Когда заря языческого мира...

Когда заря языческого мира
Померкла пред величием Христа,
Низверженные, жалкие кумиры,
Валялись у подножия Креста;
Когда природа Богом освящалась,
И благодать взращала чад своих,-
То бездна ада робко содрогалась
От помыслов, и слов, и дел святых.
Затих мир зла в единственной надежде:
Вдруг… вере в людях суждено остыть,
Когда они, без Бога, как и прежде…
«Богами» сами возмечтают быть;
И, возомнивши о себе высóко,
Остынут сердцем к праведным словам,
И вновь тогда, на алтаре порока,
Отцу греха воскурят фимиам;
И ад вернется к людям с новой силой,
За тенью счастья будут скорби ждать,
И в падшем мире новые кумиры
Во тьму страстей покорных зазывать.
О них на Небе слез прольется много,–
Что путь позора предпочли избрать,
Не возжелавши быть сынами Бога,
Греха рабами поспешили стать.

Баллада о камне

Я взял у земного храма,
Доверчивый пленник грез,
Божественный белый мрамор,
И бережно в дом принес.

Из камня, душой и силой,
Я создал за много дней
Загадочный символ мира –
Крупицу любви своей.

И знал, что таким он нужен,
В решающий час, когда,
Свой маленький мир, как душу,
Я выставил в зал суда.

Но быстро от грез избавил,
И был приговор мой скуп:
“Он создан совсем без правил,
Уродлив нелеп и груб.”

Я вынес свой мир покорно,
И, словно его грехи,
Невольной рукой, упорно,
Годами стирал штрихи.

Но замер пред ним, унижен,
Сгоняя сердечный жар,
Смотрел на меня, обижен,
Прилизанный гладкий шар.

Жалея лета и силы,
Я был несдержим и рад,
Загадочный символ мира
Из камня вернуть назад.

Но только не вынес срама,
Надежен и горд в веках,
Божественный белый мрамор
Распался в моих руках...

Цветок

В душу стрелой рассвета,
В сердце моём лучи.
Силою свежей лета,
Яркой звездой в ночи…

Господи, Ты ли это,
В положенный свыше срок,
Из Своего букета,
Мне подарил цветок?!

И между злом и скорбью,
Сквозь холода и зной,
Я сохраню с любовью
Этот цветок живой!

Ну, а потом при встрече,
Может быть будешь строг,
Плача Тебе отвечу:
Я сохранил цветок!

о.Василию, инокам Трофиму и Ферапонту

Апрель. В пасхальных звонах Оптина.
Удар клинка.
Три жизни, три души, три оклика
Издалека!
Как, подающий руку помощи
За бездны край,
Не я, а мне из дали солнечной:
«Не умирай!»
Во тьму мою, в моё бессилие
Лучи любви:
Три лика, три свечи, три имени,
Молитвы три.

Иером. Василию Рослякову

Я на могилу красных тюльпанов
Вам принесу с сердцем. Приимите.
Отченька, отче! Благословите!...
Тронет ладони солнце и ветер,
Тихой любовью взгляд Ваш ответит.
Божий избранник, мученик светлый!...
Крест деревянный, дух же бессмертный.
Я в мире дольнем, Вы в мире дальнем.
Благословите звоном Пасхальным.

Молитва

Защити его, Богородица,
И покровом покрой хранительным,
Тучи грозные распогодятся
Пусть над светлой его обителью.
Утеши его, Боже, скорбного,
Слезы льющего непрестанные,
И подай отпущенье скорое,
Позабыв прегрешенья старые.
Озари его тихой радостью,
Одари его щедрой милостью,
Пусть пути его будут благостны,
А от лютых путей – храни его.
Помоги в искушеньях выстоять
И подай одеянье белое.
Богородица Дево Чистая!
Все Небесные Силы! – Верую!
 

Карасёнки-Поросёнки

– Завтра едем! – сказал папа за ужином и сделал загадочное лицо.
– В Поросёнки? – догадалась Капа, незаметно отодвигая от себя тарелку.
– Почему в «поросёнки»? – удивился папа.
– Потому, что ты обещал.
Папа и вправду давно обещал свозить её в деревню со смешным названием Поросёнки, чтобы познакомить с бабушкой, которую Капа ещё ни разу в жизни не видела.
– Капочка, тебе, наверное, послышалось. Деревня называется не Поросёнки, а Карасёнки, – сказала мама. – В Карасёнках живёт твоя тёзка.
– Тётка? А я думала бабушка.
– Ты правильно думала, – рассмеялся папа. – Просто карасёнковскую бабушку тоже зовут Капитолиной. А людей с одинаковыми именами называют тёзками.
– А почему деревня называется Карасёнки?
– Потому что она стоит на речке Караське. А в Караське водятся вот такие караси! – объяснил папа и раскинул руки в разные стороны.
Кухня у них была маленькой, поэтому одна папина рука упёрлась в стенку, а другая вылезла в окно.

Бандит Семякин и стеснительная собака

Здоровенный третьеклассник Вовка Семякин уже и не помнил, кто первым назвал его бандитом. Кажется, тренер по фигурному катанию. В секцию фигурного катания его привела старшая сестра Катя, когда Вовке стукнуло пять лет и он ещё не был таким здоровенным.
– Фактура хорошая! – повертев Семякина, сказал Катькин тренер. – На коньках умеешь?
– А чего тут уметь? – буркнул Вовка и достал коньки.
– Ну, покажи, покажи, – благодушно проговорил тренер и подмигнул Кате. – Только возле бортика, чтоб тебя не зацепили.
В ледовой коробке со зверскими лицами носились взрослые фигуристы. Они подпрыгивали, махали руками и по-всякому раскорячивали ноги. Из-под коньков с противным скрежетом летели белые брызги. Семякин вздохнул и вышел на лёд.
– Ну, давай, – сказал тренер.

Торт на полвторого

Капа подошла к тумбочке и посмотрела на старый будильник. Его стрелки не шевелились. Она крутнулась на одной ножке и снова взглянула на циферблат. Это не помогло: стрелки стояли на том же самом месте.
«Сломался, что ли?» – подумала Капа и прижалась ухом к стеклу. Внутри будильника что-то простужено хрипело:
– Грипп-хрип… Грипп-хрип…
Капа повернула будильник боком и покрутила колёсико на его железной спине. Стрелки вздрогнули и побежали. Маленькая бежала еле-еле, а большая летела, как угорелая.
– Не отставай, – точь-в-точь как папа говорила большая стрелка.
– Ну, пожалуйста, не иди так быстро, – хныкала маленькая, – я за тобой не успеваю…
– А ты постарайся. Нашла время хныкать. На нас люди смотрят.
Стрелка-папа торопился сдать стрелку-Капу в детский сад, чтобы успеть на работу. Он шагал широко, и его ботинки сердито скрипели: «Грипп-хрип… Грипп-хрип…»
– Капитолина! Капитолина! – послышался голос бабушки Тони.

Самый большой пистолет

Жорик точно знал, кем станет, когда вырастет. На этот вопрос он отвечал чётко: «Когда я вырасту, я стану Егором Поликарповичем».
Взрослым такой ответ нравился. Они одобрительно хлопали Егорку-Жорика по плечу и смеялись. А громче всех смеялся папа Жорика – Поликарп Николаевич. «Слыхали? – с гордостью говорил он. – Второй начальник в семье растёт!»
Из папиных слов сразу становилось ясно, кто у них в семье первый начальник. И не только в семье, потому что каждое утро за папой приезжала длинная машина с чёрными стёклами. «Хорошая у папы работа, – думал Жорик, – только у дяди Кости лучше». Дядя Костя был папиным водителем. На зависть всему двору он разрешал Жорику близко подходить к машине. А однажды даже дал побибикать. Егорке бибикать понравилось, и он решил, что когда станет Егором Поликарповичем, будет сам крутить баранку, а дядя Костя пускай сидит рядом и показывает дорогу.
* * *

Нам кажется, что все сумеем сами...

Нам кажется, что все сумеем сами,
«Творцы» пути земного своего,
И Бога чтим лишь праздными устами,
А в сердце не хотим принять Его.

Но Бог – есть Свет, и Им наполнить хочет,
Он весь наш труд, стремленья и слова,
Чтоб не блуждали мы в греховной нóчи,
Ступая шагом правды и добра.

Но путь добра – есть также путь смиренья,
А мы горды, отвергнув Божий Суд,
(Нет, мы не против вечного спасенья,
Коль просто так его преподнесут).

Без Бога нас в обман ввести несложно,
Лишь намекни: «возьми от жизни все»,
А дьявол сеть накинет осторожно,
И, надругавшись, заберет свое…

И дерзко грех ворвется в нашу душу,
Устроив в ней страстей позонный гнет,
И Божий глас, и совесть в ней заглушит,
И мыслей здравых мирный ход прервет.

Но Бог – есть Жизнь, и Он нас не оставит,
Спеши Его в свою судьбу призвать;
По нашей воле в нас пороки правят,
Но силен Бог из власти их изъять.

Прилетала птица первая...

Прилетала птица первая,
Перо легкое, крыло белое.
На березу тонкую села,
Песню складную запела:

«Над землею широкою,
Стоит небо высокое.
Солнце доброе, реки быстрые,
Звезды яркие, да лучистые.

Люди там живут умелые,
Души чистые, да светлые.
Землю пашут, хлеб сажают,
Да друг другу помогают.

Я три года там летала,
В небе тучки не встречала.
Все любовь там покрывает,
Слез да горя не бывает».

В след за ней летела птица,
Крыло стальное серебрится.
На сосну высокую села,
Песню громкую запела:

«В небе облако летает,
Солнце жаркое сверкает.
Ветер сушит все поля,
Ждет давно земля дождя.

Люди знанием полны,
И богаты и вольны.
Тайны многие земли,
Выведать они смогли.

 

Землю всю я облетела,
Всю до края оглядела.
Гордость ярко в ней сверкает,
И собой все затмевает».

За ней птица прилетала,
Медны крылья раскрывала.
На дуб старый черный села,
Песню грозную запела:

Если бы не «кабы»…

Ой, да не сидел бы я на печи,
Кабы царевна ждала.
Поскакал бы на Сером Волке,
Кабы знал куда.

Съел бы дорогой семь железных хлебов,
Кабы мог жевать.
Износил бы семь железных сапог,
Кабы мог шагать.

Да сыскал бы Святогора в горах,
Кабы тот там стоял.
Да забрал бы чудо-меч у него,
Кабы тот мне отдал.

И стерег бы я Калинов мост,
Кабы было с кем.
И снес бы чудо-юде семь голов,
Кабы было чем.

Да ушел бы за три моря,
Кабы знал куда шагать.
Там нашел бы терем высокий,
Кабы знал где искать.

Перескочил бы я семь ворот,
Кабы те там стояли.
Обманул бы лютых псов,
Кабы те охраняли.

Там бы спас я царевну,
Кабы она желала.
Да утешил бы ее,
Кабы она горевала.

И домой бы с ней спешил,
Кабы было зачем.
Долго правил бы царем,
Кабы было кем.

Эх, да встал бы я с печи,
Кабы было надо.
Ой, да все бы я сумел,
Если бы не «кабы».
 

Спасибо

Шел старик по городу,
Толкал тележку с коробом.
Рядом собака бежала,
Хвостом ему помогала.

А вокруг них народу,
Что мух в теплую погоду.
Оно, конечно, мало приятного,
Так – ярмарка, чего ж непонятного.

Народ отовсюду бежит.
Толкается и спешит.
И недобро как-то так поглядывает,
А то нет-нет да и выговаривает:

«Ты куда остолопина шагаешь?
Али не видишь, что людям мешаешь?
Видать незнакомый с порядками,
Лезешь, деревня, со своими тряпками!»

В общем серчает народ, огрызается,
А старичок-то знай себе идет, улыбается.
Тележка едет, короб качает,
Собака хвостом машет, да лает.

Хорошо еще недалеко идти,
Вот уж показался и конец пути.
Вот она - базарная ограда,
Дотолкал, стало быть, куда надо.

Идет старик теперь по базару,
А вокруг, ну просто горы товару.
Тут и ситцы с бархатами и парчами,
Тут и бочки с винами и медами.

Слева шубы, справа штаны,
Шапки, рубахи и даже ковры.
Валенки, лапти, сапоги, калоши,
Бусы, кокошники, серьги да броши.

Сонное царство.

Пока добры-молодцы на полатях валялися,
Красны девицы под окнами состарилися.
Пироги румяные в печи простыли,
Кораблики крутобокие за моря уплыли.

Ясный сокол в небе давно не летает,
В лесной чаще леший никого не пугает.
Русалки в омуты глубокие спряталися,
На воде кувшинки да круги осталися.

Стрелка легкая к царевне не летит,
Соловей-разбойник на дубу не свистит.
Псы мохнатые на цепях зевают,
На дорогу не лают и блох не кусают.

Петухи с теремов на землю спустилися,
Ворота красные на бок завалилися.
На широких улицах давно не весело,
Тенета по углам пауки развесили.

Сон тяжелый по царству бродит-гуляет,
Окна домов и души людей закрывает.
Чтобы лучика света ни одного не пробилося,
Чтобы царство-государство тьме покорилося.

Любовь от Бога нам дана

Стреляют подлостью по нервам,
Конца и края не видать!
Кому-то радостно, наверно,
Цветы любви ногой топтать

И невдомёк, - слепые очи!
Любовь от Бога нам дана!
Чего же ты несчастный хочешь?
Любви? Так что же? Вот она,

Давно живёт на белом свете,
Под этим небом голубым!
Смотри, как чисто любят дети,
Люби и будешь ты любим!

Ведь так любить – святое дело!
И в этом – Боже помоги!
А взгляд, нацеленный на тело,
Всего лишь пошлость мелюзги!

Уразуметь легко довольно,
Любовь для счастья нам дана.
Ты можешь сделать ей здесь больно,
Но уничтожить – никогда!

Пойдём с тобою лучше на кресты

Пройдёт, пройдёт февральская метель,
Нагрянет март, постом очистив душу,
Взорвётся Пасхой солнечный апрель,
И скажет сердце: радуйся и слушай!

Забудь о том, что было – всё пройдёт,
Сожжём навек ненужные мосты.
Моя душа давно не тем живёт,
Пойдём с тобою лучше на кресты

Ведь только так уймётся этот зверь,
С которым зря заигрывают люди.
Так будет лучше, понял я теперь
Тебе и мне, и будь оно что будет!

Я многое хотел бы изменить
И ясных дней хоть капельку добавить.
Любовь – она, как тоненькая нить,
Легко порвать, сложнее всё исправить

Давай с тобой поверим в чудеса,
Для двух сердец, что любят, всё возможно!
Смотри, как ждут и манят небеса,
Давай туда слетаем осторожно!
 

О русской поэзии

ВВЕДЕНИЕ
Понятие “духовность” прочно вошло в современный культурный лексикон. Оно стало модным но очень часто используется не в прямом своём значении, а лишь как синоним нравственности, гуманности и т.п. По своей семантике понятие “духовность” достаточно однозначно указывает на принадлежность к области духа, идеальному как противоположности телесному, материальному.

Первоклашке

Осень ранняя быстро
Ступит к нам на порог.
Я кленовые листья
Соберу в рюкзачок.

Лист зеленого цвета,
Хоть засушенный пусть -
По ушедшему лету
Моя прошлая грусть.

Утром брызги рассвета
Как огонь горячи.
Листья желтого цвета
Словно солнца лучи.

Быстро кончилось лето,
Не воротишь назад.
Листья красного цвета –
Солнца яркий закат.

Ну а вот непохожий
Мне под ноги упал,
Словно дивный художник
Чудо - краски смешал.

На зеленом издельи,
На цветов пестроту
Он нанес акварелью
Золотую кайму.

Осень кончится быстро,
Уж морозный рассвет.
Из засушенных листьев
Соберу я букет.

Всех цветов чудо – краски
Будут в вазе стоять,
Буду осени сказки
Я зимой вспоминать.
 

Страницы