился тёмный силуэт. Присмотревшись, Рома с изумлением рассмотрел свою маму. В палате было полно ребят. Это было верхом стыда. Чтоб все увидели такой позор?!
Он быстро соскользнул с кровати, и прежде, чем мама успела рассмотреть, что за фигурки двигаются в комнате за стеклом , выбежал в коридор, забежал в уборную и закрылся там, спрятавшись от маминой назойливости.
Спустя минут десять он покинул своё укрытие и появился в палате. На его тумбочке уже стояла свежая бутылка минералки, несколько фруктов, и сложенная вчетверо записка с надписью на внешней стороне «Роме от мамы».
Разумеется, такую записку читать при ребятах он не стал. Ну как мама не понимает, что в его возрасте так не подписывают записки, если вокруг его друзья. Спрятав записку под подушку, и схватив бутылку, он побежал в соседнюю палату. За ним стайкой побежали его сверстники. Веселье получилось крупное, и вся Ромина палата участвовала в нём на равных правах.
Когда ребят позвали к обеду, все были мокрыми с ног до головы. Пришлось опоздать всей палатой, поскольку, чтобы скрыть следы потехи, нужно было время.
Как всегда, к обеду коридор больницы наполнялся аппетитными запахами супа, фруктов, и компота! Ромина палата обычно занимала последний стол. К этому все привыкли, и даже когда они опаздывали, никто не претендовал на эти места.
Так было и сегодня, потому, влетев в столовую, все мигом уселись на свои места. Суп был ещё горячим, и они потихоньку пили прохладный компот, когда к Роме подошла та самая полная медсестра, которая в первый день ввела его в палату, и унылым голосом позвала его к окошку для передач, где его ждут.
Покраснев, Рома встал и пошаркал тапочками к окошку на выходе. Вот ведь, в раздражении думал он, всё равно достала меня, да ещё при всех. Теперь точно подумают, что я маменькин…
К его удивлению, у окошка его ждал милиционер и главврач. Они внимательно смотрели на него, но ничего не говорили. На мгновение повисла непонятная тишина.
– Рома Березенко? – спросил милиционер
Мальчик кивнул.
– Сержант Королёв. – Устало отрапортовал страж порядка.
– А что случилось? – удивился Рома, предчувствуя что-то нехорошее.
– Видишь ли, случилось,… не знаю, с чего.. в общем.. в общем, твоя мама попала сегодня под машину. Часа два назад. Вот…
– Мама! – Рома не верил своим ушам. – Как? Почему? Ничего не…
Глаза наполнились слезами. В разговор вступила полная медсестра, поняв, что эти двое мужчин так и будут топтаться вокруг да около.
– Понимаешь, Рома,… Елизавета Тимофеевна сегодня была здесь, и... долго ждала тебя. Она говорила, что очень опаздывает на работу. Сказала, что, если опоздает, её уволят. Но она очень хотела увидеть тебя и побежала к окну. Но ты был в туалете, и она не смогла больше ждать. Наверное, она так спешила через дорогу, что….
Была ли укоризна в словах женщины, Рома не заметил, но чувствовал, что в мыслях она была точно. Однако она была достаточно доброй, чтобы в такой момент не подливать масла в огонь.
Рома был вне себя. Мама была единственным дорогим для него человеком, и он и представить себе не мог, что не она будет ходить к нему в больницу, а скоро он будет её навещать.
– В какой она больнице? – пересиливая слёзы почти взвыл Рома.
Милиционер переглянулся с главврачом.
– Она не в больнице, Рома. Она... умерла.
Словно в беспамятстве вошёл в палату Рома и, ничего не соображая, упал на кровать. В его голове крутилась только одна острая, страшно жгучая мысль – мамы больше нет! Мама, дорогая мама! Столько раз она пыталась увидеть его! Он виноват в том, что её нет…
Бутылка минералки – этот последний дар мамочки, которая купила его за последние деньги, чтобы он был здоровым и счастливым, он вылил, ради смеха. Он вылил всю бутылку, когда мамы, которая её принесла, уже не было в живых!
Теперь ему было всё равно, и палата огласилась громким, безутешным плачем. Внезапно он что-то вспомнил и полез рукой под подушку. Там по-прежнему лежала записка, написанная чётким красивым маминым почерком. Спешно развернув её, он прочёл:

«Дорогой Ромочка!
Не получается у нас с тобой увидеться. Ты всё время занят и не можешь подойти ко мне.
Я хотела бы купить тебе весь запас минеральной воды сразу, но она очень дорогая. Ты же знаешь, что я на новом месте, и мой хозяин разрешает мне брать от ежедневной выручки немного. Как раз хватает тебе на воду. Главное, чтобы ты выздоравливал.
Как ты себя чувствуешь? Соскучился по дому, по мне?
А я очень соскучилась. Жду, когда тебя, наконец, выпишут, и приготовила тебе дома сюрприз. Не скажу, какой, а только намекну, что ты давно такой хотел. Такого нет у ребят во дворе! Тебе понравится. Ребята со двора спрашивали,сказала им, что скоро будешь дома. Ты у них уже как герой.
Ну что ж, пора мне бежать на работу. Хотела увидеть тебя хотя бы в окно, да тебя не было в палате. Скоро увидимся.
Крепко тебя целую, мой сыночек, и люблю! Ты у меня единственная радость в жизни. Когда вернёшься домой, всё будет, как прежде.
Твоя мама.»

26.08.2013. (17:28)