Архив : №02-03. 22.01.2010

ПРИЧАЩЕНИЕ БОЖЬИМ СЛОВОМ…

    Молитва Юрия Кузнецова

 

 …Во­об­ще, я сде­лал раз­ные на­бро­с­ки для се­бя к на­шей бе­се­де. И вот му­зы­ка, на­при­мер. Я ду­мал, как он от­но­сит­ся к му­зы­ке?.. Он ку­пил пи­а­ни­но, что­бы Ка­тя (млад­шая доч­ка) учи­лась. День рож­де­нья как-то был у Куз­не­цо­ва… И по­про­сил её сы­г­рать Бет­хо­ве­на «К Эли­зе». Ког­да она на­ча­ла иг­рать, он очень был тро­нут...

Пе­ние то­же… по­мню, го­во­рит, на­до по­слу­шать там од­но­го пев­ца… По­ш­ли к со­се­ду (у Куз­не­цо­ва те­ле­ви­зор тог­да не ра­бо­тал), не по­мню, кто пел, – бас там или ба­ри­тон… Вот мы спе­ци­аль­но хо­ди­ли – по­слу­шать…

Он лю­бил клас­си­че­с­кую му­зы­ку. Про­сил у ме­ня дис­ки – я ему да­вал. Это бы­ли и Мо­царт (из­ве­ст­но уже, да, что он лю­бил со­ро­ко­вую сим­фо­нию), по­том Ба­ха я ему да­вал, Ви­валь­ди да­вал. Он всё это слу­шал, по­том воз­вра­щал. При­чём он так ак­ку­ра­тен был, дол­го не дер­жал ни­ког­да. Он во­об­ще очень пунк­ту­аль­ный был и ак­ку­рат­ный во всех от­но­ше­ни­ях: и на­счёт встреч, и на­счёт вре­ме­ни, все­гда вре­мя вы­дер­жи­вал, ве­щи все­гда воз­вра­щал. Ес­ли что-то чу­жое – от­кла­ды­вал, что­бы вер­нуть. Это, ко­неч­но, та­кая у не­го бы­ла скру­пу­лёз­ность уди­ви­тель­ная.

– Я слы­шал, что он да­же по­ме­ток ста­рал­ся не де­лать в книж­ках, что­бы их не по­вре­дить, не за­пач­кать…

– Да? Книж­ки… А вот, кста­ти, я ему толь­ко один раз да­вал книж­ку. Он как-то го­во­рит: «При­не­си мне, как свя­щен­ни­ки кре­с­тят, чи­но­пос­ле­до­ва­ние». Я го­во­рю: «Чи­но­пос­ле­до­ва­ние?» Он: «Ну да, как там, в ка­ком по­ряд­ке мо­лит­вы зву­чат, мне нуж­но для ра­бо­ты». Ну, я ему треб­ник при­нёс, по­ка­зал, что по­смо­т­реть на­до. Он про­дер­жал там не­де­ли две, по­том я к не­му при­шёл, он уже из сто­ла вы­та­с­ки­ва­ет – от­да­ёт: «Всё, – го­во­рит, – не нуж­но». А, ещё по­том я ему кни­жеч­ку по­да­рил, бро­шюр­ку… Он го­во­рит: «Вот, све­ча, сим­вол… бо­га­тая сим­во­ли­ка со све­чой… Есть ли­те­ра­ту­ра ка­кая-ни­будь?» Я ему бро­шюр­ку при­нёс, как раз я тог­да ра­бо­тал в из­да­тель­ст­ве од­ном пра­во­слав­ном, – «Что нуж­но знать о цер­ков­ной све­че» – вот так на­зы­ва­лась. Там о зна­че­нии све­чи, ког­да она воз­жи­га­ет­ся, ког­да это на­ча­лось… Ну, он по­чи­тал, го­во­рит: «Я для се­бя тут не на­шёл ни­че­го. Это я всё знаю...» А ему имен­но нуж­но бы­ло про сим­вол. К сим­во­лам он вы­хо­дил, обоб­щал. Я од­наж­ды на Ар­ба­те уви­дел, что му­жик про­да­ёт трёх­том­ник афа­на­сь­ев­ский ска­зок. Зво­ню Юрию По­ли­кар­по­ви­чу: «Нуж­но? Сказ­ки нуж­ны Афа­на­сь­е­ва?» (А у не­го, как я по­мню, не бы­ло ска­зок.) «Да, – го­во­рит, – не­ту…». И я ему ку­пил, при­вёз. Он сра­зу вспом­нил «Я ска­таю ро­ди­ну в яй­цо…», – что это взя­то от­ту­да, из афа­на­сь­ев­ских ска­зок. По­том го­во­рит: эта ми­фо­ло­гия вся бо­га­тая – она в сказ­ках со­дер­жит­ся.

Ну, на­счёт биб­ли­о­те­ки, у не­го, ко­неч­но, ог­ром­ная бы­ла биб­ли­о­те­ка. И я го­во­рю: «Не­уже­ли вы всё это про­чи­та­ли?». «Прак­ти­че­с­ки всё». «Пред­став­ля­ешь, – го­во­рит, – я, ког­да учил­ся, не пьян­ст­во­вал там, не браж­ни­чал… Ред­ко ког­да при­ни­мал уча­с­тие в этих де­лах. Жил с то­ва­ри­щем, он ча­с­то уез­жал, а я ос­та­вал­ся один. Чи­тал. У ме­ня вре­ме­ни бы­ло мно­го…». Эпос этот ин­дий­ский…

– «Ма­хаб­ха­ра­та»?

– Да.

– Она же во­об­ще ог­ром­ная!

– Ог­ром­ная, да. Он там мне стал при­во­дить ка­кие-то от­рыв­ки…

Ну, в книж­ную лав­ку он лю­бил хо­дить. Как-то мы по­еха­ли на Куз­нец­кий в лав­ку, за­шли так, я по­мню (а я не был ещё тог­да чле­ном Со­ю­за пи­са­те­лей), и он так се­бе ото­б­рал пач­ку и го­во­рит: «Ма­дам Бо­ва­ри» чи­тал?». «Нет». – «Бе­ри». И он мне ку­пил «Ма­дам Бо­ва­ри»: «На­до обя­за­тель­но про­честь». Очень це­нил Ме­ри­ме. Но­вел­лы. Пя­ти­том­ник вы­хо­дил. И вот он го­во­рил: «Хо­чу до­стать». А у ме­ня на ра­бо­те один про­да­вал как раз Ме­ри­ме, и я по­зво­нил Куз­не­цо­ву, го­во­рю: «Про­да­ёт один мой со­слу­жи­вец». Он: «Сроч­но!» Мы с этим то­ва­ри­щем всё бро­си­ли и по­еха­ли прям к не­му до­мой. И он ку­пил. По­мню, 50 руб­лей вы­та­щил. Ну, в об­щем, до­ро­го­ва­то он ему про­дал… В иде­аль­ном со­сто­я­нии, всё. Он его по­ста­вил и чи­тал по­том. Мо­пас­са­на он це­нил то­же. Книж­ки не­сколь­ко раз мне да­вал чи­тать. Го­во­рит: «Те­бе на­до про­чи­тать «Опав­шие ли­с­тья» Ро­за­но­ва» (это бы­ло ещё в пер­вую встре­чу). Дал мне этот том, го­во­рит: «Это я за боль­шие день­ги ку­пил. Смо­т­ри, бе­ре­ги, – го­во­рит, – книж­ку!» Ну, я по­дер­жал её две не­де­ли и – вер­нул. По­том ещё что-то да­вал. О смер­ти ис­сле­до­ва­ние та­кое хо­ро­шее. То­же го­во­рит: «Те­бе на­до про­честь. Моз­ги на ме­с­то ста­вит». И так вот, то ли я не взял, то ли ду­мал – по­том у ко­го-то возь­му…

...Как-то на­счёт спирт­но­го ска­зал: «Не на­до, это не твоё…». То есть он был очень му­д­рым на­став­ни­ком, не про­сто так. Ба­ти­ма как-то при­шла с ра­бо­ты, а я был до­ма у них: «Во­ло­дя, про вас го­во­рят, что вы в ЦДЛ-е очень ча­с­то бы­ва­е­те и вы­пи­ва­е­те…». А Куз­не­цов го­во­рит: «Ма­ло ли че­го там на­го­во­рят! Про ме­ня вон че­го толь­ко не го­во­ри­ли…».

Во­об­ще он го­во­рил о ви­но­пи­тии, что ту часть го­ло­вно­го моз­га, ко­то­рая от­ве­ча­ет за твор­че­ст­во, ал­ко­голь не по­вреж­да­ет. Не знаю, от­ку­да он это взял, но го­во­рил, что вот – не дей­ст­ву­ет раз­ру­ша­ю­щим об­ра­зом. Что по­эт, ес­ли по­эт, то…

– Да, это он лю­бил про ле­вое и пра­вое по­лу­ша­рие…

– Да, да, да, да! А от­ку­да ты это зна­ешь?

– Ну, это бы­ло и в лек­ци­ях. (В за­пи­сях Ма­ри­ны Гах мож­но про­чи­тать.) И в его про­зе это есть, в по­ве­с­ти «Ху­дые ор­хи­деи». Ещё где-то…

– Ага, ну да, это у не­го есть… Да, да, да. А вот эта по­весть ав­то­био­гра­фи­че­с­кая, где он опи­сы­ва­ет со­сто­я­ние бе­лой го­ряч­ки… Он мне сам стал рас­ска­зы­вать. Мы тог­да дав­но не ви­де­лись, и он стал го­во­рить, что та­кое с ним бы­ло, и он это опи­сал в по­ве­с­ти. Он очень крат­ко рас­ска­зал, что вот – пре­сле­до­ва­ли его го­ло­са. Я за­ин­те­ре­со­вал­ся, встре­пе­нул­ся: «Как это так?!» Он го­во­рит: «Вот возь­ми и по­чи­тай». Я про­чи­тал… ну, ко­неч­но, то, что он пе­ре­жил… от это­го лю­ди с ума схо­дят… это точ­но – та­кое бе­сов­ское… это Бог по­пу­с­тил ему…

И вот он мне од­наж­ды про­чи­тал сти­хо­тво­ре­ние, ко­то­рое, ска­зал, бы­ло на­пи­са­но в со­сто­я­нии силь­но­го опь­я­не­ния. Го­во­рит: «Вот про­чти – за­мет­но или нет?» Я го­во­рю: «Ни­че­го не за­ме­тил».

– А ка­кое, ин­те­рес­но?

– По­свя­щён­ное до­че­ри. Но не по­след­нее, а там ещё... Ка­те, что ли, вот?.. Ещё она бы­ла от­ро­ко­ви­ца…

– Там бы­ло их не­сколь­ко. Бы­ло та­кое, ко­то­рое за­ка­чи­ва­ет­ся сло­ва­ми «И ро­за­ми зла усы­па­на / До­ро­жень­ка в ни­ку­да…».

– Так я не мо­гу вспом­нить, мне на­до по­смо­т­реть…

– А бы­ло ещё «На плач до­че­ри»…

– Вот! Вот это, да.

– Ну, оно, кста­ти, вы­де­ля­ет­ся, по-мо­е­му… Но вы­де­ля­ет­ся не тем, что оно луч­ше или ху­же, а тем, что оно ка­кое-то очень эмо­ци­о­наль­ное. Не свой­ст­вен­ное ему… как бы да­же сен­ти­мен­таль­ное. Обыч­но он го­раз­до сдер­жан­нее, а тут прям ка­кой-то… мяг­кий…

– А, вот! Сен­ти­мен­таль­ное. Да, да. Он, ка­жет­ся, что-то го­во­рил об этом… Пра­виль­но-пра­виль­но, это сти­хо­тво­ре­ние. И он спро­сил у ме­ня о нём, и вро­де как я что-то и ска­зал… за­был. Но по­мню, что он эту те­му раз­ви­вал. Ну, с этим де­лом, ко­неч­но, он… Вот ког­да ему 60 лет ис­пол­ни­лось, он спро­сил: «Слу­жишь?» Я го­во­рю: «На­вер­но, слу­жу…». Он го­во­рит: «Ну лад­но, тог­да не при­хо­ди». И я по­мню, на дру­гой день к не­му при­ехал, в ре­дак­цию. И что по­ра­зи­ло: у не­го вче­ра ве­чер был, мно­го вы­пил, но он си­дит за сто­лом… Я при­шёл до­воль­но ра­но, ча­сов в 11, и он уже си­дит за сто­лом, рас­па­хи­ва­ет двер­цы шка­фа: ру­ко­пи­си, ко­то­рые он по­лу­чил – ко­то­рые от­ве­че­ны и ко­то­рые ему на­до рас­смо­т­реть – у не­го всё раз­ло­же­но. Так же и на сто­ле – по­ря­док. Вот это уди­ви­тель­но! То есть у не­го ни­ка­ко­го бес­по­ряд­ка, что­бы там – один лист тор­чит, там это… – всё раз­ло­же­но. Ка­кой-то ар­мей­ский та­кой по­ря­док. Вот это вот я за­ме­тил – чёт­кость та­кая. И я уви­дел ли­цо его. Ну, оно та­кое, что чув­ст­ву­ет­ся, – че­ло­век на­ка­ну­не зло­упо­тре­бил… И вот кто-то за­хо­дил в ка­би­нет из ра­бот­ни­ков (ну, они зна­ют, что про­шёл юби­лей): «Юра, мо­жет быть, – по­пра­вить­ся?» Он го­во­рит: «Не, не, не!» И вы­си­дел ча­са два, по­ка вот я был в ка­би­не­те, и он тер­пел, пре­одо­ле­вал. По­том кто-то при­ехал – при­вез­ли там вод­ки, пи­ва, – тог­да он толь­ко поз­во­лил. Где-то да­ле­ко по­сле обе­да, ча­са в три уже. Вы­пил пер­вую. По­том уже раз­го­во­рил­ся, ему лег­че ста­ло… И по­том ещё как-то один раз я при­шёл в ре­дак­цию, смо­т­рю, что-то у не­го пря­мо… Го­во­рит: «Вче­ра две бу­тыл­ки вод­ки вы­пил». Я уди­вил­ся: «Юрий По­ли­кар­по­вич, две бу­тыл­ки?!» Он го­во­рит: «Да. Ты не ос­лы­шал­ся». Это его фра­за пря­мо: «Ты не ос­лы­шал­ся». «Да, Юрий По­ли­кар­по­вич, ну, на­до же так… И по­том вы мно­го ку­ри­те…». Ку­рил он не­щад­но. Толь­ко за­ку­рит – но­вую. Од­ну за од­ной. При­хо­дит ещё, там, Ко­ля Дми­т­ри­ев, – си­дят, смо­лят. Ок­на за­кры­ты, дым ко­ро­мыс­лом – не­воз­мож­но на­хо­дить­ся. Серд­це, ко­неч­но… Он се­бя не жа­лел. И про­гу­лок та­ких не при­зна­вал – для то­го, что­бы там строч­ки при­шли или об­ра­зы. «Я вот не люб­лю, – го­во­рит, – так вот гу­лять, как не­ко­то­рые… Так про­сто гу­лять... Я это­го не по­ни­маю…».

В этом смыс­ле до­мо­сед был. Кста­ти, очень был хле­бо­соль­ный. Ес­ли Ба­ти­мы не бы­ло, он сам го­то­вил. Ког­да са­ди­лись тра­пез­ни­чать, го­во­рил: «Да­вай, да­вай! Ешь, ешь! Да­вай!» И лом­ти мя­са там, ес­ли пер­вое. Я го­во­рю: «Юрий По­ли­кар­по­вич, не хо­чу боль­ше…». А он: «Нет, да­вай, да­вай! Ты с до­ро­ги – на­до!» Он очень был ра­душ­ный, хле­бо­соль­ный хо­зя­ин. Ба­ти­ма при­хо­ди­ла: «Как?! Всё съе­ли!» – бы­ва­ло та­кое да­же, по­то­му что мы всё съе­да­ли! Ну, она там, зна­чит, го­то­вить на­чи­на­ла…

Бы­ли пе­ри­о­ды, ког­да об­ще­ния бы­ло очень мно­го… дом был про­ход­ной… Вот Ба­ти­ма го­во­ри­ла: «Тер­петь не мо­гу тво­е­го Мед­ве­де­ва! А Ко­шель тут че­го де­ла­ет?!» То есть она про­сто ему вы­го­ва­ри­ва­ла. Ну, она пра­ва, по­то­му что, дей­ст­ви­тель­но, со всех сто­рон – с Куз­не­цо­вым по­си­деть, вы­пить… Она как-то го­во­рит: «Юра! Ска­жи мне, кто у те­бя вра­ги?..» Он го­во­рит: «Ты – мой пер­вый враг!» (сме­ёт­ся). Ну, он в та­ком за­па­ле, так по­шу­тил… Но при мне они ни­ког­да не ру­га­лись. Ну, мог ска­зать: «Всё!» Она ино­гда про­си­ла, он са­жал её с на­ми. Во­об­ще, я по­ни­маю её, до че­го это, каж­дый день по­си­дел­ки эти, встре­чи… Она при­хо­дит с ра­бо­ты, а тут си­дят… Хо­ро­шо там она к ко­му-то уже при­вык­ла… Ну, ме­ня она ви­де­ла… Я хо­чу ска­зать, что един­ст­вен­ный раз был, ког­да она всех по­вы­го­ня­ла. Там не­сколь­ко че­ло­век бы­ло, и она ска­за­ла: «Всё! Ухо­ди­те все!..» Ну и я то­же ушёл, чув­ст­вую: «Да, тут пе­ре­бор уже…». А так она, на­до от­дать долж­ное, все­гда так с по­ни­ма­ни­ем… Ко­неч­но, ми­фов мно­го на­счёт это­го… На са­мом де­ле, ко­неч­но, – это слу­хи та­кие, раз­го­во­ры о спа­и­ва­нии в по­эти­че­с­кой сре­де… Я не ви­дел ни ра­зу так, что­бы пря­мо су­ро­во, без­жа­ло­ст­но, рюм­ка за рюм­кой, ста­кан за ста­каном, как са­мо­цель… Он мог се­бе поз­во­лить вы­пить, мог и рюм­ку, и две, и бу­тыл­ку рас­пить на дво­их, и две да­же, но я не ви­дел, что­бы он на­пи­вал­ся вот так вот… что­бы это са­мо­це­лью бы­ло – во что бы то ни ста­ло… что­бы вы­пить ко­ли­че­ст­во не­кое – он не гнал­ся… Он ведь был очень це­ло­му­д­рен­ным че­ло­ве­ком. Не рас­по­я­сы­вал­ся ни­ког­да. Как-то так вот у не­го, за раз­го­во­ром… Ну, он вы­пи­вал – и всё сго­ра­ло… Сго­ра­ло в ка­ких-то об­суж­де­ни­ях, пе­ре­жи­ва­ни­ях, раз­мы­ш­ле­ни­ях. Я не ви­дел ни­ког­да его тря­су­щим­ся там… Ну, ты зна­ешь, ка­кие бы­ва­ют пью­щие… это уже боль­ные лю­ди…  Он та­ко­го впе­чат­ле­ния ни­ког­да не про­из­во­дил. Он мог не­до­мо­гать, чув­ст­во­вать се­бя не­хо­ро­шо, но так, что­бы это ско­вы­ва­ло его по ру­кам и но­гам, та­ко­го не бы­ло ни­ког­да… Вот сколь­ко я с ним об­щал­ся… Ни­ког­да я на­пив­шим­ся его не ви­дел. Хо­тя и об­ще­ния-то бы­ли та­кие до­воль­но тес­ные, в смыс­ле то­го, что – ну, день, два, бы­ва­ло, трое су­ток я у не­го до­ма, ку­да мне до­мой ехать, – и он мне го­во­рит: «Ос­та­вай­ся, че­го ты…». И ос­тав­лял.

Один раз бы­ло так, что же­на ста­ла ме­ня ис­кать. Де­ти ма­лень­кие. А я ей ска­зал, что к Куз­не­цо­ву по­ехал, и ос­та­вил ей те­ле­фон. Она зво­нит, го­во­рит: «Там мой муж че­го, до­мой-то со­би­ра­ет­ся? У ме­ня ни хле­ба… Дверь сло­ма­на…». И ста­ла ему жа­ло­вать­ся: «Я бо­лею. А тут де­ти… за хле­бом не мо­гу пой­ти…» (Ну, в об­щем, я её как бы бро­сил…) А я вы­шел в ма­га­зин как раз. При­хо­жу, а он го­во­рит: «Слу­шай, тут твоя же­на зво­ни­ла… – так рас­те­рян­но не­сколь­ко, – На­вер­но, на­до те­бе со­би­рать­ся, на­до ехать…» Ну, и при­шлось со­би­рать­ся и ехать…

Да, вот ин­те­рес­ный ещё мо­мент был: как-то мы си­де­ли (в од­ну из пер­вых встреч)… и вот он – мол­чит, мол­чит, и я то­же – мол­чу… Обыч­но я, ког­да к не­му ехал, ка­кие-то во­про­сы го­то­вил – спра­ши­вал. По­то­му что про­сто так – «при­вет», «при­вет», «как де­ла» – бес­смыс­лен­но об­щать­ся. В бы­то­вом пла­не он так не об­щал­ся, он все­гда го­во­рил о ли­те­ра­ту­ре, о фи­ло­со­фии, о ре­ли­гии. И вот он си­дит, си­дит, мол­чит, и по­том вдруг го­во­рит: «Ку­да всё это де­ва­ет­ся?..» Я го­во­рю: «А что де­ва­ет­ся?». «Ну, вот всё это… Этот ве­чер. Вот мы с то­бой го­во­рим… А ку­да это всё де­ва­ет­ся?» По­ни­ма­ешь?.. В крес­ле си­дит так вот, ру­ки опу­ще­ны: «Ку­да это всё ухо­дит?..» Это я по­мню, на­столь­ко мне в па­мять вре­за­лось. То есть его это за­ни­ма­ло, ви­дишь как…

Во­об­ще, ес­ли его что-то по­ра­жа­ло, он пы­тал­ся это до­не­с­ти то­же… Вот у не­го, на­при­мер, до­ма на кух­не ви­се­ла фо­то­гра­фия дель­фи­на мо­ло­до­го. Он ку­да-то ез­дил в ко­ман­ди­ров­ку твор­че­с­кую. И пой­ма­ли там дель­фи­на, за­сня­ли его, и кто-то фо­то­гра­фию Юрию По­ли­кар­по­ви­чу по­да­рил – мор­доч­ка ма­лы­ша дель­фи­на. Он го­во­рит: «Как жи­вой! Гла­за очень вы­ра­зи­тель­ные…». И вот мы си­де­ли в ком­на­те, и он нас по­вёл на кух­ню, го­во­рит: «Смо­т­ри­те. Вам это на­до...» – что-то та­кое (сме­ёт­ся).

Или там к не­му Дро­бы­шев при­шёл та­кой Вла­ди­мир Ва­си­ль­е­вич, друг его… Это то­же бы­ла ин­те­рес­ная ис­то­рия. Ба­ти­ма всё вре­мя ему го­во­ри­ла: «Юра! Вот к те­бе хо­дят вся­кие… Дро­бы­шев этот! Он спа­и­ва­ет, те­бя, Юра! Спа­и­ва­ет!» – так она в серд­це прям… А я си­жу, и Дро­бы­шев у ме­ня пря­мо в гла­зах уже, то есть в ушах, за­ст­рял. Куз­не­цов: «Лад­но, лад­но…» (на неё ма­хал). А по­том в ЦДЛ-е вдруг ока­зы­ва­ет­ся за сто­лом од­ним с на­ми этот Дро­бы­шев. И я со зло­с­тью ог­ром­ной го­во­рю ему: «Что вы на Юрия По­ли­кар­по­ви­ча!.. Жиз­ни ему не да­ё­те! Спа­и­ва­е­те его!..» – как по­нёс! Он опе­шил. А он му­жик та­кой, зна­ешь, как буд­то в ла­ге­ре си­дел или в тюрь­ме. Он, вот так вот: «Да ты че­го?!» А я го­во­рю: «Да, я был до­ма у не­го. Ему ра­бо­тать ни­кто не да­ёт! Эти дру­зья с бу­тыл­ка­ми…». А он сра­зу по­нял, го­во­рит: «Ну это Ба­ти­ма!..» И со мной что-то по­дру­жил­ся так. По­том мы бы­ли у Дро­бы­ше­ва в гос­тях. Из ЦДЛ-а еха­ли, Куз­не­цов го­во­рит: «Пой­дём щас к Дро­бы­ше­ву». За­шли. И там Дро­бы­шев стал рас­ска­зы­вать ка­кую-то ис­то­рию. Я де­та­лей не по­мню, но за­пом­нил, что Юрий По­ли­кар­по­вич го­во­рил: «Ты по­слу­шай. Это нуж­но». На ка­кие-то ве­щи он так – об­ра­щал вни­ма­ние. Или вот этот сю­жет, ко­то­рый он ис­поль­зо­вал и в про­зе у се­бя в рас­ска­зе: ког­да за птен­цом ор­ли­цы лез по ве­рёв­ке ка­зак, от­ма­хи­ва­ясь от ор­ли­цы, раз­ру­бил ве­рёв­ку на­по­ло­ви­ну и по­се­дел, по­ка спу­с­кал­ся. У не­го это есть и в по­эме, и в рас­ска­зе. Вот я в ЦДЛ-е впер­вые это от не­го ус­лы­шал. И он го­во­рит: «Вот слу­шай­те. Это нуж­но». «Нуж­но» – го­во­рит.

– Это то­же Дро­бы­шев рас­ска­зы­вал?

– Нет, это уже сам Куз­не­цов. Дро­бы­ше­ва тог­да не бы­ло. Я тог­да, по­мню, же­ну про­во­дил на ра­бо­ту и ду­маю: «Ку­да мне ехать? Дай-ка в ЦДЛ зай­ду…». И по­шёл в ЦДЛ. Пу­с­той был ЦДЛ, се­ре­ди­на ле­та. И смо­т­рю – Куз­не­цов там, не­о­жи­дан­но. Он в ЦДЛ край­не ред­ко хо­дил. Ес­ли за­хо­дил – так ог­ля­ды­вал: по­то­му что об­щал­ся толь­ко с те­ми, ко­го знал, с кем мог, раз­го­ва­ри­вал. А так про­сто ра­ди вы­пив­ки он не са­дил­ся. Ког­да его зва­ли там, на ха­ля­ву, – он тер­петь не мог. Да­же мог по­брез­го­вать. Да­же ес­ли за­хо­чет вы­пить, он не возь­мёт де­нег у слу­чай­но­го че­ло­ве­ка. Я в этом убеж­дал­ся не­сколь­ко раз. Вот, до­пу­с­тим, Олег Ко­чет­ков го­во­рит: «Щас, Юра, ор­га­ни­зу­ем…». А он спра­ши­вал: «А кто это? Что это за че­ло­век?..»

Бы­ва­ло так, что-ни­будь кон­ча­лось, до­ба­вить на­до бы­ло, я ему за­ни­мал… А он го­во­рит: «Я знаю, что это у те­бя по­след­нее…» и ни­ког­да не брал. «Убе­ри! – го­во­рит, – убе­ри!» Всё. И он воз­вра­щал, и бе­рёт у ко­го-ни­будь дру­го­го. По­ни­ма­ешь?.. Вот так вот бы­ва­ло в ЦДЛ, по­мню… У ме­ня бы­ло руб­лей двад­цать… Он ви­дел это, ото­звал ме­ня в сто­ро­ну и го­во­рит: «А ну-ка не­мед­лен­но спрячь!..»

…Од­но вре­мя Куз­не­цов бо­ро­ду но­сил. Кста­ти, шло… Я так ду­маю: «Че­го он её сбрил-то…». Как-то мы с дру­гом, как раз с Ва­ле­рой Ка­п­ра­ло­вым, по­зво­ни­ли с вок­за­ла, он го­во­рит: «Ну, при­ез­жай­те»… При­еха­ли, а он си­дит с бо­ро­дой. По до­ро­ге мы раз­би­ли бу­тыл­ку вод­ки, а тог­да с этим де­лом бы­ло труд­но… И ку­пи­ли то ли ко­нь­як, то ли ви­но. Ну, он по­мор­щил­ся… «Ну, – го­во­рит, – лад­но…». По-мо­е­му, ко­нь­як пи­ли… Ко­нь­як – он счи­тал, что всё ис­пор­че­но, всё от­ра­ва. Во­об­ще, к на­пит­кам от­но­сил­ся очень взы­с­ка­тель­но – по­ню­ха­ет, по­смо­т­рит… Про­сто так, без­дум­но, не на­ли­вал. Ещё лю­бил го­во­рить: «За ус­пех без­на­дёж­но­го де­ла!» Ви­ди­мо, по­чув­ст­во­вав, что он всё-та­ки вы­рвал­ся из это­го пле­на без­ве­ст­но­с­ти, борь­ба-то шла… Вот в «Лит. Рос­сии» хо­ро­шая ста­тья очень бы­ла «Кто от­крыл Куз­не­цо­ва», чи­тал?

– Ко­неч­но, мы да­же об­суж­да­ли её до опуб­ли­ко­ва­ния с В.В. Ог­рыз­ко…

– При­чём, по­лу­ча­ет­ся, По­ли­кар­пов, ко­то­рый там уча­ст­во­вал, он был ре­цен­зен­том и мо­ей книж­ки. Ми­ха­ил Львов пре­дис­ло­вие пи­сал к мо­им сти­хам, пе­ча­тал их и по ра­дио в во­ен­ной те­ма­ти­ке от­би­рал, вклю­чал… То есть круг лю­дей-то один прак­ти­че­с­ки! Я ему ещё го­во­рю как-то: «Юрий По­ли­кар­по­вич, – ну, сво­бод­но го­во­рил с ним, – за­чем вот вы Ви­но­ку­ро­ва, как го­во­рит­ся, при­ши­ли?» (Он же с три­бу­ны Чет­вёр­то­го Съез­да пи­са­те­лей ска­зал, что это не по­эт, и всю фрон­то­вую по­эзию во­об­ще он как-то при­ло­жил, не уви­дел в них ни­ка­ких по­эти­че­с­ких до­сто­инств.) Куз­не­цов го­во­рит: «Ну, я дей­ст­ви­тель­но так счи­таю. Я же не за уг­лом это…». При­чём, он так вот, чув­ст­во­ва­лось, ес­ли спор или воз­ра­же­ние, ког­да ему в от­кры­тую вы­ска­зы­ва­ют, он это всё нор­маль­но вос­при­ни­мал, но его мог­ло воз­му­тить, ес­ли кто-то от­ку­да-то до­не­сёт со сто­ро­ны… Это его мог­ло взо­рвать, воз­му­тить. А так – мо­жешь ему че­го хо­чешь ска­зать… Про Ви­но­ку­ро­ва вот я ду­мал: «Че­го? Ведь тот его ре­ко­мен­до­вал…». И что-то он та­кое от­ве­тил – «Ну а че­го...», де­с­кать… Вот за­был. Мож­но ведь бы­ло за­пи­сать…

– А вот, кста­ти, про со­вре­мен­ную по­эзию что он го­во­рил, ко­го вы­де­лял?..

– Как-то я Куз­не­цо­ву при­знал­ся, что рань­ше ув­ле­кал­ся и был зна­ком, встре­чал­ся, с Воз­не­сен­ским Ан­д­ре­ем. Мне бы­ло очень так не­при­ят­но это го­во­рить, но, ду­маю, на­до ска­зать. Я толь­ко на­чи­нал пи­сать сти­хи, в 71-м го­ду… зна­чит – мне был 21 год. И при­шлось мне, как мо­ло­до­му по­эту, ему по­ка­зы­вать свои сти­хи, Ан­д­рею Ан­д­ре­е­ви­чу… Был та­кой мо­мент об­ще­ния не­сколь­ко лет, книж­ки его с над­пи­ся­ми есть… А Куз­не­цов мне и го­во­рит: «Да что ты! Я сам, ког­да был мо­ло­дым, Ев­ту­шен­ко сти­хи свои по­сы­лал. Он, прав­да, не от­ве­тил мне. Ну, как по­эт-то он – ни­ка­кой, но чи­та­ет хо­ро­шо. Ма­не­ра чте­ния та­кая – вы­ра­зи­тель­ная…».

У Иса­ков­ско­го це­нил «Вра­ги со­жг­ли род­ную ха­ту» – очень силь­но… У На­ров­ча­то­ва – два сти­хо­тво­ре­ния от­ме­чал из его ран­них сти­хов во­ен­ной по­ры. И он да­же на­звал их, и я их на­шёл в на­ров­ча­тов­ском сбор­ни­ке. Два сти­хо­тво­ре­ния. Со­вер­шен­но, на­прочь из па­мя­ти сме­ло… Но он го­во­рил, что ес­ли бы не На­ров­ча­тов, ещё не­из­ве­ст­но, что бы с ним бы­ло.

Вот про Пра­со­ло­ва он как-то – «вто­рич­ный по­эт» – ска­зал.

– Хо­тя он та­кую о нём силь­ную, раз­вёр­ну­тую ста­тью на­пи­сал… Не так уж мно­го он та­ких пи­сал… А тут «вто­рич­ный» ска­зал, да?

– Сло­во «вто­рич­ный» го­во­рил, да. Ты не ос­лы­шал­ся (сме­ёт­ся).

Ка­зан­це­ва он це­нил, Ва­си­лия. Был да­же мо­мент, ког­да вы­шел один из «Дней по­эзии», и он раз­во­ра­чи­ва­ет и го­во­рит: «Смо­т­ри, ка­кое сти­хо­тво­ре­ние хо­ро­шее». И Ка­зан­це­ва чи­та­ет сти­хо­тво­ре­ние боль­шое. Я его по­том на­шёл, при слу­чае по­ка­жу те­бе.

– Не в том но­ме­ре, ко­то­рый он сам ре­дак­ти­ро­вал?

– Не по­мню, на­вер­но, нет… Там он, кста­ти, мо­их то­же че­ты­ре сти­хо­тво­ре­ния ото­б­рал. Я по­мню, ког­да его сде­ла­ли глав­ным ре­дак­то­ром «Дня по­эзии», он в та­ком был при­под­ня­том на­ст­ро­е­нии: «Ба­ти­ма! – го­во­рит, – на­до са­лат ку­пить, бу­хар­ский!» (Меч­та у не­го бы­ла та­кая.)

– Ну и из­ве­ст­но, что Тряп­ки­на он вы­де­лял, да?

– Да. С Тряп­ки­ным мне, кста­ти, то­же при­хо­ди­лось об­щать­ся… Я не­сколь­ко раз бы­вал у Тряп­ки­на, он сти­хи свои чи­тал, я ему тог­да свою книж­ку по­да­рил, он го­во­рит: «В гос­ти при­ез­жай». И он как-то до­стал с пол­ки Па­с­тер­на­ка, Тряп­кин, и стал чи­тать… При­чём, я у Тряп­ки­на два ра­за был, и как-то упо­мя­нул Па­с­тер­на­ка, а Ни­ко­лай Ива­но­вич, ока­за­лось, Па­с­тер­на­ка це­нит… Я по­том ска­зал Куз­не­цо­ву, он по­мор­щил­ся, го­во­рит: «Ну, я чё-то та­кое по­до­зре­вал. Чув­ст­во­вал, что-то здесь не то…» (с ка­ким-то та­ким не­при­яти­ем).

– Да? Ин­те­рес­но, я сей­час пи­шу про Куз­не­цо­ва и Тряп­ки­на ста­тью, как они друг к дру­гу от­но­си­лись… А как Тряп­ки­ну сти­хи Куз­не­цо­ва, он что-то го­во­рил?

– Ну, так, как это в од­ном филь­ме, – вос­хи­щал­ся. Так одо­б­ри­тель­но, одо­б­ри­тель­но. Я как-то пря­мо спро­сил: «А как вот вы к Куз­не­цо­ву от­но­си­тесь, Ни­ко­лай Ива­но­вич?». «Ну, да, – го­во­рит, – это по­эт к-к-онеч­но – боль­шой… Н-н-о он счи­та­ет, что все у не­го… что он всех за­тк­нул за па­зу­ху… Ну, я, по­ло­жим, то­же счи­таю, что все они у ме­ня в кар­маш­ке…» (это Тряп­кин го­во­рит; сме­ёт­ся). «Но тут, – го­во­рит, – ведь мож­но и оши­бить­ся…». Но он от­нёс­ся так ува­жи­тель­но… Он же знал тог­да об этом от­зы­ве Куз­не­цо­ва, это уже по­сле то­го бы­ло…

Я, ког­да про­чи­тал от­зыв Куз­не­цо­ва о Тряп­ки­не, ре­шил, ду­маю, на­до с Тряп­ки­ным по­бли­же по­зна­ко­мить­ся. И вот, зна­чит, ра­за два или три я к Тряп­ки­ну ез­дил. Мо­гу ска­зать те­бе, что он, ко­неч­но, чи­с­тей­ший че­ло­век… Книг-то ни­где не бы­ло его. И я по­ехал к Тряп­ки­ну до­мой. По­мню, он жил ещё в Ре­у­то­во. Ку­пил кон­фет шо­ко­лад­ных… «Ни­ко­лай Ива­но­вич, здрав­ст­вуй­те. Я мо­ло­дой по­эт, хо­тел…» (и т.д.). И вот он мне по­да­рил книж­ку то­же. Он над­пи­сы­вал очень ску­по: «Не­жда­но­ву – Ни­ко­лай Тряп­кин». Да­та и под­пись. И всё. Ни­ка­ких там «на па­мять» и т.п. «Скрип мо­ей ко­лы­бе­ли» сбор­ник, по­мнишь? Вот. И по­том уже, ког­да книж­ка вы­шла, он к то­му мо­мен­ту пе­ре­ехал, там у не­го с до­че­рью что-то та­кое не ла­ди­лось… А! Я же был у не­го ре­дак­то­ром книж­ки ещё. И у ме­ня есть ав­то­граф его сти­хо­тво­ре­ния. Он при­шёл в ре­дак­цию и сел, вре­мя бы­ло сво­бод­ное. Я ему про­тя­нул чи­с­тый лист бу­ма­ги и го­во­рю: «Ни­ко­лай Ива­ныч! Ав­то­граф ос­тавь­те, по­жа­луй­ста! На­пи­ши­те ка­кое-ни­будь своё сти­хо­тво­ре­ние…» (мысль та­кая при­шла мне). Он на­пи­сал, я се­бе на па­мять взял.

Го­во­рил Ни­ко­лай Ива­но­вич, что у не­го бы­ли про­пу­с­ки, – по не­сколь­ку лет не пи­сал. Сам мне го­во­рил. По­том он мне со­вет прак­ти­че­с­кий да­вал. Го­во­рит: «Ес­ли не пи­шет­ся, бе­рёшь руч­ку и лист бу­ма­ги, си­дишь… Ка­кая-ни­будь строч­ка при­шла, вот, лю­бая – за­пи­сал. И си­ди даль­ше, си­ди даль­ше… Обя­за­тель­но ро­ить­ся бу­дет во­круг этой строч­ки… По­том, по­смо­т­ришь, сло­во ка­кое-то в этой строч­ке. Она же – дру­гая бу­дет… На­до кол­до­вать над строч­кой…». Вот это я за­пом­нил: «Кол­до­вать…». Да­же не ра­бо­тать, а вот так вот – на­пи­сал и всё… Вот я по­чув­ст­во­вал, что от это­го то­же боль­шие про­пу­с­ки… На­до пи­сать, дей­ст­ви­тель­но, си­дишь, вре­мя есть… И – так по­ду­ма­ешь, сяк по­ду­ма­ешь, от­ло­жишь… по­том опять вер­нуть­ся (я на сво­ём опы­те это за­ме­чал)…

– А как так по­лу­чи­лось, что вы ока­за­лись ре­дак­то­ром его книж­ки?

– Ну, я же в ре­дак­ции был «Со­вре­мен­ни­ка»… Я и куз­не­цов­ской, кста­ти, книж­ки был ре­дак­то­ром. Ког­да у не­го из­бран­ные по­ш­ли од­ни, где-то в 90-м го­ду… Ког­да пав­лов­ские день­ги бы­ли (по­том они все рух­ну­ли)… И бы­ло та­кое: у не­го – из­бран­ное за из­бран­ным. И он, глав­ное, си­дел без де­нег. Ог­ром­ные день­ги долж­ны бы­ли быть, а он го­во­рит: «Я там, там… И не мо­гу по­лу­чить…». Книж­ки сда­ны уже, сиг­на­лы, а у не­го нет де­нег. А по­том, ког­да он уже по­лу­чил, я да­же за­ни­мал у не­го. Ме­ня обо­кра­ли как-то, из ЦДЛ-а ехал – обо­кра­ли… За­лез­ли, день­ги мои вы­та­щи­ли… И я го­во­рю: «Юрий По­ли­кар­по­вич (я его ни­ког­да на ты не на­зы­вал)… Не мог­ли бы вы­ру­чить? Одол­жить…». И мы по­ш­ли в сбер­кас­су у не­го ря­дом с до­мом… Снял, тог­да это сум­ма до­ста­точ­но боль­шая бы­ла, – ты­ся­чу руб­лей… (Мы с се­мь­ёй на та­кую ез­ди­ли на юг.) И, ког­да он по­лу­чать стал эти го­но­ра­ры, по­мню, по­до­шёл к хо­ло­диль­ни­ку: «Иди, го­во­рит, смо­т­ри…». А там верх­ний раз­дел был га­зет­кой при­крыт, он от­вер­нул лист, а там – од­ни пач­ки по 50 руб­лей. «Всё, – го­во­рит, – от же­ны за­нач­ка…».

 

Беседу вёл Евгений БОГАЧКОВ

Окончание читайте в следующем номере