Омилия

Як дитиною, бувало,
Упаду собі на лихо,
То хоч в серце біль доходив,
Я собі вставала тихо.

«Що, болить?» — мене питали,
Але я не признавалась —
Я була малою горда, —
Щоб не плакать, я сміялась.

А тепер, коли для мене
Жартом злим кінчиться драма
І от-от зірватись має
Гостра, злобна епіграма, —

Безпощадній зброї сміху
Я боюся піддаватись,
І, забувши давню гордість,
Плачу я, щоб не сміятись.

Талант предвиденья

Михаил Светлов в свойственной ему шутливой манере однажды произнес:

— Мне кажется, что я обнаружил в себе способности ясновидца. Судите сами. В свое время я написал «Гренаду». А ровно через десять лет в Испании вспыхнула гражданская война. И наши добровольцы устремились туда — сражаться на стороне антифашистов. Наивная мечта моего романтического хлопца стала явью. Затем я написал для одного фильма песню о Каховке. И что же? Впоследствии там стали сооружать грандиозную электростанцию. По-моему, политики, строя свои дальнейшие планы должны советоваться со мной. Но они почему-то с этим не спешат. — Сказано не всерьез, с присущей Михаилу Аркадьевичу самоиронией.

Но шутки шутками, а читатели не раз убеждались в том, что большим художникам дана особая прозорливость. Это свойство, чаще всего неосознанное, вызвано остротой воображения, интуитивным дальновидением.

Александр Сергеевич Пушкин — явление в жизни России. Он не просто гениальный русский поэт, которого любит и чтит вся Россия, он не просто поэт, без которого не состоялся бы «серебряный век» русской культуры. Пушкин оказал огромное влияние на самосознание народа. И если гениальность поэта была очевидна уже современникам, то значение Пушкина в выражении самосознания русского народа раскрывалось постепенно. Это видно, когда читаешь речи, посвященные памяти А. С. Пушкина (1–6). Чем дальше шли годы, тем резче и величественнее выступала роль Пушкина-мыслителя. Особенно важен Пушкин-мыслитель сегодня. «Не устаешь учиться у Пушкина — и как у историка, и как у политика, и как у критика, и как у мыслителя. Но главное, чему у Пушкина можно научиться, это самой трудной науке — жить» (6, с. 5).

Распространенные представления о том, что Русь заимствовала в Х—XIII вв. жанры своей литературы из Византии и Болгарии, верны только в известной мере. Жанры действительно были заимствованы из Византии и Болгарии, но далеко не все: часть не перешла на Русь, другая часть создавалась здесь самостоятельно начиная с XI в. И объясняется это прежде всего тем, что Русь и Византия стояли на разных стадиях общественного развития. На Руси были свои общественные потребности в литературе. Значительно большая близость существовала, по-видимому, между Русью и Болгарией, но и тут были крупные различия.

Так, например, Русь не заимствовала из Византии стихотворных жанров. Переводы стихотворных произведений делались прозой н переосмыслялись в жанровом отношении. Хотя первые болгарские писатели и составляли, как это хорошо показано в трудах А. И. Соболевского, Р. О. Якобсона, Н. С. Трубецкого и Д. Костича, стихотворные произведения, но опыт их не вызвал подражаний и продолжения на Руси.

Высокое положение и смиренное расположение

Геронда, во мне есть гордость?

— Есть немножко. По крайней мере, нужно, чтобы гордость была в пределах допустимой нормы, в рамках, предусмотренных законом…

— А есть «допустимое количество» гордости?

— Если немножко возгордится тот, у кого есть способности, знания и т.д., то у него есть смягчающие обстоятельства. Это, конечно, не значит, что такая гордость хорошая, но, по крайней мере, у человека есть оправдание. Но тот, у кого нет ни способностей, ни знаний, не имеет права быть гордым, он просто обязан быть смиренным. Если он гордится — значит, совсем пропал.

Многогранное творчество инока Всеволода (Филипьева), насельника Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле (штат Нью-Йорк, США), возвращается на Родину. Стихотворные сборники, богословские исследования, художественная проза издаются многотысячными тиражами и находят благодарного читателя. Для многих из нас, живущих в России, книги инока Всеволода открывают духовный мир Русского Зарубежья, многие десятилетия отчужденного от России, но хранившего красоту отеческой веры и устои православной жизни. Сам отец Всеволод нередко говорит о своих стихах как об аскетической лирике — «…у берега есть море, у счастья есть горе… у инока есть Иное».

Слова и образы, наполнящие его поэтический мир, близки каждому православному, потому что несут в себе плоды созерцания и богомыслия, рожденные в келье инока — «отверзает молчащему Божья рука очи сердца, способные плакать».

Кто такие бесы, и нужно ли их бояться

Что имеет в виду современный неверующий человек, когда говорит «я был взбешен» или «меня это бесит»? Наверное, в большинстве случаев — просто крайнюю степень раздражения. И хотя корневая основа подобных слов ясно указывает на их происхождение от слова «бес», в наше время это мало кого может смутить. В рецензии на новый спектакль пресса восторженно сообщает, что премьера прошла «с бешеным успехом», тинэйджеры пишут в своих сетевых дневниках, как они «классно побесились» на рок-концерте, а ветеринары делают домашним животным прививки «от бешенства».

Столь безразличное отношение к употребляемым словам легко объясняется простым, но печальным фактом: к сожалению, люди сегодня очень плохо представляют себе, кто же это такие — бесы. Откуда они взялись, какими качествами обладают и стоит ли отождествлять себя и окружающих с этими существами, пусть даже всего лишь на уровне фигуры речи?

Пастух не появлялся уже давно. Честно говоря, последние пару сотен лет по овечьему счёту его вообще никто не видел. Некоторые даже утверждали, что его на самом деле и нет вовсе, и что его выдумали Собаки с Подпаском. Серьёзные Овцы этому, конечно, не верили. Но так или иначе, Пастуха не было. Подпасок, состарившийся в ожидании шефа, в загоне появлялся только во время стрижки. А так — Собаки хозяйничали. Развелось их несметное множество, Подпасок их побаивался, и они творили, что хотели. В основном, лаяли и кусались.

Когда овцам становилось совсем уж невмоготу, и бараны начинали бодаться, собаки грозились: «Вот уйдём — придут Волки. Посмотрим, как вы тогда попляшете». Волков боялись все, от Подпаска до последнего ягнёнка. Действительно боялись. «Они» набегали каждые пару дней, и тогда кто-нибудь из овец исчезал навсегда. Иногда собаки рычали и скалились, но больше для виду.

В начале нашего столетия из года в год издавались книги, обещавшие научить писать стихи каждого желающего. Вот, например, одна из них: «Полная школа выучиться писать стихи. Сборник примеров и упражнений для самоизучения в самое короткое время и не больше как в 5 уроков сделаться стихотворцем. В двух частях. Составил С. С. Будченко, дополнил Н. Е. Горный. Издание 4-е, переработанное и дополненное. Москва, 1914». Поразительное по безграмотности заглавие говорит само за себя. Выходили и другие книги этого типа: «Как научиться писать стихи. Составил Ямб Хореич. Спб., 1908». «Л. Д. Кранц. Путь к славе. Как стать поэтом? Москва, 1915».

Рекламные обещания таких авторов могли увлечь, конечно, только невежественных и легковерных людей. Дело, однако, не только в этом.

Итак, нельзя научить писать стихи. Для того чтобы стать поэтом на деле, нужно быть ещё «поэтом в душе», а не только владеть словом. Однако недопустимо впадать и в иную крайность и вообще отрицать «искусность» в поэзии. Мастерство необходимо поэту. И если нельзя научить писать стихи, вполне возможно рассказать о том, как пишут стихи. Обратимся к пушкинскому «Я вас любил: любовь ещё, быть может», которое очень часто используется как образец безыскусности в поэзии. Но это стихотворение Пушкина исполнено в очень сложном и строгом ритме, обладает поразительно тонкой синтаксической, интонационной и звуковой структурой. В нем воплотились многообразные «ухищрения», причем ухищрения именно «формальные». Говоря об искусности этого стихотворения, нам придется иметь дело с различными категориями и понятиями (и, естественно, терминами) поэтики — учения о литературной форме.