Рассказы

На дворе уже ночь. Вот только к Теме, а по-взрослому, Артему, сон все никак не приходит. Оно и понятно: ночь-то ночь, да на улице так светло, что даже лампочку включать не надо: все видно, как днем. И цветущие герани на окнах, и старинную мебель в бабушкиной комнате, в том числе стеклянный шкаф под названием «горка», в котором тускло поблескивают посуда, фарфоровые статуэтки, хрустальные бокалы и салатницы. Видно и зеленую лампадку, что горит в углу перед иконами. Икон три: Христос-Спаситель, Божия Матерь Казанская, и еще одна, какой Тема прежде никогда не видел. На ней на золотистом фоне нарисована белая церковь, стоящая среди зеленых елочек. Двухэтажная, с зеленой крышей и высокой колокольней. Справа от нее – седобородый старик в красных одеждах, похожих на те, что носят священники, держит в руках книгу в зеленом переплете с нарисованным на ней Крестом.

В детстве из всех праздников больше всего я любила Новый год. Не только за подарки, запах мандаринов, еловой хвои и звенящих от мороза елочных игрушек, которые мы заносили домой в старой деревянной коробке из сарая. Я любила его за какую-то тайну, за непонятное мне самой предощущение чуда.

В те далекие годы мы с Витькой мечтали стать хоккеистами и почти все зимние дни проводили на катке.
Неподалеку от нашего дома, за огородами в сосновом лесу находился небольшой пруд. Когда-то там была свалка, но ее убрали, и образовавшаяся яма заполнилась водой. В декабре пруд застывал и превращался в каток. На его неровном льду играли в хоккей мальчишки из соседних домов.

Меня в игру брали редко. Мне полагалось стоять на снегу, пританцовывая от холода и болеть за наших. Наши были там, где Витька, и почти всегда они проигрывали.
- Это нам не повезло, – говорил Витька, когда вечером мы возвращались домой, - вот увидишь, мы им завтра накидаем.
Я кивала, зная, что и завтра будет то же самое. На наших глазах густел воздух, и в небе над темными силуэтами деревьев загорались яркие звезды.

Повесть о преподобном Амвросии, старце Оптинском

Не раз спрашивали меня внуки: а отчего это, дедушка, у нас возле дома яблони растут? Ни у кого в нашем селе нет, только у нас одних. Да, что и говорить, у нас на Севере яблоня — гостья редкая. И посадил я их под окнами неспроста. Неспроста и зову их оптинскими яблонями. Есть такой монастырь в Калужской губернии — Оптина Пустынь. Вот, как взгляну я на эти яблони — так и вспомню об одном тамошнем монахе. Звали его отцом Амвросием. Впрочем, чаще называли его иначе — старцем Амвросием.

Перед самой вечерней инокиню* Анну срочно вызвали к игумении Феофании. И она поняла – это не к добру. Как видно, на нее уже успели нажаловаться. Разумеется, обвинив во всем случившемся после сестринской трапезы именно ее. Хотя, если рассудить по справедливости, как раз она-то была права. Ведь если каждой послушнице, вместо того, чтобы читать за работой Иисусову молитву, вздумается чесать языком, во что превратится монастырь? Анна, как старшая трапезница, была просто обязана обличить этих болтливых девчонок-судомоек со всей подобающей строгостью. Иначе сама оказалась бы невольной соучастницей их греха. А если после этого одна из послушниц надулась, а другая разревелась – что ж, как говорится, правда глаза колет. То ли еще будет на Страшном Суде, где им придется отвечать за каждое праздное слово! Опять же, все святые отцы говорят, что терпящим поношения и уничижения ниспосылаются небесные венцы. И «кто нас корит, тот нам дарит». Так что этим дурам следовало бы поблагодарить Анну за заботу о спасении их душ, а не жаловаться на нее игумении, пользуясь ее снисходительностью к новоначальным.

(новелла)

     Вопреки всем известной пословице «…сорок пять – баба ягодка опять», женщина вовсе ягодкой не выглядела. 

     Впрочем, недавно ей стукнуло сорок семь, и уж лет шесть она являлась бабушкой подвижного и неунывающего Илюши.  В таком возрасте бабушкой становиться вовсе не зазорно, а наоборот, вроде как давно пора.  Иное дело, скажем, в тридцать восемь или, не приведи господи, в тридцать пять!.. 

     Женщина хмуро следила за внуком, сидя на лавочке у третьего подъезда «хрущёвской» пятиэтажки.  И та, и другая производили впечатление неухоженности.  Пятиэтажка – полуобвалившимся карнизом и щербатыми ступенями.  Женщина – болезненно быстрым, каким-то навязчивым взглядом и нервными движениями рук с грязными ногтями.  В углу рта подёргивалась дешёвая сигарета, пыльная прядь волос то и дело падала на глаза.  Тихой дробью постукивал правый сапожок – стёртый с внутренней поверхности, коричневый, он вышел из моды ещё при покупке в далёких 90-х. 

Наступило солнечное апрельское утро, и Катя засобиралась на работу. Жутко хотелось спать. Просмотр очередного модного кинофильма закончился далеко за полночь, а работа, хоть и не волк, но если убежит, то пиши, пропало.
Растолкав ребятишек у подъезда, Катя бросилась на остановку маршрутного такси, надеясь быстрым шагом наверстать упущенные поздним подъемом, минуты.
Пробегая мимо соседнего дома, заметила одиноко стоящую в оконном проеме фигуру бабульки с грустными глазами. Та о чем-то говорила с невидимым собеседником и что-то высыпала из ладоней под окно.
Под окном резвилась целая шайка котов. Большие и маленькие, черные, белые, разноцветные – вся эта маленькая пушистая братия собралась перед окнами бабушки на утреннюю трапезу.
«Вот ведь не спится старушке», - с раздражением подумала девушка. «Нужны ей эти усатые-полосатые в восемь часов утра. А еще плачут, что пенсия маленькая. Небось, такую ораву кормить уйму денег надо».

По окончании Литургии, когда Нина Сергеевна Н. уже выходила из Свято-Лазаревского храма, ее догнала запыхавшаяся свечница Ольга:

— Вас отец Алексий зовет. В канцелярию. Срочно.

И Нина, теряясь в догадках, зачем бы она могла потребоваться настоятелю, поспешила вслед за ней в пресловутую канцелярию — небольшую проходную комнату, где настоятель, о. Алексий, имел обыкновение принимать тех, кто приходил в храм, чтобы побеседовать с ним.

Вот и сейчас священник находился там. А напротив него, за старинным письменным столом с массивной столешницей, обтянутой потертой черной клеенкой, сидела какая-то женщина, как говорится, средних лет. Похоже, она разговаривала с о. Алексием о чем-то крайне важном для нее. И потому недовольно покосилась на Нину, чей приход прервал их беседу.

— А вот как раз тот человек, о котором я Вам говорил, - обратился к ней настоятель. — Нина Сергеевна — наш краевед. И сейчас все Вам расскажет.

В школе №… готовились к необычному празднику — Хэллоуину. Много праздников перевидала в своих стенах эта старая школа. Но вот Хэллоуин — это было в новинку. Такого праздника здесь не проводили еще никогда. Поэтому и не знали толком, как же его отмечать, этот самый Хэллоуин… Однако требовалось непременно не только провести этот, так сказать, праздник, но и постараться сделать это как можно лучше. Дело в том, что как раз в это время в город собиралась прибыть делегация из города-побратима П. Если поискать этот город на карте, то окажется, что находится он в Америке. То есть в той самой стране, где принято праздновать Хэллоуин. В предполагаемую экскурсию по городским достопримечательностям входило и посещение школы №… — старейшей школы города.

Эту открытку я видела своими глазами, когда работала терапевтом в доме престарелых. Она висела на медсестринском посту на третьем этаже. На том самом третьем этаже, о котором обитатели дома престарелых всегда говорили со страхом, и где находились лежачие и умирающие больные. То была немецкая рождественская открытка. На ней был изображен зимний пейзаж – снег, елочки, и маленькая церквушка, удивительно похожая на старинные русские храмы. На обороте открытки была надпись по-русски, всего несколько слов: «Спаси тебя Бог, Анна. Я всегда буду помнить тебя. Мартин».

История этой открытки подтверждает известное утверждение о том, что вещи, как и люди, имеют свои судьбы. А началась она в конце ноября 1990 г., когда пожилому судье из немецкого курортного городка К-на, герру (господину – нем.) Мартину Штаубе, приснился сон. Сон про Россию, где он провел несколько горьких лет в плену.

Я крестилась и стала ходить в церковь в середине 80-х годов, когда была еще студенткой 4 курса мединститута. В ту пору моей заветной мечтой было научиться церковному пению. К сожалению, это оказалось намного труднее, чем мне думалось ранее, так что большую часть Богослужения мне приходилось молча стоять и слушать, как поют другие певчие. Как раз в то время я познакомилась с одной старой монахиней в миру, матерью Евдокией, тоже певчей с многолетним опытом. Она решила помочь моей беде и одолжила мне старинный нотный сборник. Это была партитура Богослужебных песнопений всенощного бдения, изданная в 1903 г. в Санкт-Петербурге. Как раз по таким нотам и пели у нас в храме.

Преображенская церковь издавна пользовалась репутацией «тихого пристанища». Прежде всего, потому, что она стояла на кладбище. А тишина, присущая местам такого рода, с незапамятных времен вошла в поговорку… Вдобавок, кладбище это было расположено на окраине, и дорога туда занимала около часа. Поэтому даже в те, не столь давно минувшие, времена, когда во всем городе (между прочим, областном и епархиальном центре!) имелось лишь три действующих храма, съездить помолиться в Преображенскую церковь отваживались разве что истинные подвижники. Исключение составляли только дни, когда в нее приезжал служить епископ. А вслед за ним туда жаловали и многие из прихожан собора и Успенской церкви – любители торжественных архиерейских Богослужений.

Как-то так устроилось в жизни, что в детстве я общалась, все больше, с бабушкиными подружками. Родители на работе. Я занята сама собой. Бабушка что-то делает, щиплет или прядет овечью шерсть для будущих носков и варежек и праздником для меня является приход бабушки Таисии – двоюродной бабулиной сестры. Это вносит оживление в нашу размеренную жизнь. Бабушки обмениваются словами приветствия, вкладывая в него все уважение, которое непременно надо выказать хозяевам дома. Потом неспешно обмениваются нехитрыми новостями о том, что теленок плохо пил молоко, а коза должна вот-вот окотиться. Крещенские морозы прошли, Бог даст пережить бы Сретенские, а там и тепло… А что, Павлуха-то опять на рыбалку ходил на озеро? И рыбы натаскал? Он такой…Ну а ты, Лидия, чем занимаешься? На санках катаешься? Смотрите там, угол у моего сарая не оторвите.

Когда депрессия захватывает дом Анастасии Сергеевны, она оказывает ей всяческое сопротивление. Депрессивные лица близких заставляют её забыть о собственных душевных страданиях, и она старается уделить внимание каждому.

Олег Николаевич, супруг Анастасии Сергеевны, любит поговорить, а потому рад всякому, кто соглашается его послушать. Но в период депрессии он умолкает. И Анастасия Сергеевна умеет в считанные минуты, мастерски, завести в нем нужную пружинку, и поток его речи, равнозначный потоку жизни, возобновляется и бежит с новой, пусть даже сокрушительной поначалу, силой. Главное, возвращается привычный ход жизни. Потом уж Анастасия Сергеевна ублажает мужа всласть чаями, пирогами да конфетками.

Детектив

В младшей группе на парапете стояла большая фарфоровая кошка. Один глаз хитрый, прищуренный, другой — открытый, удивлённый. И однажды, то ли ей полетать захотелось, то ли замечталась она, но почему-то на пол свалилась. Полголовы с ухом и глазом откололось. Лежит, растерянно в потолок смотрит.

А рядом — Томочка, Анечка и Петечка.

— Не ты ли, Томочка, ближе всех стояла? — прищурился Петя.

— Что ты! Анечка — гораздо ближе, — ответила Тома, и глаза у неё сделались круглые-прекруглые.
А Вера Сергеевна сказала:

— Что ж, дорогие мои! Вот вам три часа. И пусть мужественный, честный и смелый человек мне наедине, на ушко, признается. Потому что всё равно тайное станет явным.

И ушла.

А Петя забеспокоился, и снова — к Томочке.

— Что надумала? Я всегда считал: смелая ты и честная.

Звонит приятельница, делится новостями из своего житья-бытья и предлагает сюжет для рассказа. Гости приехали хмурые. Нахмуришься тут! Хоть дорога из Москвы до Ржева стала уже привычной, но все равно утомляет. А тут еще автомобильные пробки у Зубцова из-за ремонта дорожного полотна. Обидно простоять в них час, а то и больше в десяти минутах от мамы-папиных объятий. Что же мы не ржевские? Знаем дороги в округе. Решено. Едем в объезд. По проселкам, через ручьи и глубокие лужи добрались…без номеров.

Где-то отвалились, не выдержав экстрима. А автомобиль новый, в банке еще ссуда не погашена .Получение новых номеров обернется беготней в ГАИ, страховую компанию и так далее. Да еще и приличных финансовых расходов не избежать. Решено возвращаться и искать пропажу. Шанс найти приблизительно такой же, что иголку в стоге сена. Вооружились вилами, граблями и поехали на поиски. Результатов никаких. На следующий день праздник – осенняя Казанская. Пошли всей семьей в церковь на службу. После обеда снова мужчины собрались на поиски потерянных номеров. Результат нулевой. Исчезла последняя надежда.

Ее так все в нашем храме и называли – «тетя Катя». И батюшки, и староста, и прихожане. Она пришла в храм уже в пожилом возрасте. Пришла, как и многие, от невыносимой скорби: в автокатастрофе погиб ее единственный сын Валерий. Мужа у тети Кати не было, невестка и внук жили отдельно, к тете Кате относились тепло, но не так, как Валера. Тот звонил каждый день, часто навещал маму. После его смерти она осталась совсем одна. Через несколько дней эта пустота стала настолько невыносимой, что она, сама себя не помня, побежала в церквушечку через дорогу от дома. Вбежала в храм и упала на колени. И вдруг слезы полились – а до этого их не было: как услышала о Валере, так словно что-то замерло внутри. А теперь вот прорвалось…

Бабушка… У кого из нас при этом слове не станет тепло на сердце. Сразу вспоминается детство: пирожки с черникой и оладушки с вареньем, бесконечные сказки и колыбельные на ночь, рассказы о жизни никогда не виденных родственников, самой бабушкой придуманные игры… Учила бабушка своими рассказами, учила и своим примером. Много добра делала она людям. Терпеливо, с улыбкой переносила выпадавшие на ее долю невзгоды. Как и большинство русских людей в советское время, сохранила она в душе свет Христовой веры, хотя и не была особо церковной. Именно ей, бабушке, я купила первую в своей жизни икону – когда, еще некрещеная, я вместе со своей школой была на экскурсии в Псково-Печерской Лавре.

А потом я выросла и покрестилась. Бабушка восприняла этот шаг очень одобрительно, стала присылать мне православные открытки ко всем церковным праздникам. Но сама продолжала заходить в храм лишь изредка, поставить свечки да написать записки.
Как-то раз, гостя у бабушки, я заметила, что она не носит крестик. Удивилась, спросила ее, почему – и бабушка покладисто надела его и с тех пор не снимала.

 «Непрестанно всех благословляйте» - такие наставления давал старец Паисий - Святогорец. Благодатное это наставление почувствовала на своих ощущениях и отношениях к людям, как только попыталась его исполнить. Иду утром на работу. Хмуро и промозгло, холодно и угрюмо вокруг. По только что зазеленевшему первой робкой травкой газону бредет девочка-подросток с ранцем за плечами. Асфальт игнорирует. Газон жалко и девочка раздражает. Направляю свои мысли:

- «Благослови, Господи деточку. Вложи в ее сердце понимание красоты и бережного отношения ко всему, что нас окружает и святыми ее молитвами, помилуй мя, грешную».
Около супермаркета сметает вчерашний мусор в кучу то ли паренек, то ли мужичок неказистого вида. Но трудится спорко, быстро бегает- вытрясает коврики и ловко машет метелкой ,не стесняясь своей не престижной работы.

Обычно после Литургии в любимой Сергиевой пустыни Елена Константиновна домой возвращалась умиротворенная и помолодевшая. Сегодня она еще и причастилась Святых Христовых Таин, а вот все же что-то ее беспокоило и томило сердце.

Садилась она всегда на кольце трамвая, место выбирала у окна, одиночное, чтобы по дороге из храма домой ни на что пустое и житейское не отвлекаться. Но в этот раз она глядела на скромный пригородный пейзаж за окном, а сердце продолжало щемить какой-то непонятной грустью. Да место сегодня оказалось не столь удачным: солнце с синего апрельского неба светило ей прямо в глаза. Она терпела сколько могла, только голову опустила, но когда трамвай всего одну остановку не дошел до места ее пересадки, к станции метро Автово, бедное сердце ее кольнуло снизу острой иглой, да так, что она от неожиданности громко ахнула. Пассажиры на нее заоглядывались, и она очень смутилась.