На улице туман, как в бане.
Едва проглядывают зданья.
Картина дня в оконной раме,
Избыток лени. Тает свет.
Два фонаря, как две медузы,
Мерцают тихо и печально.
И выливается отчаянье
В неуловимый влажный след...
На улице туман, как в бане.
Едва проглядывают зданья.
Картина дня в оконной раме,
Избыток лени. Тает свет.
Два фонаря, как две медузы,
Мерцают тихо и печально.
И выливается отчаянье
В неуловимый влажный след...
В стальных тисках тоски душа немеет,
молчит и глохнет.
Все внутри ржавеет
и, сжавшись в камень, не воспринимает
ничто извне.
Чертополохом прорастает
в ней боль. На всем, чего коснешься,
следы когтей,
предательством заточенных.
Знакомо вам, как шутит сатана
во сне? Когда устал, не свеж и не свободен,
и стать не та, и трепетность ума
ушла, кураж исчез, и видом не угоден.
А там ты юн, свободен и горяч,
и мысли ярки, и твой взгляд пронзает,
ты полон рифм, восторгов и удач,
и мир тебе любовью отвечает.
И чуден свет, и горизонт далёк,
и сердце лупит сумасшедший танец,
не ведая, что уж известен срок,
необратимо жрущий жизни глянец.
Знакомо вам, как шутит сатана?
Во сне?...
(А.К.)
Вышло время из суток.
Канул в прошлое разум.
И мой дом обживают
пустота и маразм.
Ни улыбки во взгляде.
Ни обычного «здрасьте».
И резвятся в душе
неуёмные страсти.
Новый храм велик и дивен
Взрезал неба купол.
Паутинкой звездный ливень
Все кресты окутал.
Ночь от скрипа под ногами
В мгле рассветной тает..
Город к службе ручейками
С трех сторон стекает.
Слева – мама, к литургии
Подняла ребенка
Не доволен. Взгляд потупил
И бредет сторонкой.
Ты не звал меня в свой город,
не давал неверный адрес,
просто склеил буквы в повод,
в них запуталась и осталась.
Я потом не вспомню смысла -
для кого, зачем, откуда,
появлялись эти мысли,
эти звуки, словно чудо.