Где Любек, а где Керулен…
Ганзейцы-купцы по отлаженной схеме
По Балтике с Русью торгуют всё время,
Монгольский не страшен им плен.

Сквозь Новгород деньги текут –
И русским князьям, и монгольскому хану.
Баскаки контроль совершают по плану,
И ханскую власть берегут.

Богатство и личная власть!..
Кому не знакома их вязкая сила,
Сколь многие души уже износила,
Всосала в себя эта страсть!

Монеты считая в мешках,
Задумался любекский немец о смысле
Евангельских слов, возвращающих к мысли
О им совершённых грехах.

Их патер ему отпустил,
Но тяжесть монет не уходит из пальцев,
Как взгляды ему неизвестных страдальцев,
Лишённых свободы и сил.

И вновь в Новогород весной
Он гостем богатым идёт, вспоминая,
Как в тамошнем храме звучит всенощная
И дарит покой неземной.

Он снова в Софии стоит,
И чувствует силу присутствия Бога,
А с Ним – и святых неисчислимо много,
Но только невидим их вид.

Мелькнул, как огонь – или нет?
Он видим не глазом, а чем-то нездешним,
Не внутренним чем-то, но также не внешним –
Он сам собой видимый свет.

Но сердце с ним мукой горит.
Ведь стыдно донельзя, что в сердце так мутно!
Что деньги и всё, чем живёт он – минутно!
– И немец смиренно молчит.

С кем не был ганзеец знаком?
А здесь он беспомощно чуждый, но чует,
Что это любовь его Божья бичует,
Являя таким дурачком.

Навычен он в русском давно.
Но значимы здесь не язык и не звуки,
А то, что любовь открывается в муке,
Сливаясь во что-то одно.

Он странностью этой томим.
И вот по совету священника храма
Он к старцу идёт в монастырь Варлаама,
И тот там беседует с ним.

Дай кровь, и обрящешь ты дух.
Смиривший себя избирается Небу.
Единое будет тебе на потребу,
Осветлятся зренье и слух.

Но веры их разнятся – чем?
И он терпеливо приходит в обитель,
Где старцем ему был назначен учитель,
Смешкам соплеменников нем.

Он понял, что истина – тут.
Взяв имя Прокопий, он стал православным,
И сердцем прозревший, уверился в главном:
В Раю нераспятых не ждут.

…А в Устюг назначен баскак, –
Прошедший в седле и Китай, и Балканы,
И все между ними лежащие страны,
Поганый и страшный чужак.

Откуда он, чьих он родов?
С реки Керулен ли, с кочевий других ли –
Деды его Яссу * признали, и стихли
Все распри недавних врагов.

Вчера пастухи, а сейчас –
Под стягом Чингиза они над вселенной,
С князьями пируют с ухмылкой надменной,
И жёны их – прелесть для глаз.

Баскак прозывался Багу.
От праздности сил он надумал жениться;
Увидев Марию, увлёкся девицей:
Хочу – это значит могу!

Богатый и сильный, он знал:
Он счастия вдосталь подарит невесте,
И перстни, и нежности ласк, – и по чести
Наследникам всё б он отдал.

И он её просто украл.
Она – взаперти в его доме с оградой;
Но вдруг и весь дом окружили осадой –
Народ в возмущенье восстал.

Глазам он поверить не мог!
От моря до моря народам известно:
Баскаки – послы, их убийство бесчестно,
И месть неизбежна, как рок.

Зачем же угрозы и крик?
Торгуют успешно и русь, и зыряне,
Дома их растут, как грибы на поляне,
И храм их на диво велик.

А будет здесь – пепел и тлен!
Не так устрашился он смертных мучений,
Как важен был смысл этих странных решений:
За девку – на смерть или в плен?

Да вроде ж и нет ей вреда!?
Толмач объясняет: за правду Христову
Марию все любят, и крепко готовы
Не дать ей набраться стыда.

Так что ж ей, и замуж нельзя?
Подходит к Марии поставленник ханский,
И та объясняет закон христианский,
Небесною карой грозя.

Багу не один видел храм.
Но только сейчас он задумался честно:
Христос – это Кто? И откуда известно,
Что брак без венца – это срам?

Он смотрит Марии в глаза.
Язык он не знает, но видит: в народе
Есть вера, что правда в конечном исходе
Сильней, чем любая гроза.

И можно ведь дело решить:
Ведь если крещусь я, пойдёшь за меня ты?
Ведь тем между нами препятствия сняты?
Останусь я в Устюге жить.

Как славу Христу не восслать!?
В Предтечеву честь он крещён Иоанном,
Обвенчан с Марией, и стал покаянным
Усердием душу спасать.

…Прокопий же всё раздарил.
В обители хвалят его, так что люди
Уже говорят о нём, словно о чуде,
Любому он кажется мил.

Но мука та – кончилась в нём.
Господь не бичует его, и спокойно
С людьми он общается благопристойно, –
А сердце не жжётся огнём.

Есть тайна поступков святых.
Они избирают свой путь сокровенно
Тем Светом-Творцом всех пределов вселенной,
В Ком нет промежутков пустых.

И вскоре Прокопий исчез.
Добрался он в Устюг усталый и рваный,
И там, никуда для ночлега не званый,
На паперть Успенскую влез.

Лежали там три кочерги.
Бездомный, он взял инструменты для дома, –
Огня или пепла, – из ветхого лома
Согнутые в форме ноги.

Все три стал носить он с собой.
Безумец-бродяга, с нерусским акцентом,
Со странным железным своим инструментом,
Вступил он в невидимый бой.

Дай кровь – и обрящешь ты дух.
Молился за всех он: кто злобно ударит,
Кто высмеет, или кто щедро подарит
Зачерствевший хлебный укрух.

И в сердце вернулся огонь.
Спокойной любовью он светит незримо,
В нём тайное явно, нападки все – мимо,
Расчёт и корысть – осторонь.

На паперти нищий живёт.
Над Сухоной сидя на камне прилюдно,
Он молится тайно за каждое судно,
Пока не становится лёд.

Что греет безумца зимой?
С маститым отцом Киприаном беседы
И в монастыре его тёплом обеды?
Да дом Иоанна с женой?

У них на Сокольем холме
(Где старой забавой сокольей охоты
Багу утешался, отставив заботы)
Прокопий – при полном уме.

О всяком добре или зле
Они понимают друг друга с полслова
Под милостью ясного света Христова,
Пришельцы на Русской земле.

Читайте про них в житиях **.
Из Любека и с Керулена ведомы,
Теперь и на Небе они уже дома,
На горних свободных путях.

* Ясса – введенный Чингиз-ханом закон, ставший основой его государства, распространившегося на половину Евразии.
** Святой Прокопий Устюжский, чудотворец, Христа ради юродивый. Память его 8 (21) июля. Святые праведные Иоанн и Мария также издревле почитаются в Великом Устюге, память их 29 мая (11 июня). В Соборе Вологодских святых память их также в 3-ю Неделю по Пятидесятнице.

Кирилловка, Азовское, Мелитополь, Киев. 8 (21) июля – 8 (21) августа 2004.