Омилия

Поэт восторжен был и юн,
В путях не знал он постоянства;
И дань незрелости – упрямство
Влекло его мятежный ум;
А духом он желал гореть,
В сердца людей влагая оды, –
Где лик пленительной свободы
Высокой лирою воспеть.

Когда же наш поэт познал,
Что в нем заветных сил немного, –
Дар вдохновения и слога
У Музы слезно вопрошал.
… И, вдруг, с рассудка спала мгла, –
Она вошла звездой желанной,
Найти же свой сосуд избрáнный
В созданьи юном не смогла;
И Муза ясная реклá:
Тебе ли, баловню природы,
Стихи и гимны для свободы
Душой незрелою слагать,
На лаврах славы почивать?

Тебя, ли, пленника страстей,
Раба интриг, пиров нетрезвых,
Забав и зрелищ бесполезных –
Примером ставить для людей?
Послушай сердца своего:
Им так легко владеет злато;
Ранимой гордостью объято,
Оно не греет никого.

Однажды Господь сказал Своим последователям, чтобы они были мужественными, потому что их мало. Во времена земной жизни Иисуса не все веровали, что Он – Сын Божий. Но после славного Христового Воскресения христианство распространилось по всему миру.
Церковь с первых дней своего основания стала учить верующих святой богоугодной жизни для того, чтобы они могли стать жителями Христового Небесного Царства любви.
Мир, в котором мы живем, населен не только людьми, но и множеством нечистых духов. Это падшие ангелы, которые, затуманив свой рассудок гордостью, стали на путь борьбы с Богом. Демоны знают, что время действия их ограничено и за свои злодеяния они будут справедливо осуждены Творцом, поэтому спешат погубить как можно больше человеческих душ, чтобы не одним им гореть в вечном огне.

За всю мою греховную усталость,
За все дела
Себя я обличила и распяла,
И в храм снесла.
И слышала, как разрывала путы
Моя душа –
Так жертва отрывается от спрута,
Едва дыша.
Рвалась к вершинам – падала сторицей
Не в грязь, так всласть.
И все ж рискнула заново родиться –
И родилась!
Но снова от мирского правосудья
Не стало сил...

Простите, люди. Не судите, люди,
Коль Бог простил.

Слово любви – не угрозы –
Камень смогло проколоть:
«Слезы, дитя мое, слезы –
Вот чего хочет Господь».

Боже, неужто так мало
Ты ожидаешь от нас? –
И… на колени упала,
Щедрой слезой залилась.

Как же смогла отогреться
Вмиг – после стольких утрат?!
…Плачет обмякшее сердце –
Камень – минуту назад!

Когда я перечитывала любимое «Лето Господне» Ивана Шмелёва, то подумала, что не плохо было бы возродить в моей семье описанный в книге обычай.

Помните, в главе «Масленица»? «На большом круглом прянике — на блине? — от которого пахло мёдом — и клеем пахло! — с золочёными горками по краю, с дремучим лесом, где торчали на колышках медведи, волки и зайчики, поднимались чудесные пышные цветы, похожие на розы, и всё это блистало, обвитое золотой канителью… Чудесную эту „масленицу“ устраивал старичок в Зарядье, какой-то Иван Егорыч. Умер неведомый Егорыч — и „масленицы“ исчезли. Но живы они во мне.

***
С міромъ!
Мы ходим по трудным дорогам.
Носит судьба нас по разным орбитам.
Путь не прочерчен нам Господом Богом.
Крут и тернист. Мы же склонны к обидам.

Но на кого? На себя? На планету,
Что нам всё меньше цедит озона?
Бросишь в фонтан золотую монету,
А возвращаться – нету резона.

Каждый из нас – одинокий прохожий.
Так мы приходим и так угасаем.
И, как свеча, здесь пока не растаем –
Встретимся!
Может, в том Промысл Божий?
 

Великий пост — самое лучшее время года. И если кто-то считает, что его наступление cвязано только со всевозможными ограничениями и запретами, то глубоко ошибается. Ведь Великий пост — это путешествие, паломничество к великой пасхальной радости, а какая дорога без трудностей?

Подобно всякому путешествию, пасхальное паломничество готовит много интересных встреч и событий. А тяготы и скорби, которые встретятся в пути, будут растворяться в радости нашего восхождения. Миллионы верующих во всем мире отправятся в это путешествие, которое приведет их к светлому торжеству Христова Воскресения.

Не должен поэт лицемерить,
Хоть многие этого ждут.
Не должен в безвыходность верить:
Поверит – и строки уснут.

Поэту нельзя полагаться
На славы обманчивый звон;
Нельзя равнодушным остаться
К набату тревожных времен.

… Но кто он, поэт, коль утратит
Спасительной Истины свет,
И мирным теплом благодати
В служеньи не будет согрет?

8.01.2010 г.
 

8 февраля годовщина гибели крейсера "Варяг" и канонерской лодки "Кореец".
Глава в их память.

На четвёртый день войны, Россию потрясла ужасная новость из района боевых действий: погибли два судна: крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец».

Самой первой об этом узнала тётя Сима, ей рассказал о беде мясник на Сенном рынке.

–Так сокрушался, сердечный, так сокрушался, ровно своими глазами всю морскую баталию наблюдал, – разматывая пушистый платок с прозрачными бриллиантами оттаявшего снега, говорила она Тимошке,– Даже лишнюю свиную ножку мне подкинул. Бери, – говорит, – тётка, пока я в расстроенных чувствах. Раз такая беда над Россией, то мы как братья и сёстры должны друг другу служить.
Вся Сенная площадь переживает. Народец газеты от корки до корки перечитывает, там вся японская подноготная, как на ладони расписана. А император у них по-собачьи называется «микадо». Слыханное ли дело: помазанник Божий и такой поганой кличкой наречён!

I

Двадцать тысяч лун сменилось, а душа моя скорбит смертельно, и нет мне покоя ни на мгновенье. Имя моё леденит уста говорящего и колет ухо слышащего, образ мой гаже осьминога, едче скорпиона. Проклят я от Бога и среди людей, но не одинок я в мерзости своей…

Не был я дурным человеком. Отец мой держал торговлю чёрной шерстью, и я помогал ему в лавке. Жили мы в Кериоте, к югу от Хеврона, среди каменистой пустыни Иудейской, где окрестные пастухи пасут чёрных коз и овец своих. Жили мы на Авраамовой улице, в доме, сложенном из серых камней и увитом лозой виноградной. Росой умывались опаловые ягоды, и солнце перебирало их лучами своими. Лет же мне было около тридцати. Собирался я жениться и купить белого осла, на которого в кипарисовом ковчежце были отложены у меня сто пятьдесят динариев.

Был я как все и мечтал, чтобы в лавке моей звенели тетрадрахмы, и детишки мои играли подле меня, и отец спокойно доживал дни свои. Чтобы белый осёл кричал у ворот моих, а Есфирь ночами обжигала меня ласками.

Альфред де Мюссе
(1810 – 1857)

Из «Майской ночи»

…Туманным вечером, полётом измождённый,
Садится пеликан в родные тростники.
Птенцов голодных выводок озлённый
Бежит ему навстречу взапуски.
Спешит к отцу, добычу предвкушая,
Пустынный берег резким криком оглашая
И зобами нелепыми тряся.
И вот, забравшись на скалу с трудом,
Детей жестоких спрятав под крылом,
Глядит с тоской безмолвной в небеса.

На камни чёрные из раны кровь струится.
Вотще обыскивал рыбак морское дно –
Не поделился Океан с ним ни крупицей –
Своё лишь сердце на прокорм принёс одно.
Подставив грудь разверстую, в молчанье
Отдав нутро сынам без колебанья,
В неистовой любви боль топит он.
Кровавым млеком истекая, между тем,
На тризне собственной. Сбывая мук ярем,
Он страшным наслажденьем опьянён.

Было уже довольно поздно: десятый час в начале. А старик Матвей только возвращался домой из города. На автобусе он добрался до Ахтырки и, миновав село, шёл теперь через заснеженное поле по узкой утоптанной чьими-то ногами тропке. Его родная деревня, Морозово, находилась в нескольких километрах от Ахтырки. Дороги туда никогда не было, и от тракта обычно добирались пешком. Оно бы и ничего, недалеко: сразу за полем речка, а как речку-то перейдёшь, за березняком, вот так тебе прямо в глаза и Морозово. Но зимой, когда рано темнеет, и всё небо заволакивает тяжёлыми, плотными тучами, так что ни луна, ни звёзды не проглядывают, и не видно собственную вытянутую руку, дорога кажется вдвое длиннее.

С тех самых пор, как Она умерла, Он приходил каждое воскресенье на кладбище и сидел у могилки на маленькой скамеечке, предусмотрительно поставленной внутри чугунной ограды. Клочок земли с холмиком и крестом принадлежал не Ему. И это было странно, потому что Ей не нужны были теперь ни земля, ни чугун, ни мрамор. Ни даже кустик жимолости или анютины глазки — нежные, стыдливые цветы с лиловыми, бархатными лепестками.

Иногда Ему приходило на ум, что он хозяйничает на земле мертвеца. И тогда делалось страшно и стыдно — слово это так не шло к Ней, что, казалось, Её оскорбляло.

7 февраля 2010 года в г. Обнинске (Калужская область) состоится открытие V Международного Сретенского православного кинофестиваля «Встреча». Фестиваль проходит по благословению митрополита Калужского и Боровского Климента и при поддержке Министерства культуры РФ. О том, каким будет фестивальная программа в этом году, о радостях и трудностях этого кинофорума – беседа с президентом кинофестиваля монахиней Софией (Ищенко).

– Матушка София, как бы вы определили основное отличие кинофестиваля «Встреча» от других кинофестивалей и кинопоказов? И в чем особенность нынешней, пятой «Встречи»?

– Наш кинофорум имеет четкую религиозную направленность и является благотворительным социальным проектом. От других подобных проектов он отличается тем, что не скрывает своего религиозного содержания. Опираясь на христианскую этику и эстетику, он показывает путь выхода из духовного кризиса.

Историю почти каждой семьи можно проследить по вещам, принадлежавшим многим поколениям, избирательно накапливающимся и передающимся по наследству. Из пожара, сгубившего дом Яночки и её мамы, удалось вытащить большой бабушкин сундук в металлической узорчатой окантовке и старинную швейную машинку «Зингер», а так же некоторые тёплые вещи. Всё остальное пропало в пламени. Спаслись корова и задиристый петух со своими курочками. Остался нетронутым и погреб со всевозможными запасами на зиму.

Но жить погорельцам было негде, а зима в тот год выдалась лютая. Их приютили соседи. Выделили маме с дочкой закуток за занавеской возле печки, где они и спали вдвоём на бабушкином сундуке.

Яночка видела часто по ночам, как мама становится на колени перед небольшой иконой Спасителя, прикреплённой к бревенчатой стене, и при тусклом свете огарка свечи что-то шепчет долго-долго, а по щекам её текут слёзы. Девочка пыталась по движению маминых губ догадаться, о чём же она просит Бога.

Над распахнутой бездной
Плач души затерявшейся:
Где ты, ангел небесный?
Где Ты, Солнце сиявшее?

И не видно спасения,
Только боль и страдание.
О, Любвь беспредельная,
Доброта несказанная!

И откуда–то взглядом,
Дуновением–поступью:
– Я люблю тебя, чадо!
– Я люблю Тебя, Господи!
– Я люблю тебя . . .