Современная жизнь бросает вызовы современному художнику. Юрий Нагулко – художник, выразитель большой тайны, которая есть путь и историческая судьба общества, художник, который сохраняет зерно веры сквозь все иллюзии, а ими полна видимая сторона жизни. Художник дает свои ответы на сегодняшние вызовы, и делает это так, как позволено их давать только искусству. Это не традиционное искусство реалистической школы, а нечто иное, более современное и емкое, полное новых философских граней и символов искусство. Это не реализм, потому что мастер обращается не только к реалистическим формам, наружной событийности, а целая система символов, объединенных единых духовным стержнем, единым динамичным процессом.

Так, результатом путешествия в Стамбул, бывший Константинополь, стал его триптих под общим названием «Византия». Здесь художник творчески осмыслил и обобщил увиденное и прочувствованное в этом городе, в трех работах: «Нуммия», «Вино», «Книга». Это картины-размышления на историческом материале о нашей эпохе, о феномене человека, ценностях, знании, власти. Это картины-притчи о цивилизации, о ее кризисных зонах, о точке разрушения ее – о материальном, духовном, душевном.

«Нуммия»

Это всего лишь самая мелкая византийская монетка. Нуммия – это как и лепта в Иудее, и обол в Элладе, и грош в Европе – это самое малое, неразменное, первичное, горсть, кроха. Малая конечная величина. А вот главное событие: кто-то, внимательно нагнувшись и глядя нищему в глаза, подает эту монетку. Этот незначительный эпизод здесь вырастает до масштабов евангельской притчи, полной сокровенных смыслов. Константинопольский нищий, просящий подаяния, символизировал постоянную, неусытимую, гложущую душу человеческую нищету духа, и взыскание спасения. Да и сам Мессия предстал пред миром как «муж скорбей, изведавший болезни».

Да, нуммия мала, материальная мера ее неизвестна. Возможно, она мала как то, что невидимо в нас. Эта монетка может невольно оказаться аллегорией души. Здесь непонятно, кто бедный, кто богатый, и в чем выражается ценность истинная, – в монетах ли только? Кто устанавливает меру в этом разнообразии? Юрий Нагулко трансформирует мысль – божественная нуммия не видна, потому что и мера эта невидима. И где тогда цена человека? В одежде только ли? В сословном различии или внутри сословий вырабатывается ценность человека? В пересечении миров, или уже вне времени можно узнать истинность всего? Что же такое нуммия? Мелкая монетка? И что тогда вообще и в чем заключается всякая ценность? А, может, нуммия – это аллегория народа, когда мелкое перетекает в великое, когда накапливается в силу малость духа. Босой дает босому, это его последнее, но он отдает его ближнему своему. Вот так, из подобных качеств души и создаются ценности цивилизации…

«Вино»

Эта картина о красном вине, об алхимии веры, о которой напоминает этот священный напиток. Преображение, трансфигурация воды в вино, – так было сотворено первое чудо Иисуса на свадьбе в Канне Галилейской. Это было обещание преображения тела в вечную жизнь и чудо – свидетельство для потрясенной духовным светом души. Красный винный цвет – это напоминание также о Евхаристии и жертвенной крови Христа, укрепляющей на всех путях веру человека. Но картина преисполнена также некой напряженной укоризны, словно мир не в состоянии быть до конца достойным, соответствовать абсолютному духовному идеалу. Ведь вино – это еще и опасное упоение, тяжелый хмельной избыток, оно дает обманчивое ощущение полной власти, иллюзии, забытья. Отсюда это пышное, земное, суетное великолепие земного царя, и надменная красота патрицианок, и тщеславное наслаждение, где царствует гордыня, и там, по словам пророка, возвышается «великий город Вавилон, напоивший мир вином блудодеяния своего».
И опять чувствуется атмосфера споров, дискуссии с ересиархами о природе чуда, суда, воздаяния. Не зря здесь, в этой волнующейся толпе в полный рост предстоит епископ Николай Мирликийский, страстный полемист Никейского Вселенского собора, богоносец, живое воплощение святости. Здесь снова представлена вертикаль символических сфер, от нижних миров, материальных представлений – и до верхних, вытканных из духовных миров Царства Небесного.

Что же такое тогда власть? Власть истинная над чем властвует? Или всякая земная власть иллюзия, как и вино – иллюзия? А это освященное вино Евхаристии онтологически противопоставляется губительному вину блудодеяния. Это снова диалектичная картина, где все понятия способны поменяться местами. Тогда, думается, истинная власть являет собой смирение; не зря здесь изображен Николай Мирликийский, только в духовности достигший самой высшей власти. Так что же все-таки такое – земная власть? Или нет истинной власти без Божьей вертикали, и истинная власть может быть только от Бога? И в картине Нагулко присутствуют эти две вертикали, полемизируя между собой, одна – от земного царя, а другая – действительно от Бога, которую олицетворяет Николай.

«Книга»

В центре картины Юрий Нагулко вывел образ скриптора рукописей, носителя и хранителя знаний. Это человек духовного призвания, возможно, монах, возможно, один из отцов церкви, провидец, который знает невидимые миры. За ним видны яростно дискутирующие в стенах храма епископы (как не вспомнить пощечину, которую нанес еретику Арию епископ Мир Ликийских Николай). О чем спор? О том, как жить, чтоб святу быть, о спасении души, о природе Божества. Здесь же погрузились в священные тексты черноризцы, бойко перекликаются школяры, и свидетели истины, и верные, сгорающие в «горении сердца». Возможно, среди них есть Петр и Павел, авторы Вселенских посланий, и сейчас они живо размышляют над новой страницей Посланий. И снова в левой части картины образ молодой женщины, стоящей в полный рост, в богатых сине-золотых ризах, и она прижимает к груди том Евангелия. Это само воплощение незримой Софии, и София устремила ввысь просветленный взор в отдаленное, видимое только ей знание.

Что же такое знание, которое невольно воплощает всякая книга? Это только рациональное, объяснимое, ожидаемое? Мир погряз в рациональном, тогда как там и здесь зияют прорывы в иррациональное, непредсказуемое, не поддающееся объяснению. Мы опять проходим, не ведая этого, над самой бездной. И кто же он, этот самый загадочный персонаж в центре картины, который одет весьма странным образом, в общем-то, даже бесполый, всем своим видом, как резкий диссонанс, вносящий беспокойную ноту? Он находится в центре картины и, благодаря ему, держится вся композиция и ее эмоциональный настрой. Становится понятным, что он пришел именно их того иррационального мира, из инобытия, которое всегда, всегда рядом.

Что же тогда человеческий интеллект, неужели только логика, только знания накопленных фактов? Или знание – это Божественное откровение? Является ли то, что нам дано видеть, истинной информацией? Что является истинной информацией, которую видит современный человек? Это информационная гармония или наоборот, дисгармония? Это, говоря современным языком, глобальный компьютер, в свою очередь поглотивший книги, в которые изначально заложены все виды знания, все написанные рукой человека откровения? Но, как техническая система, подверженный уже новым своим опасностям и вирусам, всегда готовый к неожиданному срыву и своеволию?

***

Таким образом, в живописи Юрия Нагулко мы имеем дело сразу с несколькими языками, одни из которых выступают как архаические, глубинные, другие – как внешние и современные. Эти языки переплетаются в драматические взаимодействия, которые и расшифровывают иконология и новейшая критика. Эта живопись уже не следует за сюжетной окрашенностью мира, она конструирует собственный новый мир, который своей интенсивностью заглушает старую живопись. Все предметы, которые попадают в семантическое поле такой картины, становятся существами, порождающими целые миры.

Дмитрий Корсунь,
художник