Омилия

Я экономлю слезы и силы
Все реже растекаюсь лучами.
В земное упираюсь плечами,
А в небе столько воли и сини.

Нанизаны секреты на нитки,
Пускай их южный ветер засушит.
И счастье не дошло до калитки,
Забылось, заблудилось снаружи.

В ночь на 24 августа 2016 года отошёл ко Господу раб Божий Николай Васильевич Суханов. Мне сложно сейчас назвать определённое поприще, на котором подвизался новопреставленный: отдав несколько десятилетий общеобразовательной школе и выйдя на пенсию, Николай Васильевич полностью посвятил себя служению Церкви. Многие годы он являлся старостой Лявлинского прихода в Приморском районе Архангельской области, разыскивал места убиения и захоронения жертв Гражданской войны и мучеников за веру, был издателем, основателем Музея новомучеников и исповедников Русского Севера, основателем Архангельского православного братства, организатором крестных ходов — всего не перечислишь…

Ах, поскорей бы кончились уроки!
Приду домой, достану акварели.
Пускай слова разделятся на слоги,
И в каждом — маленький пейзаж осенний.

Рябина примеряет розовые брошки
Над зеркалом пруда в серебряной оправе.
Беспечная береза растеряла грошики
Из пожелтевшего цветного сплава.

Плачет дитя Дамаска:
ветра мятежный выплеск
белой в ладони краской
матери пепел сыпет,
звонко гудя в руинах.
Спим безмятежной смертью:
добрые наполовину,
любящие на четверть.

Дело в том, что мне забыли перерезать пуповину.

— Да, мам?

— Чего?

— Ну, расскажи, как ты меня родила!

Называло по имени отчеству,
Не спеша допивало дожди
Беспричинное ОДИНОЧЕСТВО,
И попробуй ему угоди…

Ведь судьба не монашенка скромная,
И, по-моему — наоборот.
Между нами с ней — пропасть огромная,
Каждый жизнью своею живёт.

Я несу тебя на руках, дитя
Этот трепет ресниц, вдох и выдох,покой и сон.
Я несу словно храбрый воин священный стяг,
Мое знамя, моя победа в борьбе со злом.

Здесь тепло очага, всех надежд — золотой свет.
Все еще случится, прочитается по слогам.
Ты пока не знаешь, что любви в этом мире нет,
Кроме той, которую ты сочинишь сам. 

Посещая с обычной катехизаторской беседой реабилитационный центр для наркоманов и алкоголиков, застал… мертвеца. За несколько часов до моего приезда скоропостижно скончалась молодая женщина лет тридцати, по имени Виктория. Лечилась она от алкоголизма. Имела двоих детей, которые теперь остались сиротами. Ребята, лечившиеся вместе с Викторией, показали ее записную книжку. Последние записи были сделаны за несколько часов до смерти. Женщина готовилась к исповеди, записывая грехи, и ставила себе задачи по изменению жизни: «Научиться быть терпеливой к тем, кто мне неприятен. Молиться о детях и о себе. Перестать ругаться и скандалить. За каждый день благодарить Бога». Увы — исповедоваться и поменять жизнь ей не было суждено…

Когда я пишу эти строки, Виктория уже лежит в земле. И такой, как она, уже никогда не будет. Как и любой другой человек, Виктория жила лишь однажды за всю многотысячелетнюю историю мира — и так мало, и так трагично прожила! А пройдет еще несколько десятков лет, и в той же земле окажется как автор этих строк, так и их читатели. Это и так понятно? Не сомневаюсь. Но «понятно» так же, как какое-то простейшее уравнение, с иксами и игреками. Сердечной «понятности» феномена смерти у нас нет, как нет и описанной святыми отцами добродетели — памяти смертной.

Тяжелый засов лёг на остов двери словно печать.

Она вышла во двор. Солнце полоснуло по сухим глазам. Резь.

— Скажи Господину: пусть пришлёт мне одного из слуг и одну из ослиц, я поеду к человеку Божию и возвращусь. — быстро бросила прислужке.

Он вышел сам, взглянул на жену, словно охватил, глубоко, крепко проникая в душу:

— Зачем тебе ехать? Сегодня не новомесячье и не суббота.

А жизнь проста и неизменчива

Перед рассветом. Тишина.

Как непроснувшаяся женщина,

Еще река обнажена.

И веришь в эту безмятежность,

Хоть знаешь, что уже - пора.

На грани "завтра" и "вчера" 

Приходит неизбежность.

(О книге Владислава Крапивина «Тень каравеллы»)

«Тень каравеллы» — самая прекрасная из всех прочитанных мною книг Крапивина. Она — о детстве и обо всем, что с ним связано — о мальчишеских играх и мечтах, о дружбе и первой любви, о детских радостях и бедах, о  трусости и первых победах над собой. Впрочем, обо всем этом Владислав Крапивин пишет и в других книгах. Чем же так хороша именно эта, во многом автобиографическая повесть? Тем, что в ней, на мой взгляд, будто сфокусировались вместе мастерство и талант автора — человека удивительно тонко чувствующего и в совершенстве владеющего словом.

Неприхотливы здешние места –
И ты привык к дождям и глухомани.
И упадешь под тяжестью креста –
Не жизнь, а осень! Только снова встанешь.

Чего бы ни смотреть на мелкий дождь?
Смотреть себе без лишних восклицаний.
Надолго осень. Разве с ней умрешь?
С ней умирать невесело. И встанешь.

Мама ночью варит лечо,
Значит, завтракаем гречей.
Во дворе лежат дрова.
Мама пишет до утра.

Спит совсем немного мама,
У нее всегда дела.
Желтой осени реклама
Нас в дорогу позвала.

Да зачем мне Ваша любовь!

Никогда попрошайкою не был!

Никогда я не был жлобом

И делился лазоревым небом.

Во глухом бору медведь
Громко принялся реветь:
Он доел последний мёд
И теперь ревмя ревёт.

Что за важная особа
Свысока на всех глядит?
Не сказать, что он особо
Привлекателен на вид.

На спине горбы он носит.
Правда, говорят, вынослив.
Кораблём пустынь зовут.
Есть и пить почти не просит.

Догадались кто?..
Верблюд!