Вы здесь

Ирина Богданова. История

Три Анны. Глава из середины романа.

***
Мануфактура купца Веснина была выстроена в небольшой деревеньке Дрыновка, близ Ельска.
Много лет назад, когда Иван Егорович присмотрел здешние места под жестяную мастерскую, в Дрыновке насчитывалось лишь двадцать дворов. Да и в тех мужики ближе к весне ходили на отхожий промысел. Чаще всего сколачивали артель по заготовке льда. Иной год выборный большак артель в саму столицу водил, там особо много льда требовалось ледники набивать. Работа та считалась опасной, и не все мужики в Дрыновку вживе возвращались.
Лед напиливали огромными кубами, называемыми «кабанами». Чтобы вытащить скользкого «кабана» из воды, требовались крепкие сани с могучей лошадью, да человек пять артельщиков со стальными крючьями и верёвками в руках. Бывало, что «кабан» срывался со скользкой верёвки и хоронил в ледяной воде и работника, и лошадь.
Нынче, благодаря жестяному ремеслу, об отхожем промысле и думать забыли, а деревня окрепла, разрослась. Местные бабы Ивана Егоровича, только что не на руках носили: мужики из дома ни ногой, все при деле, знай себе сидят день-деньской, жестяные вёдра да короба клепают.

Три Анны

Первая глава нового романа.  

«Донг, донг, донг» плыл по уездному городу Ельску благовест с колокольни Успенского собора.
– Сразу слыхать, отец Иона бьёт, – одобрительно заметил приказчику купец Веснин – поджарый, стройный мужчина лет пятидесяти, – пономарь Сидор тоже знатно выводит, но стать не та. Молод ещё.
– Ваша правда, Иван Егорович, – поддакнул грузный собеседник с полуседой бородой и столь оттопыренными ушами, что их не скрывал даже объёмистый картуз, надвинутый на широкий лоб.

Он не торопясь отомкнул массивный замок и, посторонясь, пропустил хозяина в дверь лавки, над которой в косых лучах утреннего солнца отсвечивала надпись «Посуда и жестянка купца 2й гильдии Веснина».
– Гляди, Марья, Веснин с Яковом прежде заутрени в лавку пришли, с чего бы это? – толкнула локтем соседку рослая баба с пустыми вёдрами, подходя к ключу с родниковой водой, бьющему чуть в стороне от торговой площади.

«Тимофей» (генерал Марков)

42

 Тимофей не ошибался в характере своего названного брата. Сразу же про приезде в станицу Егорлыкскую, едва устроившись на постой в небольшой мазанке старой казачки тётки Аграфены, Всеволод подробно написал домой что добрался без приключений, жив, здоров, бодр и весел.

Последнее утверждение было неправдой. Здесь, в ставке генерал Маркова, до веселья было далеко как до луны, тёмными южными ночами, низко висящей над белыми домиками, крытыми соломой.
Неизвестно почему, но эти хатки, так непохожие на кряжистые северные избы, рубленные из кондового строительного леса, вызывали у Всеволода чувство острой жалости, наверное потому, что по мере приближения к станице линии фронта, в воздухе носилась какая-то бесшабашная обречённость.

Тягости добавляла казацкая вдова тётка Аграфена, исступлённо готовившаяся к смерти. Каждый день она начинала с поклонов перед иконами, моля только об одном – лёгкой гибели для себя, и всех «казаков и господ офицеров противустоящих антихристу».

Николаевский Михаил Васильевич

В 1938 году по решению Ленгорисполкома была взорвана небольшая церковь на Лермонтовском проспекте. В день ее гибели наш город навсегда покинула еще одна святая заступница, неуклонно приближая час ленинградской трагедии. Шел одиннадцатый год, как Русская Православная Церковь, повторяя путь Спасителя, преданная, оболганная и истерзанная, несла на страшную Русскую Голгофу свой крест. Она несла его под улюлюканье обезумевшей толпы и под радостно-сладострастные крики коммунистических палачей. С этого тяжкого креста нескончаемым потоком стекала на родную землю кровь праведников. С дьявольской злобой, безжалостно и изобретательно, новая советская власть уродовала ясный лик святой Руси кровавыми, незаживающими ранами, уничтожая прекрасные храмы и убивая их настоятелей. В скорбном ряду жертв были и храм святой мученицы Царицы Александры на Нарвской стороне Санкт-Петербурга с его настоятелем Михаилом Васильевичем Николаевским.