Если ты твердишь, что это мука –
Пост, молитва, путь в уделы рая,
Если ты считаешь, это скука –
Жить, земных утех себя лишая,
Если ты о вере дерзко судишь,
Говоря: «Она несовременна», –
Как тогда ты Бога сердцем любишь
И стремишься к вечности блаженной?
Ведь с любимым рядом не скучают,
Но, дарить иному взор не смея,
Как цветок небесный расцветают,
О трудах «во имя…» не жалея.
28.11.2010 г.
Каждый раз, когда нам с мужем случалось видеть Иосифа Бродского по телевидению, мы начинали спорить, буквально сходили с ума… То, что читал поэт, казалось невыносимым. Что-то происходило с душой: слабая, она не хотела просыпаться и протестовала.
Масштаб, который задавал этот невообразимый поэт, настолько велик, что деться некуда. Кому охота думать о вещах, на бегу не произносимых: о смерти, о Боге, о правде почти запредельной. А он силком разворачивает и тащит: смотри. Не хочешь, а смотришь.
Как огромный корабль, входящий в гавань, он раздвигает мелкие волны обыденности, и все утлые лодчонки суеты разбегаются по своим углам. В то силовое поле, в которое он втягивает, невозможно зайти не «в брачных одеждах». Что противопоставить океану? Только океан.
Он заставляет душу укрупняться, разламывать барьеры и пределы, расти в ответ. Душа, сонная и ленивая, не любит, когда ее лишают привычных форм. Стонет и болит. Но без этой боли она не душа.
Всечеловек,
в себя вместивший всё,
живёт в другом,
и ты его —
на плаху?!
своих сомнений,
жалоб
и нападок...
Обычно
гадок нам
вместивший зло
и сеющий его по миру.
Вон плачет лира
ангельски,
страдая миром-пиром.
Неужто лире
подвиг свой нести
в страдальческой
святой порфире?
Враг, прости!
И, Бог, прости:
его, меня, того,
кто кем-то предан
и продан
за червонец,
за пятак —
да будет так! —
прости предавшего,
прости убившего,
прости не знавшего,
прости не жившего.
С каких вершин или глубин
Мой давний сон, точнее миг:
Я на земле стою один
А вместо неба – строгий Лик.
Глаза-огни. Весь изнемог,
Я глаз не смел поднять в ответ.
И понял вдруг – всё видит Бог,
Какой ты: добрый или нет?
Немало раз судьбе протест
Я бесполезно выражал.
А надо жить, нести свой крест,
Который сам не выбирал.
Мы все бежим, всего хотим
И спорим тут с календарём,
Спешим пожить и всё чудим,
И забываем, что умрём…
2011
В маленькой квартирке на первом этаже пахло пирогами, смородиновым вареньем и старостью. Тетя Маруся в коридоре чмокала меня в обе щеки, крепко держа за плечи.
— Как выросла!
У неё было простое круглое лицо, с носом-картошкой и небольшими голубыми глазами, которые смотрели всегда как-то тихо, будто смущенно. В этих глазах часто появлялись слезы, которые она незаметно смахивала, улыбаясь так же тихо и смущенно, как и смотрела.
— Пойдем, пойдем. Я уже для тебя пирогов напекла. И у меня есть подарок!
Она отпустила мои плечи и отправилась в кухню.
Тетю Марусю я любила, любила как свою бабушку, хотя и не понимала её: она работала дворником, а ещё ходила в церковь. Её мир в мои шестнадцать лет казался мне миром пыльных икон, сухих просфор и старых кофт, которые она собирала на помойке, а затем одаривала меня. Кофты пахли нафталином, пальцы же тети Маруси, застегивающие на мне пуговицы обновки, валерьянкой. Она снова смахивала слезу:
(Из цикла "Времена года. Церковный календарь")
В Иерусалиме,
Посвящая Богу,
В храм ввели Марию.
Было Ей три года,
Но взойти сумела
По большим ступеням,
Подошла смиренно
Под благословенье.
Волей Провиденья
Во Святых Святое*
Ввел первосвященник
Дитятко малое.
Божий дом воспринял
Семя жизни новой —
Юную Марию,
Храм одушевленный.
Ангелов явленьем
Этим удивляя,
Дева всем спасенье
Днесь предвозвещает.
______________________
* Святое Святых — самое священное место ветхозаветного храма, куда только первосвященник имел право входить один раз в год.
Почти везде исхожен мир,
Давно разрезан на пространства,
Посмотришь вкруг – жестокий пир
Гремит в фатальном постоянстве.
Легко танцуют на обложках
В гламур одетые мечты,
И на кривых и тонких ножках,
Их девы крутят всласть хвосты.
С экранов льются отраженья
Разноплеменных колдунов,
И сотни истин – для сомненья
Плетут сетями власть оков.
Давно придуманы идеи
От безыдейных дураков,
И пляшут вкруг «свои» халдеи,
Держа народ за простаков.
Былины "славные" сложились
О новом мире пауков,
К успеху глупые стремились,
Но треснул времени остов.
Слова-призывы к сладкой жизни
Дурманят разум и покой,
Казалось миру – только свисни!
И ты – хозяин и герой!
Но все билеты в сказку злата
Давно распроданы лихим,
За этот пир чрезмерна плата,
А мы все ходим, словно спим.
Давно искомканы одежды,
и благородство не в чести,
и все понявшие невежды
Все жаждут счастья принести.
* * *
Я жизнь, которая хочет жить в живом
окружении жизни, которая хочет жить.
Альберт Швейцер
Я жизнь в порыве жить.
Из горла закипая,
побегом выбегаю
к живым в порыве жить.
Сквозняк за рукавом.
Я с верхнего регистра
качу, цепляя искры
в растущий острый ком.
Играет угольком
погоня за гоненьем.
Я жизнь. Я непрощенье
в порыве жить в живом.
В 1916 г. в Киргизии было спровоцированное киргизское восстание. Провокаторы сыграли на национальных чувствах народа. Плюс к этому - стечение обстоятельств - 1 мировая и пр.
В живописном Боомском ущелье установлен мемориал памяти погибших. На одном барельефе - стреляющие казаки, на другом - гибнущие киргизы. Да, это все было. Но в мемориале не отражен факт внезапного нападения на славян (женщин и детей - мужчин забрали на войну) по всей иссыккульской котловине .
Да, все правдивы мы отчасти –
Рабы расхристанных идей.
Нет у триптиха первой части -
Где губят женщин и детей.
Их, собиравшихся у храма,
Нож настигал или копьё.
Насиловали дочку с мамой
Кричавшие: «Добро моё!»
И затрещал фундамент мира.
И день кошмарами страшил.
Турецкая звенела лира,
Фунт англиканский мельтешил…
Церковную крушили кружку,
С иконостасом шли на бой.
Десятилетнюю девчушку
Вел сифилитик за собой.
Ее коса во тьме светлела,
В слезах щека, в крови живот.
Всё заикалась, но не смела
Кричать, сомкнув разбитый рот.
Бежали селами, посуху.
Озерный шепелявил мол.
Юнец разил копьем старуху,
Младенца разбивал о пол.
Метались люди по оврагам.
По дну телеги кровь текла.
Хорошо одному или плохо?
Трудно сразу взять и ответить.
Осторожно могу лишь заметить
Без назойливости и подвоха:
Невозможно прожить без людей.
За эпохой проходит эпоха,
Только нету креста без гвоздей.
Мы порою становимся сами
Вместе с Каином в проклятый ряд,
Даже, думаю, хуже в сто крат,
Для своих же такими гвоздями,
Что вся жизнь превращается в ад.
Нужно срочно меняться сердцами,
Чтобы каждый друг другу был рад.
2010-11
"Письма к молодому поэту" впервые вышли отдельным изданием в 1928 г., вскоре после смерти Рильке. Они обращены к австрийскому писателю Францу Ксаверу Каппусу (род. в 1883 г., умер после 1945 г.). Каппус — автор стихов, сатирической книги "В монокль" (1914), сборника новелл "Кровь и железо" (1916), романов "Четырнадцать человек" (1918) и "Пламенные тени" (1942). В пору переписки с Рильке был начинающим поэтом, учеником военного училища.
"Письма к молодому поэту" представляют исключительный интерес для понимания эстетических концепций Рильке, который считал, что поэт не должен искать внешнего успеха (вспомним пушкинские слова, обращенные к поэту: "Ты сам — свой высший суд"). По-русски впервые печатаются целиком в нашем издании. Часть писем была переведена ранее М. И. Цветаевой (эти письма напечатаны в книге: Р.-М. Рильке. Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи).
О Достоевском трудно сказать что-либо новое. Все, что можно было сказать о нем умного и дельного, уже сказано, все казавшееся когда-то новым и оригинальным устарело в свой черед, но всякий раз, когда в годину горя и отчаяния мы обращаемся к нему, притягательный и страшный образ писателя является нам в ореоле вечно новых тайн и загадок.
Истинным читателем Достоевского не может быть ни скучающий буржуа, которому призрачный мир «Преступления и наказания» приятно щекочет нервы, ни тем более ученый умник, восхищающийся психологией его романов и сочиняющий интересные брошюры о его мировоззрении. Достоевского надо читать, когда мы глубоко несчастны, когда мы исстрадались до предела наших возможностей и воспринимаем жизнь, как одну-единственную пылающую огнем рану, когда мы переполнены чувством безысходного отчаяния.
Ему было лет шестьдесят пять. Светлые голубые глаза, улыбчивые морщинки лучиками, круглая лысина, окольцованная сединой.
Раньше он почти всегда был в храме, по крайней мере я всегда его в храме встречала. Он, кажется, со всеми дружил, всем радовался, был приветлив. Любил службы и порой тихонечко подпевал знакомые гласы. Он по долгу исповедовался, часто причащался.
Однажды, мне отчего-то бросилась в глаза его походка. Она изменилась: движения стали скованными и какими-то угловатыми.
Вскоре он стал ходить с палочкой, почасту отдыхал на стульчике в уголке храма. Был также бодр и приветлив, как прежде широко улыбался, но исповедь писал на бумажке, а в разговоре все чаще только счастливо бормотал: «Да. Да. да. Все хорошо! Все хорошо!».
Потом его стало не хватать. В храме он появлялся реже и реже. Теперь уже с ходунками, побелевший, осунувшийся, но такой же счастливый, он радостно всем кивал и говорил уже одно: «Хороший, хороший, хороший!» словно хотел доставить приятное собеседнику.
А затем я его уже не встречала. Очень долго. До того дня.
Статья написано давно, но в «Омилии» её не было. Пусть будет...
Тайна каждой личности есть тайна того, как, с какой глубиной
ищет любви и любит человек (Прот. Василий Зеньковский)
Ничего не любить и быть ничем — это одно и то же (Л. Фейербах)
Ну кто из нас согласится назвать себя злым человеком? Разве только духовно зрячий мудрец, ибо такими мудрецами сказано: БЫТЬ ИСТИННО ДОБРЫМ — это НЕ ЗНАЧИТ БЫТЬ СПОСОБНЫМ НЕ ТВОРИТЬ ЗЛОЕ, а значит НЕ БЫТЬ СПОСОБНЫМ СОТВОРИТЬ ЗЛО. Однако каждый из нас, вглядевшись в себя духовными очами, сможет убедиться в скрытой, если не явной, злобе своего сердца. Увидеть это есть первый шаг к духовной жизни, которая и начинается-то с покаяния.
Во многих семьях есть такой обычай: в праздник святого Николая Чудотворца послушным детям кладут под подушку подарки. Вот и восьмилетняя Арина, проснувшись утром, обнаружила рядом с собой роскошную куклу. Розовощекая, с льняными косичками, в блестящем синем платье! Но приятные сюрпризы на этом не закончились. Вскоре к Арине зашла ее крестная и попросила у Арининой мамы разрешения вместо школы взять девочку с собой в церковь. Служба в храме — это тоже урок для ребенка, считает она. Мама подумала и согласилась. Как она сказала, в порядке исключения.
— Радость какая, в церковь едем! — запрыгала Арина.
Арине в церкви все нравится — ставить свечки, прикладываться к иконам, слушать молебное пение. Особенно девочке запомнился день, когда ей поручили подежурить у подсвечника. Она вынимала догорающие свечки, гасила их и складывала аккуратно на специальный подносик внизу. А на освободившееся место ставила другие, что передавали прихожане.
Кипящих эмоций пар
И прочих событий – чушь,
Но, всё-таки, был пожар
И солнце – в остатках луж…
Сомненья. Смогу ли? Страх.
Сверх сил не дают креста,
Пытаюсь не на словах
Остыть в тишине поста.
2011
Разрабатывать типы и делить на них человечество — врожденная потребность нашего духа. Потребность в типологической систематизации можно проследить от «характеров» Теофраста и четырех темпераментов наших дедов до самой современной психологии. Но и бессознательно каждый человек делит людей своего окружения на типы по сходству с характерами, которые приобрели для него важность еще в детстве. Однако какими бы полезными и поучительными такие типологические разделения ни были, остаются ли они достоянием личного опыта или претендуют на научную формулировку, порою бывает нужно и важно сделать все же иное, поперечное, сечение через царство опыта и увидеть, что каждый человек объединяет в себе черты всех типов и что различные характеры и темпераменты могут быть обнаружены как сменяющие друг друга состояния также и в пределах одной-единственной личности.
В небе два облачка
Рядом гуляли,
Перышком беленьким
В тучках летали.
Друг перед дружкой
Они рисовались,
Друг перед дружкою
Преображались.
То кошечкой стало
Облачко справа,
Глазом второму
Мигает лукаво.
То лебедем словно
Белым плывёт,
А то ромашками
В небе цветёт.
Тарковский — величайший мастер кино, создатель нового органического киноязыка.
Ингмар Берман
Без кинематографа Андрея Тарковского представить искусство XX века невозможно. Его фильмы получили заслуженную мировую славу и стали классическими. Он вступил в искусство как триумфатор, но жил и работал трудно, за двадцать лет работы на родине ему позволили снять всего пять фильмов, и два последних он поставил за рубежом.
Преподавал на Высших режиссерских курсах, писал сценарии. Похвалы отовсюду, международные премии, и только в собственной стране, которая так много значила для него, ему мешали работать. Ему разрешили выезд на время его режиссерской работы над совместным советско-итальянским фильмом. С 1983 Тарковский жил и работал в Италии, Швеции, Германии, Франции. Умер 29 декабря 1986 в пригороде Парижа.
Андрей Тарковский был поэтом кино, художником-философом, человеком космического масштаба. Он служил Добру, служил Человечеству. Он верил в человека и в его великую миссию.
Начала новую сказочную повесть для дошколят. Это первая глава.
Тёмной-тёмной ночью, когда круглая луна осветила крышу маленького дачного домика, около грядки с клубникой что-то стукнуло, а потом брякнуло.
— Наверное, это крот, — зашептали друг другу кустики клубники. Они очень боялись кротов, которые любили лакомиться их корешками. Трясясь от страха, молодые клубнички замерли, приготовившись к гибели.
Но они ошибались. Из-под земли снова раздался шорох, и на поверхность выбралась троица странных зверюшек. Папа, мама и детёныш. Они были сиреневые, лохматые, с большими розовыми ушами. У папы на макушке виднелась вязаная шапочка. Мама красовалась в крупных бусах из сливовых косточек, а малыш щеголял клетчатым нагрудником.
