Великой Империи жалкий осколок,
Так как же случилось, всё тщусь разгадать,
Как нашу державу, хранимую Богом,
Смогли так легко и предать и продать?

Все, что по крупицам сбиралось веками,
Все, что надлежит пуще жизни хранить, —
Без супостатов, разрушили сами.
И разорвалась жемчужная нить.

С возрастом (может, мы стали мудрее?)
Кажется всё очевидней ответ:
Всем и всегда воздаётся по вере.
Там, где нет Бога, — Империи нет.

Кровью вершились в стране перемены.
Но упустили нюанс небольшой:
Там, где нет Бога, там всенепременно
Кто-то иной завладеет душой.

«Нет больше Бога!» — поведали миру.
И рвали кресты на крещёных грудях.
И... поклонилися ложным кумирам
И истуканам на площадях.

А самые лучшие света искали,
И, света не видя, ввергались во прах.
И миллионами умирали —
Кто на фронтах, а кто — в лагерях.

И только старушки со школой в два класса,
Как редкие свечечки ночью средь тьмы,
Каялись в храмах гэбэшникам в рясах.
(«Батюшка, что ж, — человек, как и мы».)

Нас берегла вера бабушек наших.
И в храме нетопленом тлела свеча
С молитвой за деток, заблудших и падших.
И за — некрещёных своих внучат.

И вдруг в одночасье все чудом прозрели!
И модным, не хуже театра, стал храм.
Службу на Пасху транслирует телик,
Меж баб полуголых и тошных реклам.

И храм благолепен, и благостны звоны —
Картинка торжественна и хороша.
Лишь в дальней деревне под тёмной иконой
Неслышно заплакала чья-то душа...

Утешься, родная. Уйдёт наносное.
Ведь искренней веры нельзя замарать.
И мир будет вечно спасаем, доколе
На страже святых наших бабушек рать!