Неизвестные страницы биографии

Павлу Петровичу Бажову на репрессии «повезло»: он дважды сидел в тюрьме у «белых», и его дважды исключали из партии «красные». Он крепко пострадал от безжалостной партийной цензуры — и сам около двух лет был цензором. Раздирающие противоречия эпохи…

Эти драматические страницы его жизни десятилетиями скрывались от широкого читателя. И до сих пор, к сожалению, известно о них немногое и немногим. Но кое-что постепенно становится известным…

Массовый читатель давно привык к официальной «благостной» биографии писателя, к тому, что автор «Малахитовой шкатулки», «мудрый уральский сказочник», увенчанный Сталинской премией, возглавляющий крупную писательскую организацию, был в полном и пожизненном ладу с властью. Кого и за что тут репрессировать?

Однако я располагаю шестью репрессированными «делами» против Бажова, добытыми в постепенно открывающихся архивах. Эти «дела» выпали на целое семилетие его жизни. Первое началось 17 ноября 1933 года и закончилось 25 декабря 1940 года. А внутри этого срока — в 1937–1938 годах — прошлось безжалостным катком по судьбе и по душе Бажова другое «дело» — не менее жестокое и бесчеловечное.

«Дела» эти возникали одно за другим и провоцировались одним и тем же человеком. Такова уж была судьба Бажова: ему достался постоянный, его личный доносчик.

Однако прежде, чем раскрыть суть этих «дел», хотелось бы обрисовать биографический фон, на котором они возникали. Шла откровенная травля. Так кого и за что травили?

Надо сказать, что впервые Бажов попал в тюрьму еще 26-летним, в 1905 году, — «за участие в учительском союзе». В ту пору, как признавался он позже в анкете для партконтроля, Павел Петрович участвовал «в анархо-народнических группировках». Царская власть продержала его в тюрьме две недели. Другие подробности этого ареста пока неизвестны.

Зато известны некоторые подробности первого ареста у белых. И подробности эти настолько ужасны, что сам Бажов рассказывал о них очень редко и только в кругу семьи.

Произошло это в последние дни 1918 года, во время так называемой «пермской катастрофы». Отступавшие через Нижний Тагил на Пермь эшелоны с частями Красной армии, попали под Пермью II в. ловушку. 25 декабря 1918 года в Пермь воротились колчаковцы. И отступать назад красным тоже было некуда — позади опять же белые.

А в этих эшелонах находилась 29-я дивизия, где политработник Павел Бажов выпускал газету «Окопная правда».

Разгром тут произошел абсолютно безжалостный. Плененных красноармейцев колчаковцы забивали насмерть, расстреливали на месте или подвергали особо изощренной казни: раздевали донага, заставляли принимать самые неприличные позы и обливали ледяной водой на морозе. А потом обледеневшие эти фигуры расставляли вдоль железной дороги на Екатеринбург.

Между ними и бежал Бажов по ночам домой, в Камышлов — из колчаковской пермской тюрьмы, где пробыл пять дней и откуда выбрался обманом. И с ужасом понимал, что его, большевистского активиста, ждала казнь ничуть не более легкая.

А в Камышлове с неменьшим ужасом рожала жена, не знавшая, жив ли муж. И прибежал Бажов к мертвому сыну. И жену не выпускали из дому, держали как приманку — чувствовали, что Бажов к ней придет.

Он рванулся в Омск, колчаковскую «столицу», на явку, оставленную ему Леонидом Вайнером. Но и явка эта уже была провалена.

И тогда Бажов ушол в сибирские леса, в самую глушь, где учительствовал и участвовал в создании партизанского отряда. О чем и поведал впоследствии в одной из своих повестей. Оттуда и пробрался он в Усть-Каменогорск, Семипалатинской губернии, — под именем «страхового агента» Бахеева, участвовал в установлении советской власти, редактировал газету, которая так и называлась — «Советская власть», и вновь попал в тюрьму.

На две недели город захватила анархистская банда Козыря. Она арестовала всю местную советскую власть, и в том числе Бажова. Однако расстрелять арестованных не успела — бандитов вышибли из города.

Об активном участии Бажова-Бахеева в становлении советской власти Усть-Каменогорска не раз писали историки Казахстана.

И вот такого человека, спустя почти полтора десятилетия, вдруг начинает преследовать сама советская власть.

Сейчас уже непросто понять и передать тонкости менталитета того времени, весь кошмар в душе совершенно невинного человека, на которого потоком обрушиваются непонятные и несправедливые обвинения.

В конце 20-х и в самом начале 30-х годов Бажову пришлось исполнять обязанности уполномоченного обллита и даже стать заведующим этой цензурной организации. Свидетельство тому — его собственные записи в анкетах. Но нигде нет даже глухих упоминаний о причинах, побудивших его принять такое назначение.

Каким он был цензором при его высоких требованиях к собственной писательской работе? В разных архивах имеются, например, его предписания нижестоящим цензурным подразделениям — райлитам. Или его краткие отчеты по проверке издательств. Все это вполне рутинные служебные записки. Но в одной из своих еще неопубликованных автобиографий П.Бажов пишет о случае, когда он прямо и резко высказал свое мнение о представленной к изданию рукописи и ее авторе: «…будучи завобллитом, я не согласился на выпуск его густо-черносотенной „Истории Шадрина“ и вообще протестовал против издания там политически безграмотных краеведческих сборников».

Этот служебный акт цензорской работы обошелся П.Бажову очень дорого. Автор «густо-черносотенной» рукописи стал заклятым врагом Бажова, его личным доносчиком, клеветнически злобным и мстительным. Впрочем, в разных архивах мне приходилось встречать доносы этого человека и на других людей и даже на целые организации. Звали его Михаил Кашеваров.

Именно по его доносам с 1933 по 1938 год П.Бажов был дважды исключен из партии, что по законам того времени сопровождалось оскорбительными обсуждениями в разных инстанциях, обязательным увольнением с работы и полным запретом на выступления в печати.

Первое исключение из партии в 1933 году было через несколько месяцев заменено строгим выговором, который сняли с уже знаменитого П.Бажова лишь в 1940 году. Причиной тут была по сути несвоевременная выдача ему партийного билета в период революции.

Практически Бажов стал работать с камышловскими большевиками и представлять их интересы в местной власти и в печати с начала Февральской революции. А партбилет ему был выдан лишь летом 1918-го — но с указанием фактического срока начала партийной работы. Доносчик докопался до этих тонкостей и обвинил Бажова в приписывании себе очень почетного тогда дореволюционного партстажа.

Когда во всем разобрались и в партии Бажова восстановили, ему был официально «присвоен» срок вступления в партию с 1 сентября 1918 года. То-есть, дореволюционный партстаж доносчик все-таки у Бажова отобрал.

Второе исключение Бажова из партии пришлось на 1937 год — и тоже по доносу М.Кашеварова. Причиной на этот раз была документальная книга П.Бажова «Формирование на ходу. К истории Камышловского 254-го 29-й дивизии полка». Она только что вышла из печати и была организована Истпартом. Так сокращенно называли Институт истории партии Свердловского обкома ВКП/б/ — в последствии Партарские. Павел Петрович был в этой книге по сути литзаписчиком, литобработчиком чужих воспоминаний. А кандидатуры ему рекомендовал Истпарт из своего актива. И привлекли именно Бажова к этому делу прежде всего потому, что, как бывший писатель Камышлова, он неплохо знал место и обстоятельства действия, многих действующих лиц. Да и сам был бойцом 29-й дивизии, редактором ее газеты.

Разумеется, Испарт при этом рецензировал и обсуждал бажовские тексты. То-есть, вся работа была на виду и под контролем.

К несчастью для автора и организаторов этой книги, создавалась она до волны репрессий, а подоспела как раз к самому ее размаху. Донос на автора и других создателей книги поступил в Свердловский горком ВКП/б/ утром — и сразу после ночного ареста героев книги, участников гражданской войны. Сказалась отличная информативность доносчика о работе НКВД.

Павла Петровича — в ту пору редактора Свердловского книжного издательства — вызвали в бюро горкома. Вел его первый секретарь горкома Михаил Васильевич Кузнецов. И присутствовал при этом первый секретарь Уралобкома Иван Дмитриевич Кабаков. К сожалению, именно он и выхватил партбилет из рук Бажова. Как говорится, что было, то было… И вряд ли тут могут служить оправдвнием грозовые тучи, которые собирались уже над головой самого И. Д. Кабакова.

Никаких полутонов или тонкостей в постановлении Свердловского горкома «О книге Бажова «Формирование на ходу» от 25 декабря 1937 года не отыщешь. Все сформулировано предельно коротко и беспощадно: «По своему существу книга „Формирование на ходу“ является антипартийной, контрреволюционной, так как популяризирует и выводит как тип борца-революционера М. В. Васильева, разоблаченного троцкиста, контрреволюционера. Ряд эпизодов в книгенаписаны со слов М.Панова, осужденного за контрреволюцию, и Г. В. Никонова, исключенного из партии за троцкизм.

…Бюро ГК ВКП/б/ постановляет:

I. Книгу П.Бажова „Формирование на ходу“, как популяризирующую врагов партии и народа, Троцкистов Васильева, Панова, Никонова — изьять как антисоветскую.

II. Автора книги Бажова, написавшего эту контрреволюционную троцкистскую книгу, из рядов ВКП/б/ исключить…»

И подпись: «Секретарь ГК ВКП/б/ Кузнецов».

Павел Петрович потом смиренно, не раз, просился на прием к И.Кабакову — с намерением объяснить ему свою чисто служебную роль при создании этой книги. Однако Кабаков упорно не принимал журналиста, уже выгнанного не только из партии, но и с работы.

Тогда П.Бажов столь же смиренно и подробно изложил все обстоятельства создания «провинившейся» книги в своей записке для областной комиссии партконтроля. Записка эта на шести крупных листах в клеточку датирована 20 февраля 1937 года и хранится в бывшем партархиве до сих пор. Бажов не отрицает в ней «своей грубой политической ошибки», но обращает внимание на то, что Панова и Никонова он лично не знал и пользовался лишь предоставленными ему документами. А воспоминания бывшего комдива Васильева, коего Бажов знал лично и под началом которого служил в гражданскую, были все же взяты из номеров «Уральского рабочего». Да и Васильев в ту пору считался на Урале почти легендарным героем гражданской войны.

Вскоре И. Д. Кабаков и М. В. Кузнецов были сами объявлены контрреволюционерами и арестованы как «враги народа». И подоспело очередное постановление ЦК ВКП/б/ об исправлении очередных «перегибов». Это заставило партконтроль по-новому взглянуть на смиренную записку П.Бажова. Через год — 27 января 1938 года — областная партколлегия решила восстановить П.Бажова в партии.

Судьба репрессированной книги «Формирование на ходу» оказалось не столь благополучной: в спецхранах разных библиотек она пролежала до 1956 года. Соответственно замалчивались и почти все события, связанные с 29-й дивизией.

В жизни и в творческой работе Бажова после второго исключения из партии произошло существенная перемена: он не писал больше документальных книг, почти не писал очерков.

Еще до всей этой истории он прекратил сбор материала для книги о строительстве Краснокамского бумкомбината. Ибо увидел, как ширятся аресты на стройке. Сначала там «забирали» иностранных инженеров, потом своих, потом — лучших рабочих. В страхе уехал он из Краснокамска. Но волна репрессий догнала его в Свердловске.

Лишенный всякого заработка, живший целый год в большой семье, по сути — в нищете, на скромную учительскую зарплату свояченицы — Натальи Александровны Иваницкой, — Павел петрович упорно писал сказы будущей своей «Малахитовой шкатулки». Первые из них опубликовал еще в конце 1936 года знаменитый в то время журнал «Красная новь». Это был «Новый мир» той эпохи… А к началу 1938 года Бажов закончил уже 14 сказов. Они и составили первое издание «Малахитовой шкатулки», быстро взлетевшее на вершину всесоюзной известности.

Униженный, ограбленный репрессированный Бажов работал теперь на века.

bazhov.ural.ru