Муж от святой тёзки

Приехали как-то летом ко мне в Ириновку три молодые писательницы из опекаемого мной литературного клуба: все три православные, молодые, талантливые, умные и незамужние. После прогулки к Ладожскому озеру, с купаньем и покупкой копченых сигов прямо у коптильни, после вкусного ужина на свежем воздухе, за длинным «гостевым столом» в саду под яблонями, после разных умных литературных разговоров, зашла у нас речь о простых женских вещах – о замужестве, а точнее о том, как нелегко выйти замуж православной женщине, если она уже и не очень молода, и держится скромно, и вообще далека от современного эталона женской красоты – «сексапильности», не к ночи будь помянута.
– Хорошо тем, которые хоть и не современно выглядят, но от природы девицы-красавицы, за ними тоже кто хошь побежит. А вот что делать нам, девицам-не-красавицам?
Послушала я их сетования и говорю моим девушкам:
– А вы, дорогие, положитесь в этом вопросе на Господа, как, впрочем, и во всех делах на Него в первую очередь надо полагаться. Молитесь Ему и святым о ниспослании счастливого замужества.

Очень подводная сказка

В высоком небе вспыхнут звёзды,
И сказка постучится в дверь…

Дружок, поверить сказке просто,
Но ты звезде своей поверь!

Она дана тебе от Бога,
Чтоб не блуждал во мраке сам
И осветила ту дорогу,
Что указала мудрецам.

Но шаг куда направить первый,
Ведь выбор только за тобой?
Иди, и путь твой будет верным,
За путеводною звездой!

1
Из икринки в тёплой луже
Появился наш герой.
Был он маленьким снаружи
По сравнению с горой.

Но в сравнении с мостом
Он умел вилять хвостом!

Как любой малыш из вас,
Рос он долго – целый час!
Рос и думал, кем бы стать,
Чтоб хвостом до звёзд достать?
* * *
И решил он стать китом,
Чтобы не жалеть потом.

Поскольку страшные киты
На всех взирают с высоты,
А все, пока они взирают,
От страха просто умирают!..

Умирают для Жизни, любя..

Я хотел бы себя «потерять»
И причина довольна проста –
Благодать мне нужна, благодать,
А её не дают без креста

Я хотел бы наверх.., но один,
Игнорируя «нет» или «да»
И тому есть немало причин,
И одна из них – это судьба

А другую я вам не скажу,
Ей не место у всех на виду,
Я ей слишком ещё дорожу,
Только против зачем-то иду...

Умирают для Жизни, любя,
Знаешь, друг, сколько было таких?
Здесь над ними смеялась земля,
А они ныне – в лоне святых!

Верю я, что под чёрной золой,
В самом сердце воскреснет Звезда,
И послышится голос родной:
Да не плачь ты…пройдёт…не беда!

2009
 

Время покаяния

За днем Адамова изгнания
Пришел надежд прекрасных срок,–
Сегодня время покаяния,
Поста Великого урок.
Пора, познав свое призвание,
Земных утех оставить путь,
И в глубь души своей израненной
Со страхом Божьим заглянуть.

Когда святое воздержание
Смиряет плоти естество,–
Слабы порочные желания,
Греха неблизко торжество;
А если к Небу устремляется,
Наш ум, беседуя с Творцом,–
Тогда душа преображается,
Вставая к вечности лицом.

Исцеление императора

(Пасхальная кукольная пьеса для театра воскресной школы) 

Действующие лица:
Император Константин
Старая нянька, верная служанка, Оливия
Мальчик Нифонт, внук Оливии,
Лекарь Бромелий
Лев
Ягненок (и несколько других домашних животных - лошадка, овечки или др.)
Горлица

Действие первое
Сцена первая, дворец.

Император и лекарь стоят друг напротив друга. Лекарь с поклоном подает причудливый сосуд.
Бромелий: Прими это снадобье, о господин мой, светлейший император, Справедливейший и щедрейший из людей! Светоч мудрости!
Император (пьет) Ой! Ай! Фу! Твоя грубая лесть не поможет твоей голове, как мне не помогает твое подлое зелье!

Оливия (появляется со стороны лекаря, поспешно говорит на ходу): Ступай, ступай, господин Бромелий. Император в гневе.
Император: Твое счастье, нянька, что ты на руках меня носила.

Бромелий: Господин император просто не дождался, пока…

Император: Во-о-о-н!!!
(Бромелий убегает)

Оливия (грустно): Что в детстве меня не слушал, что сейчас.

Державные братья

(В лето 1491 от Р.Х.) Сыновья

Княжича- отрока схватили прямо в соборе за вечерней молитвой. На службе он стоял на коленях, считай, один; в полутемном, еле-еле освещаемом немногими теплящимися свечками гулком холодном нутре храма лишь на клиросе подавала голос тройка певчих, чередуясь с едва слышными из алтаря прошениями священника:

- Господи, помилуй...

Ратние люди с таким шумом и топотом ввалились в храм, как будто сбирались не четырнадцатилетнего парнишку вязать, а ражего детину. Иван и испугаться не успел, слова Иисусовой молитвы договаривал, пока влекли его, подхватив за руки и за ноги, к выходу из церкви.

День пожилого человека

Посвящается В.

Жанна вспыхивала очередной влюбленностью, как пучок сухой травы, швырнутый в костер, и испепелялась в мгновение ока, умирая рассыпающимися в прах блеклыми стебельками.
Прежде она каждый год каталась на «юга» к теплому морю, теперь приходилось довольствоваться в лучшем случае Подмосковьем. Но и здесь желтели песочком пляжи, пусть и скромные, возле речек; стояли теплые звездные ночи; и тоже потом мускулистый сластолюбивый весельчак махал с перрона прощально рукой. Последним поцелуем курортного кавалера, до того пылкая, Жанна не одаривала - вдруг кто знакомый окажется рядом, только прикладывала пальчики к губам.
Дома, в Городке, спешила с вокзала вроде бы совсем другая женщина - в застегнутом на все пуговицы поношенном брючном костюме, со стянутыми резинкой на затылке в небрежный хвостик волосами, сгорбленная, сосредоточенная, с подпрыгивающей неровной походкой. "Восемнадцать лет" опять оставались где-то там, за горами и долами, а здесь упорно наваливался "тридцатник" с большим-большим прикидом. И только улыбка далеко не красавицы оставалась располагающей и доброй.

Я любовь называю по имени

Вся душа моя – даль неба синего,
Мне весна, как спасительный храм.
Я любовь называю по имени,
Я её узнаю по глазам

Знаешь, это совсем не бессонница
По княжне благородных кровей,
Это даже, уже не поклонницы –
Это совесть растраченных дней,

Это просьба почти бессловесная
Взглядом матери, силой любви,
Это близость, поверь, не телесная,
Сердце плачет, а слов не найти!

Только музыка, странная музыка
Поднимает над ветхостью дней,
Где скитаются бывшие узники
И встречают своих палачей!

Ах, души моей дивные россыпи!
Я вас плохо, небрежно искал –
Это значит - спаси меня Господи!
Я старался, но видно устал…

Красивый Бог

Каждое утро Саша слышал, как бабушка тихо читала молитвы. Слов было не разобрать, только «аминь», да «Господи, помилуй». Бабушка стояла перед темными иконами, раз за разом крестилась и кланялась, а на нее сверху, со старой, источенной насекомыми доски, смотрел Бог.

Утром Бог был обычным и спокойным, а к вечеру Он менялся, становился немного страшным и строгим.
За этой, самой большой иконой, внизу были еще маленькие, лежали бабушкины документы, а также фронтовые письма деда, которого Саша не помнил, так как родился уже после его смерти. Прятались там и грозные бумажки с печатями, которые бабушка называла непонятным словом «налоги».

Днем Саша не раз подбегал к «красному углу» и смотрел вверх на Бога. Узнавал, сердится Он на него или нет. Бог обычно не сердился и никогда не плакал, хотя бабушка не раз ему говорила, что Он плачет над нашими грехами.

В далекий Иерусалим...

В далекий Иерусалим
Ты вновь спешишь с благоговеньем,
К местам Спасителя святым
Принять Его благословенье…

Спешишь под кров монастырей
В пределах Родины священной,
Чтоб отдохнуть немного дней
От жизни суетной и бренной.
Спешишь, оставив дом родной,
В свою неблизкую дорогу,
Чтоб устремиться всей душой
В объятья к любящему Богу…

Но в спешке ты недоглядел:
Пред самым домом, беспокоен,
Под видом нищего сидел,
Христос, непризнанный тобою;
И Нищий трепетно взирал
В надежде временного хлеба,
И милосердным открывал
Отца прекраснейшее Небо.

А ты желал вовлечь себя
В круг дум напыщенно-высоких!
Кто этот нищий для тебя?
Больной, немытый, одинокий...
Увы, совсем не твой вопрос,
О нем, что так смирен судьбою;
Но умер нищий… 
                         И, Христос,
Восплакал горько над тобою.

Анаимбвана, дочь Белого Бога

Анна Ивановна устало опустилась на неудобный и высокий «заграничный» табурет. По стенам из желтого теса наклеены картинки из глянцевых журналов. Бр-р-р… За окном почти вровень с полом хорошо видно полузатоптанную табличку голубой жести — она высовывается уже меньше, чем наполовину из красноватой кенийской земли: «Только для белых». Да, раньше здесь стоял ещё один бар, запретный для африканцев. А у белых и сегодня как-то не принято заходить вот сюда — в «Антилопелли». Ей — русскому доктору — можно все. Русских любят, а врачей — и подавно — нет этой вросшей в подсознание «расовой спеси». Она приходит послушать «живую» музыку и поболтать с ними — своими пациентами, в основном — а ещё — кофе, настоящий кофе! Как его не хватает на выездах в обглоданные нищетой и засухой деревни.

Страницы