Вы здесь

Инна Сапега. Миниатюры

Спасибо

На завтрак бабушка вышла с хорошим настроением. Она рассказывала детские стихи и задавала детям вопросы. Она начинала, немного путаясь: «Оторвали мишке лапу, уронили мишку на пол, все равно его не брошу, потому что он….» тут она останавливалась и ждала, пока кто-нибудь из правнуков не закричит: «хороший!».

Мама, напротив, гремела тарелками. Она слушала бабушкины стихи и ее разговор с детьми и ревновала. Она думала так: «Вот почему бабушка всегда только с детьми разговаривает? А она? Ведь это она, мама, кормит, ухаживает за бабушкой, а бабушка к ней никогда и не обратится, даже по имени не назовет и спасибо не скажет!»

«Поели? – спросила бабушка, слыша как дети вылезают из-за стола. – а спасибо сказали?»

«Спасибо, мама!» - закричали хором дети и убежали из кухни.

Картофельные очистки

Бабушке моего мужа девяносто лет.

Она сидит на кухне за столом и чистит картофель. Кожура из-под ножа бабушки выползает тонкая и прозрачная, как лепестки цветов. Бабушка говорит: «Когда в Москве был голод, хлеб нам выдавали по карточкам. Мама утром хлеб порежет. Каждому по равному куску. И даст нам с братом наши куски: «Это вам на весь день». Брат сразу свой кусок съест, а я в платок заверну. За обедом мама спросит: «Сынок, где твой хлеб?» «Съел!» Мама тогда от своего отрежет половину и брату даст. А я на брата сердилась, что он мамин кусок ел».

Платье

«Можешь мне сшить платье? Шелковое?»

Некоторые женщины наполняются годами. Словно вызревают изнутри. Как капля смолы к концу жизни превращаясь в чистый янтарь. Неповторимый, ясный и теплый. Они не прячут морщин — это их достояние, а хрусталь седых волос бережно несут на голове. Как венец.

Она смотрит на меня снизу вверх, прямая и статная.

— Тетя Люся, а какой у вас рост?

— Метр восемьдесят, а что?

— Высокая!

Улыбается, взгляд  добрый и внимательный. А внутри вопрос: ну, сошьешь?

Сказки-крошки о птицах и деревьях

ЧИРИК-ЧИК-ЧИК

Маленькая синичка поет просто и незатейливо «Чирик-чик-чик!». Прыгает с ветки на ветку, радуется всему. Чирик-чик-чик.

К ней подлетает старый соловей. Важно распирает щуплую грудку:

— Нет, не так поешь. Слишком просто. Вот, послушай!

Синичка наклоняет головку на бок. Слушает, как соловей выводит трели. Дух захватывает!

— Поняла?  — спрашивает маэстро.

— Чирик-чик-чик. — отвечает смущенно.

Акиманна

У них в доме везде карты — в коридоре висит карта, в спальне, в кабинете мужа.

Леша говорит, любовь к географии — его семейная черта. В детстве маленький Лешка ползал по огромной карте России, которую его папа расстелил для сына на полу. Ползал и смотрел. Маршруты прокладывал. Там и ходить научился, наверное.

Но, глядя на мужа, в задумчивости взирающего на нарисованные реки и долины нашей страны, Нюте казалось, тут дело не только в семейных традициях, а в другом, более древнем, исконном стремлении человека охватить весь мир, стать его хозяином. Стремлении, идущем ещё от Адама. Стремлении деятельном и по-мужски конкретным. Так, Леша, когда смотрел на карту, видел города и села, в которых он уже побывал, или в которые ещё поедет. Цепь населенных пунктов складывалась у него в дорогу, а дорога в план действий.

Белый хлеб

«Знаешь, а мы тут с бабой Лександрой разговорились!» — делится со мною мама.

Баба Лександра — это наша соседка. Старушка лет восьмидесяти. У неё как у нас шесть соток земли да небольшой домик с печкой. Огород засеян картошкой, стоит парник с томатами и огурцами. Есть гряды моркови, свеклы, чеснока и лука. А по краю — кусты смородины да малины. «Ой, делов у Вас!» — вздыхает баба Лександра, глядя на наш заросший колокольчиками и васильками участок. И добавляет, между прочим. — «У меня сорняки не водятся».

— Она мне такую историю рассказала! — продолжает мама. — Тебе надо её описать.

О послушании

Когда я только пришла к вере, большое недоумение у меня вызывала добродетель послушания.

Я жила в городе, где по сути — каждый сам за себя. «Твои решения — твоя ответственность» — слышала я с детства. — «Не перекладывай свои заботы, на чужие плечи!» А тут вдруг: «Послушание — выше поста и молитвы...» Что это за послушание такое? И кого, а главное — зачем мы должны слушаться? Разве другой знает нас лучше, чем мы сами? Разве другой ответит за нас? Разве... — вопросы роем вились в моей голове, и вскоре я, ранее полагавшая, что я послушная дочь и ученица, поняла — слушаться я не умею.

Мне очень хочется себя оправдать и сказать: «Я выросла без отца, и потому, будучи лишенной сильного авторитета, я не смогла научиться послушанию». Мне хочется так сказать, но я не скажу. Потому что послушание напрямую не зависит от нашей способности или возможности подчиняться сильной личности, но в нашей готовности доверять и доверяться другому человеку.

Письмо молодой девушке

Я хочу написать тебе письмо, моя хорошая. Хочу, наконец, рассказать тебе о своих мыслях по поводу твоего решения переехать жить к своему другу. Ты уж не серчай на меня.

Мы живем в мире, где люди избегают говорить правду. Нет, не для того, чтобы не ранить другого своей оценкой, а просто потому, что мы стали совершенными эгоистами и больше всего мы хотим казаться приятными, чтобы с нами было легко, и чтобы другие нас не трогали. И потому обычно мы избегаем называть белое белым, а черное — черным. Мы просто улыбаемся, жмем плечами и проходим мимо. Равнодушные.

Тебе восемнадцать лет. Ты только начинаешь жить. Юная, мечтающая, современная. Ты говоришь, я его люблю, и мы хотим жить вместе. Но создавать семью ещё рано. А вдруг вы не подойдете друг другу? Да и надо сначала найти хорошую работу, закончить институт...

Мусоровоз

Одиночество — это состояние души, которая ждёт отклика и его нигде не находит. Крик, который не отзывается эхом.

Если отклика не будет слишком долго, его перестаёшь ждать, и сам уже не кричишь. И вроде боль — та, что тянет под левым ребром, смолкает, взамен себя впуская в грудь холод и равнодушие.

Он заглушил мотор. От дешёвых сигарет во рту стояла горечь. Открыл дверцу. Выпрыгнул из кабины. Сплюнул.

Поднял со снега жестяные банки из-под газировки. Швырнул их в бак. Контейнер не переполнен. Просто люди перестали быть людьми. Бывает.

Оркестр

Как-то Мастер решил смастерить музыкальные инструменты. Они получились очень разные. Кто-то большой, кто-то — маленький. Кто-то изящен, а кто-то пузат. Один — блестящ, другой — не очень.

Когда клей высох и краска впиталась в дерево, Мастер вдохнул в каждый инструмент свою музыку — неповторимую и прекрасную мелодию. Тонко заплакала скрипка, нежным ручейком полилась песня флейты, спокойно и широко разлился напев фортепиано.

Инструменты ожили и заговорили друг с другом и со своим Мастером. Оркестром звучала их музыка, где каждый голос вливался в другой, обогащая и углубляя общее пение.

Страницы