Сегодня говорить о материнстве стало едва ли не модно. А вот понятие отцовства если и употребляется, то вскользь, как нечто само собой разумеющееся. Насколько это справедливо, почему так происходит и что важно знать современным отцам – обо всем этом мы беседуем со старшим священником церкви Во имя Владимирской­ Оранской иконы Божией Матери, заместителем руководителя пресс-­службы Нижегородской епархии, членом Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви, многодетным отцом протоиереем Игорем Валентиновичем Пчелинцевым.

– К сожалению, отцовство как понятие в последнее время несколько «задвинуто». Не могу сказать, когда именно это началось. Может быть, в советский период, когда вовсю продвигался лозунг: «Все лучшее – матери» и пропагандировался такой «тихий» матриархат. Кажется, что ничего плохого в этом нет, только вот привело это к тому, что роль мужчины и в семье, и в обществе очень упала. Обратите внимание, раньше все учителя: гимназические, школьные, университетские ­ были мужчинами, да и остальные, задающие жизненный тон профессии, тоже были мужскими. Сегодня они почти сплошь женские.

– Почему?

– Может быть, по банальной причине недостаточности оплаты труда. Мужчина не может себе позволить заниматься подобной работой, так как ему надо кормить семью. А может быть ,повлияли распространившиеся в двадцатом веке различные феминистические течения, некоторые из которых вообще пропагандируют представление о мужчине, как о биологическом продолжателе рода, не более. Не знаю, но результат налицо. В России многие мужчины, к сожалению, «нашли себя» в стакане с алкоголем или в неком «бродячем» образе жизни, когда нет привязанности к чему-­либо или кому-­либо, нет опоры. Потому и сами они не являются опорой в семье, и отцовство перестало быть для них основополагающим постулатом. Думаю, сегодня не только взрослые страдают от этого, но и в большей степени – дети.

Могу утверждать это из собственного опыта. Отца своего, именно как отца, я практически не помню. Мне было чуть больше четырех лет, когда родители разошлись. И в памяти осталось лишь несколько ярких эпизодов отцовского присутствия. Когда я думаю о своем сыне, которому сейчас почти 12, то надеюсь, что у него таких эпизодов гораздо больше. Хотя я по своей занятости не могу, к сожалению, уделять столько времени семье, сколько положено. Ухожу рано, возвращаюсь поздно, не имею даже одного дня в неделю, который я мог бы полностью посвятить семье. Это явный минус моего труда. Я даже где­-то читал, как один мальчик из семьи священника однажды публично заявил: «Хочу быть сиротой». Когда его спросили, почему он говорит такие страшные вещи, мальчик ответил, что его папа окормляет какой-­то детский дом и ребятам­ сиротам уделяет гораздо больше времени, чем родным.
Это неправильно. Я надеюсь, что мои дети так не страдают, хотя отцовского внимания им явно не хватает. Я это вижу.

– Вы совсем не помните своего отца и в детстве никогда не стремились его увидеть?

– Меня воспитала мама, и все лучшее, что во мне есть – от нее. Но она очень много работала, чтобы поднять меня на ноги, и довольно часто я был предоставлен сам себе. Бог знает, чем могло бы это кончиться, но меня буквально спасли книги. Мама сумела привить мне любовь к чтению. Думаю, попади я на улицу – все, пропал бы. Хотя мы часто переезжали из города в город, и крепкая компания уличных друзей у меня просто не успевала возникнуть.

Отсутствие отца, как мне казалось, я не ощущал. Желание узнать его появилось гораздо позже, когда я уже был достаточно взрослым, сформировавшейся личностью, и потому та неразрывная связь «отец­сын», которая возникает в детстве, уже была разорвана. Хотя, узнав его, я понял, что он очень интересный, особенный, умный человек, просто у них с мамой не сложилась семья. Знаете, большая ошибка, когда женщина, остро переживая разрыв с мужем или мужское предательство, испытывая боль, обиду, гнев, иногда ненависть к нему, берет в «союзники» детей, заставляя их чувствовать то же самое. Эту так называемую «отрицательную рекламу» отцу я в своей практике встречал многократно и убежден, что, даже если женщина очень страдает, она должна нести это страдание, как свой собственный крест, ни в коем случае не перенося его на ребенка, тем более, если растит дочку. Представьте, какое мнение сложится у ребенка о мужчинах вообще, если мама всю жизнь будет внушать ей, что отец – предатель, подлец, обманщик, негодяй, ну и так далее.

Ни в коем случае не имею права винить свою маму, которой уже нет на этом свете и душевная рана которой, очевидно, была очень глубока, но в нашей семье было именно так. В результате у меня сложилось предубеждение против отца, которого я практически не знал до 26 лет. А когда мы встретились, я понял, что это ­ замечательный человек, высокий профессионал своего дела, очень много потрудившийся для своей страны, и что вся история их сложных, неоднозначных взаимоотношений с мамой просто была чередой так называемых ошибок молодости, когда они не смогли смириться с недостатками друг друга, не потрудились над собой и не сумели простить.

– В своей семье Вы сумели исправить ошибки родителей? Как отец, кем Вы являетесь для своих детей?

– Наверное, это плохо, но я не осмыслял так глубоко свою роль в семье. Не мог исправлять ошибок родителей - и своих наделал наверное много и много. Тем не менее, мне искренне кажется очень важным то, что у детей отец вообще есть. Он есть каждый день, всегда, даже если он занят и у него мало времени. Я стараюсь любую свободную минуту проводить вместе с детьми, хотя бы быть просто рядом. Мы смотрим фильмы, обсуждаем, разговариваем. Я покупаю какие-­то книги – и мы по очереди их читаем, а потом делимся впечатлениями. Таким образом я могу влиять на формирования их интеллектуальной среды, что меня весьма радует.

– Отец-­священник – это, наверное, особый уклад в семье, особый, может быть, немного закрытый образ жизни?

– Не могу об этом судить. Нужно спросить у детей, что они думают о том, что их отец священник, как к этому относятся. Мне кажется, что спокойно. Никаких особых условий жизни, никаких диктаторских установок, никакого домостроя у нас в семье нет. Дети все разные, и каждый имеет свои увлечения, нормальные, не церковные.

Наиболее «продвинутым» оказался сын. Прошлым летом мы не поехали, как обычно, отдыхать к родителям, и он часто помогал мне на службах в алтаре. Для него это была какая­то совсем новая сторона жизни. Хотя и прежде он ходил в храм, но одно дело быть с одной стороны иконостаса, совсем другое ­ оказаться с другой. В стихаре он уже почувствовал себя служителем и на меня посмотрел несколько иначе. И потом, по пути в храм и обратно у нас появилось больше времени быть вместе, узнавать друг друга, общаться.
Дочери у меня уже почти взрослые: Ульяна ­ студентка лингвистического университета, Лиза – старшеклассница. У них уже своя жизнь, свои увлечения, а сын очень тянется ко мне, очень радуется, когда мы куда­то вместе выезжаем, и я чувствую, что ему это действительно нужно.

У нас очень демократичный семейный уклад. Каждый живет по своему расписанию. Все встают в разное время, в разное время уходят и возвращаются. С точки зрения патриархальной семьи, это совершенно не правильно, но для меня главное, что при несовпадении жизненных ритмов, при различии режимов, при всех недостатках мы не теряем внутренней связи друг с другом, мы – семья, а это, на мой взгляд, главное.

– Вы сами в православие пришли уже будучи вполне взрослым человеком. Ваши дети православные, как говорится, с рождения. Единство веры – это мощный объединяющий фактор?

– Совершенно верно. Но что такое «православная семья», никто еще не объяснил. Мы ходим в храм, исповедуемся, причащаемся, молимся. Это, безусловно, нас объединяет, но все-­таки вера – чувство очень личное.

– А может ли вера как вероисповедание быть причиной разделения семьи?

– Может, конечно. И это очень серьезный вопрос. За последние 10 лет я видел несколько семей, которые по­настоящему несчастны из-­за разделения вероисповедания. В современном обществе, где религиозные ценности не являются основными, если муж и жена относят себя к какой­-то религиозной конфессии лишь традиционно, то это различие не мешает им жить одной семьей долго и счастливо, но как только каждый из них начинает жить внутри своей религиозной системы – это часто приводит к трагедии.
От межрелигиозных конфликтов в семье страдают в первую очередь дети, поэтому призываю всех молодых людей как следует подумать, прежде чем, потеряв голову, бросаться в омут подобных перипетий. Вот почему истинно религиозные люди традиционных конфессий: иудаизма, ислама, христианства, ­ стараются соединить себя узами брака с представителями своей же веры. Это гарантирует стабильность семейной жизни. Единство духа очень важно в семье, гораздо важнее, чем многие другие вещи.

– Что Вы в первую очередь желаете своим детям?

– Чтобы таланты, которыми их наделил Бог, они не зарывали в землю, не погребали под пластами лености, мимолетной житейской мишуры, ненужных страстей и пустых увлечений, а, наоборот, взращивали их, потому что это важно, это одна из самых главных человеческих задач на земле.

– А что пожелаете современным отцам?

– Самое главное – любить своих детей. Даже наперекор тому, что они иногда вытворяют. Любовь – безусловная величина, очень часто существующая вопреки чему-­то. И все.

А второе, к чему бы я хотел призвать обоих родителей, – уважать своих детей. В первую очередь потому, что они – другие. Часто в семьях, причем, как в патриархальных религиозных, так и в самых современных либеральных, родители хотят, чтобы их ребенок стал таким, каким они его видят. Возникают конфликты, рушатся судьбы. А на самом деле просто очень важно разглядеть, что ребенок – другая, самостоятельная личность. И задача родителей – научить эту личность не разрушать, а созидать.

Беседовала Ираида Ремизова
Специально для журнала «Вы и Ваш ребенок»
2010 г.