Золотой ковчежец

«Золотой ковчежец»
повесть для детей среднего школьного возраста
Посвящается Семеновской православной гимназии
Пролог. Осень 1934 года.

Старая-старая яблоня так и склонялась над крыльцом. Яблок на ней почти не было – а те, что все-таки уродились - стали мелки. Отец Михаил – хозяин дома и садика с ягодами и цветами – не позволял ее срубать. Из окон лился приветный свет, падал клином на крылечко, усыпанное зелено-бурыми листьями, на кусочек земляной дорожки среди зарослей золотых шаров. Кошка Мурыся вышла погулять и села на ступеньке. Что-то тревожно мне нынче… - верно, говорила она яблоне, и та соглашалась шепотом: «Да, да… Слышишь… Слышишь…»
Звякнула щеколда, кто-то пробежал к дому и дотянулся, застучал пальцем в стекло: «Батюшка, выйди, беда!»
Отец Михаил поставил бледно-розовую кузнецовскую чашку.
«Вот и до нас докатилось.» - негромко сказал он. Высокий и немного сутулый, он отодвинул венский гнутый стул с выпадающим круглым сиденьем и отомкнул двери в сени и на улицу. На пороге переминалась тетка Ирина, уборщица в правлении колхоза. Она с плачем стала у косяка. На непокрытой голове бурые листочки с яблони.
- «Уходи, батюшка, уезжай куда… Завтра придут!»
Она сказала еще много лишних и горестных слов, но священник понял главное: храм закроют, утварь и ценности – «драгмет» - свезут – корзины припасли переносить…
- Иди с миром, Бог с тобой!
– отец Михаил ласково улыбнулся женщине. Круглым красным лицом она вдруг показалась ему похожей на куколку-держалку для сапожных щеток из обшитой картонки с карманчиками…
Матушка тихо сидела, склонив голову. Что скажет он – то и будет. Проснулся от беды, что глядела во все окна, восьмилетний Алеша. Прижал к себе собаку из овчины (ни у кого такой нет!) и сел на кровати, стал вертеть железные шарики на спинке-грядушке. Вторая собачка – деревянная, на колесиках, смирно стояла под кроваткой, таращила пуговишные глаза.
По велению отца Михаила Антонина и Алеша – жена и сын – в ночь уходили пешком на станцию – не свою- следующую. Из одежды – узелок, из еды – другой.
«Я не могу уйти. Велика честь пострадать за веру. А даст Бог – и свидимся. Уезжай в Калугу, к родне. Про меня не сказывай.»
Сыну в руку сунул тетрадь – они писали туда с милым батюшкой считалочки, стишки, сказки.
«Береги тетрадь; найди пятую страницу и затверди. Вырастешь – поймешь. Сменятся времена – найдешь!»
Широким движением он благословил ненаглядную свою семью. Тихо и сурово прощались они – словно первые христиане…
До утра священник успел забрать из храма малый, но ценности небывалой образ Богородицы – редкий список иконы Боголюбской, дар храму от графа Шереметьева – в драгоценном окладе, в каменьях. Богородица во славе своей стоит в полный рост и поклоняется ей Святая Церковь… И дароносицу золотую работы тонкой и нездешней тоже взял. Достал Алешину деревянную собачку и ушел в лес. Вернулся к утру, тихонько улыбаясь чему-то; отдал Мурысю плачущей соседке.
Потом он стоял на паперти и ждал. Подошли люди. Они молча смотрели, как красноармейцы в двурушных корзинах выносили церковную утварь. Из кармана комиссара торчал крест, свешивалась тяжелая цепь. Батюшка улыбался растерянной и застенчивой улыбкой, когда его в толчки гнали к машине. Таким его запомнили последние прихожане церкви Бориса и Глеба в большом селе Борисоглебское. Никто отца Михаила боле не видел.
Антонину остановили за 30 верст от села, но ничего не нашли в убогих пожитках. После тяжелой «работы» никому не хотелось возиться с арестованными, и матушку отпустили.
«В тетрадке что?» – в последний момент спросил энкавэдэшник. Алеша звонко ответил: «Сказочки, считалки – батюшка писал!»
«В глухом бору на синем бугру, на самом на юру ковчежец зарыт – пес сторожит…» - начал читать по складам белобрысый человек в кожаной странной одежде.
– На, попенок! – добродушно сунул он тетрадку. И страшные люди ушли.
……………………………………………………………………………………… Через 11 лет Алеша погиб при взятии Будапешта, через 20 – умерла Антонина. В семье ее сестры хранилась тетрадочка как память дорогая…

Глава 1. «Слепая принцесса». В конце репетиции.
Семьдесят лет спустя.
-…Ну, какая же ты слепая принцесса, если головой крутишь во все стороны!»
- в сердцах прикрикнула Странница в синем мамином плаще.
- А я, может, слушаю! - сердито отозвалась Муся, она же Принцесса.
- «И потом, я говорю – воротник тугой. Как только принцессы в таких ходили…»
Отец Александр – духовник Борисоглебской православной гимназии – быстро подошел к Принцессе.
«Кто у нас за костюмы отвечает?» - строго спросил он.
Федька пробормотал: «Так я по выкройке…»
- А припуски на швы?
- Забыл…
- Ладно – улыбнулся батюшка, сунув воротник засопевшему костюмеру – давайте дальше.
-…А я говорю тебе: ты исцелишься, прикоснувшись ко Гробу Господню… - убеждала Принцессу Странница. Служанка топала ножкой и отговаривала свою госпожу от странствия в Иерусалим. Над сценой уже висел этот чудесный сказочный град. Из трех рулонов обоев склеенное полотно, над которым трудилось пять лучших художников из 9 и 10 класса. Гуаши не пожалели для синего неба, желтого песка, белых стен. Разбойнику было еще рано выходить, и он рассматривал Иерусалим, ширму с зелеными ветками, изображавшими лес, и мечтал. Ах, как будут свистеть и топать все мальчишки, когда он лихо ворвется на сцену! И костюм ему не Федька безрукий шил, а мать наладила: кепка, ремень широкий, разбойничьи зеленые штаны в сапоги заправлены, а на сапогах - отвороты с зубцами из бархатной бумаги…
- Опять замечтался!!
Разбойник подпрыгнул и бросился вперед.
-А-а-а-а… - завел он особенно грозно (из-за того, что проспал!)
– Я Разбойник! Я отберу ваши драгоценности, а вас продам в рабство…
Неожиданно раздались тихие всхлипывания. Совсем старенькая Иринушка (девяносто четыре года – вон сколько), еще недавно подававшая звонки, сидела на третьем ряду… Отец Александр погладил старушку по голове, Странница дала водички.
Это же не по-правдашнему! - неловко выдавил Разбойник, стащив с головы разбойничью кепку.
-Ах, милый, я и по-правдашнему видала.
И она рассказала гимназистам почти все, что вы уже знаете.
- … А вот образ драгоценный так и не сыскал никто. Сохранил батюшка тайну»
- А мы – найдем! – решительно сказала Странница - Татьянка. – Бог поможет!
- Долго не мог отец Александр закончить репетицию «Слепой принцессы».
Глава 2. «К Господу дорога». Вишневый голос.
Из приоткрытых окон музыкального зала слышались музыка и пение. Ребята, не занятые на уроках, невольно останавливались. Легко и светло неслось к апрельскому небу: «Летит душа к Тебе, Спаситель, как стая белых голубей….» Старшие, правда, небрежно роняли: «А мы вовсе в церкви на клиросе поем. Регент по имени здоровается. А они пока – на два голоса только и умеют…» «Они» – это шестиклашки. Среди них – все наши знакомые. Муся любила петь с хором. Душа – и верно – уносится куда-то. Наверно, Богу тоже нравится. На первую седмицу Пасхи – большой гимназический праздник. Но они не подведут! Вон под окнами народ собрался – слушает.
« Ищите к Господу дорогу…» - звучно начала Аня. Эти стихи –большие, и девочки прочтут их втроем: Муся, Татьянка и Анюта. Мусе вдруг представилась эта дорога – золотом по синему, а кругом цветы, как огромные деревья. А под деревьями-цветами – скамеечки. Кто старенький, как баба Иринушка, устал – пусть отдохнет.
Отец Александр во все вникал, на всех репетициях сидел. Муся неожиданно для себя подошла к нему и рассказала про дорогу к Господу, которая ей привиделась.
- Нет – серьезно сказал батюшка – это красиво (картину вышей – маме подари). Но дорога к Господу трудна. Кто-то и не найдет, и не увидит ее. Надо помочь ближнему на этом пути...
– Как это? – Растерялась Муся.
– А ты, дитятко, пока подумай сама об этом - весело улыбнулся отец Александр.
Жаль – кончились уроки и репетиции. Мусе нравилось в гимназии. Она помахала с горки Анюте и спустилась к узкому мостику-лаве. Речка проснулась, но воду на плотине еще не спустили, и она была тихая, смирная, узенькая совсем.
– Что, Веша, боятся, кабы ты огороды с погребами не потопила? Набедокурила в прошлую весну-то!
Речка грустно и глухо булькала посерединке пустого почти русла. – Ладно, Вешенька, не грусти! Скоро отпустят тебя на волю.
Муся дошла до середины мостика и запрыгала – уж очень денек хорош был, уж очень ловко досочки пружинили… И вдруг к ней подскочила стриженая девочка ростиком чуть пониже и тоже стала прыгать, схватив Мусю за обе руки.
-Ты откуда взялась? - весело и растерянно спросила Муся.
- Я – Кутя! Из интерната. - сообщила странная девочка.
-А почему – «Кутя»?
Муся говорила и пыталась понять: на лице взрослой девочки, ее ровесницы, светились глаза четырех-пятилетнего ребенка.
-… А потому – Кутя, что - дурочка она! Кутя-Кутенок, малый ребенок! - заорал с берега Пахомка из параллельного класса. Славился он тем, что один, наверно, во всей гимназии не любил «введение во греческий», и еще: противный он был парень.
Девочка сразу померкла - словно лампочку какую выключили внутри. Руки упали так печально, как будто не она прыгала только что. Муся погрозила кулаком вредине, увлекая Кутю на другой бережок.
-Меня зовут Муся – я в гимназии православной учусь - спокойно сказала Муся, как будто ничего не случилось - Давай-ка посидим.
- Давай – весело отозвалась Кутя. - Всех на выходные забрали, а мамка запила небось… Меня погулять отпустили.
Она легко вздохнула. Мусе стало страшно жаль эту Кутю - такую заброшенную. Но сама Кутя, похоже, не умела грустить больше одной минуты.
- Слушай, а ты в церкви с большими поешь, я знаю… (это была чистая правда: единственная изо всех шестиклассников!) Так… как ангелы
поют. Меня повариха берет послушать, когда домой не забирают. И Кутя, к великому изумлению гимназистки, вдруг пропела: «Богородице, дево, возрадуйся!…» - Ах, что за голос! Он был легкий, но глубокий, теплый какой-то –«вишневый», а еще был похож на голос виолончели, а еще… Этот голос ну никак не подходил для девочки. Такими голосами пели в оперном театре в Верхнегороде! Муся схватила узенькую руку в цыпках:
А где поешь ты?! Вот это классно, я понимаю…
- А вот тебе пою. На скамеечке.
Наверное, добрый ангел подсказал Мусе, как говорить с этой девочкой.
- Кутенька, а другим ребятам ты поешь? На уроке музыки, может?
Кутя помотала головой: «Я не умею петь. Это я про тебя пела.»
Муся резко встала, подхватила пестрый школьный рюкзак и сменку в пакете.
– Меня бабанька ждет. Придешь завтра на скамеечку? Часа в два… Ну, пока!
«Надо так сделать, чтобы все узнали про вишневый голос. А завтра приведу ее к бабаньке моей пообедать. А рукава у куртки какие короткие … Ничего себе мамка у ней!» - Муся быстро шла, сердито сжав губы, и все думала, думала…

Глава 3. Бабушка и внучка. Снова Федька. Опасная игра.
По пятницам Муся частенько приходила к бабушке на субботу и воскресенье, даже если в субботу были уроки - подумаешь, – ноги свои! Баба Олюшка жила на совсем деревенской улице. И не скажешь, что через мостик пятиэтажки выстроились и Дворец культуры, как сказочный терем красуется, и даже свои городские маршрутки бегают, а не только мимоезжие автобусы. Даже три светофора поставили! А здесь, на окраине города Борисоглебска, все – по иному. Улица Зеленая – и вправду зеленая, а в колдобинки ботву выкидывают. Гуляют козы, а у Кошелевых - гуси. Вот они бы лучше дома сидели… Муся опасливо оглянулась и прибавила ходу. Ни за что бы она не созналась, что боится гусей (и вы никому не говорите!) – а кустик прошлогодней полыни выдернула и ухватила половчее.
– Мусечка, Марусечка моя! – Бабушка шла из «маркета». Вообще-то «маркет» был похож на курятник, только в голубой цвет покрашен, и
весь убирался между двумя березами –сестрицами, но «зеленые» магазинчиком этим гордились. Пусть теперь другие за два километра на велосипедах шуруют! - Муся хотела взять сумку у бабы Олюшки, но та сама ловко выхватила у нее рюкзак. Обе расхохотались и обнялись. Дружные они были. Вы, небось, думаете, что бабанька у Муси совсем как Иринушка. А вот и нет! Было ей пятьдесят четыре года, носила она брюки со свитерками, а еще водила мотоцикл «Иж» с коляской. Кто не знал – думал: вот мама с дочкой хохотушки какие…
-Ну что, артистка-гимназистка? – Ну что, бабушка-старушка?.. –Отсмеявшись, они как раз подошли к воротам. На водосточной трубе сверху вырезные жестяные лилии. На крыше флюгер – ангел с трубой – беззвучно и радостно трубил и трубил Благую весть… А над крышей – апрель, солнце, радость… Как-то в первом классе Муся сказала: «Солнышко про каникулы светит», и это стало семейной поговоркой. Вот и сейчас бабанька дернула Мусю за ее короткую толстую косичку и поинтересовалась: «Про каникулы светит? А про лук-севок ничего не светит? Кто-то, вроде, помочь подряжался, а потом ушел к Веруньке видик смотреть…»
-Это, бабанька, Карлсон был. Наобещал – и улетел себе! А я - сразу, как покушаю…
Они вошли в горницу и угомонились, перекрестились на милый образ Богородицы. У бабушки была любимая Мусина икона – «Умиление». Это на нее преподобный Серафим молился столько дней.
- Слушай, Марья, - объявила бабушка – давай пообещаем друг другу не гоготать каждую минуту, как твои любимые гуси.
Муся осторожно присмотрелась к бабушке – нет, она похоже так просто про «любимых» гусей помянула. - С той недели глухой пост начнется, а мы про что веселимся?»
- Да я просто рада, что к тебе пришла… - пробормотала Муся. – Давай, бабаня, пообедаем.
За обедом Муся сидела чинно и старалась не болтать. А уж потом отвела душу! Мыла посуду (водопровод осенью подвели – супер!) и говорила без умолку. Другая бы и не поняла ее: что ты тараторишь, какая принцесса, какая Кутя, почему голос – и вишневый… А Ольга Андревна сидела строгая и важная и медленно кивала. Муся не боялась ее такую – просто бабаня работала заведующей в садике и привыкла слушать именно так - она же там самая главная!
- Что сказать, Мусенька, у девочки Божья искорка, да только с матерью не повезло. Она, может, не в интернате бы училась, а у вас – да отличницей… У нас каждый год такие ребятишки приходят – один-два… Давай попробуем ее показать вашему хоровику. Хочешь, я записку напишу?
Муся вздохнула.

- У нас, бабанька, кантор в гимназии, а меня и без записки послушают, я зря не сболтну.
Муся достала из школьного рюкзачка наклейку: «Барби-фотограф» и стала аккуратно налеплять ее на газовый баллон. Она его тоже побаивалась и наперекор своему страху сама зажигала и конфорки, и духовку - и плиту чистила около него. А наклейки – это чтобы он не задавался! Когда баллоны меняли и машина с открытым кузовом, где как яйца в ячейках стояли баллоны, ползла от дома к дому, кому-то обязательно попадались Мусины обклеенные… Бабушка с уважением посмотрела на свою Мусю-Марусю: Ольга Андреевна сама всю жизнь перешагивала через страхи, смеялась над ними - и Муся в нее пошла.
-Муся, я про лук-то пошутила, сидит в грядке давно. Иди погуляй – в гимназии уж и насиделась, и напелась…
И Муся побежала в сад. Тюльпаны уже проклюнулись – желто-зеленые росточки вовсю торчали из темной мокрой земли. А у лилии тигровой - совсем белые еще листочки-перышки. Как хорошо, что снег уже весь ушел… Розы-капризницы тоже не спят. Их только-только раскутали, раздели после зимы. – Грейтесь, барыни, на солнышке, грейтесь! Проспали морозы под соломкой, под корзинками…
Муся не любила как дурочка болтаться – она увидела, что бабушка немножко не закончила грядку с луком и принялась за работу – благо, оделась в старенькое и резиновые башмаки-калошки свои отыскала в крытом дворе.
- О, Принцесса гуляет в королевском саду! Исцелилась и лук сажает!
Муся вздрогнула от неожиданности. Через забор перевесился Федька – у него на Зеленой дружок был…
- Ах, мы разгневались! – продолжал веселиться Федька. – А уж улица – точно королевская. На вашей Зеленой крокодилы развелись – в каждой луже по штуке!
- Так это мы их сами развели, чтоб таких гостей поменьше было! – отрезала Муся, и Федька сразу не нашелся что ответить.
-Да уж, асфальт нам ни к чему… - пробурчал он – наши гусиные лапки любят по грязи да по воде…
- Да! – крикнула Муся, потеряв терпение – не нужен ваш асфальт! Чтоб дураки на мопедах не летали! Кое-кому и трехколесного велосипеда хватит. Кое-кто с материной «Камы» носом навернулся! (Федька слегка смутился. Мопед был у его двоюродного брата, и Федька любил повыпендриваться, пролетая на железном коне почти по ногам знакомых. А с велосипеда он действительно падал – было дело)
- Ну-ка, подойдите ко мне, чада. – раздался страшно знакомый голос. Муся глянула в длинную щель – ой, правда, отец Александр… и на мопеде… Девочка вышла из калитки и быстро подошла к нему. Федька топтался в сторонке.
- Отец Александр, простите Христа ради, я не про вас говорила, а про мопед, то есть не про ваш мопед…а про…
- Маруся, - сказал батюшка – дело не в мопеде. Что за празднословие такое – вот для игры, для шутки вроде – говорят люди слова обидные, злые – а они как камни бьют. У Федора – я знаю – шрам за ухом, швы накладывали – что ж ты ему про историю эту поминаешь? А ты - Федь, парень не глупый и не вредный – чего пристал к девчонке? Она к тебе не лезла – бабушке помогала. А на Зеленой улице все борисоглебцы рады бы поселиться и не уезжать. Вот здесь все весной пахнет, а на Советской? – автобусами и мусорными ящиками. – Ладно, не огорчайтесь, только поразмышляйте на досуге о моих словах.
Батюшка легко оттолкнулся и укатил себе. Длинные волосы в хвостик собраны, куртка веселая, трехцветная, совсем молодой… (И такой умный - заключила Муся)
Федька торжественно изрек: «Ладно, проехали».
– Это батюшка проехал, а мне в саду работать. - огрызнулась было Муся и тут же спохватилась - А ты к Диману?
Федька понял, что это – мир и важно кивнул на прощанье. Но у Димана Федька забыл еще один любимый совет батюшки мальчишкам. Берешься за что – подумай хоть минутку – а дело ты делаешь или беды ищешь? Димка согнул отличный арбалетик с крючками, резинкой, а стрелочки – загляденье. Короче, затеяли мальчишки огромную глупость: стали стрелки поджигать (ватки со спиртом цеплять) и из арбалета выстреливать. Хоть и мальнькие - летят далеко, красиво.
«Прям как в кино про Трою» - довольно сказал Федька.
- И потом, вода кругом – что мы, по крышам что ли пуляем! – подхватил Диман. В тот же момент одна золотая стрелка попала на крышу курятника Ольги Андревны (выходил он к забору на улицу). Был он дощатый, а сверху еще –толь –картон такой просмоленный.
– Ух, блин!!! – Заорал Федор. Но стрелочка упала в лужу, скатилась. Все было в порядке. В закатных лучах ребята просто не увидели, как крохотное волоконце пакли под крышей потемнело, скрутилось и начало тлеть, нагревая исподтишка доски.
В это время бабушка и внучка обсуждали рецепты творожной пасхи, а потом просто сидели в саду и глядели, как солнышко садится. Куры в вольерке на краю огорода тоже не спешили в сарайчик. - Разговаривали, гуляли, а то и ссорились. К драчуньям бросался петух Султан. Он всегда разнимал безобразниц, а то и тумаков давал каждой. Правда, если находил что-нибудь вкусненькое, никогда не ел сам, а звал: «Клук-клук-клук!» - И курицы бежали со всех ног.
- Ладно, Мусенька, пошли в дом – нагулялись.

Глава 5. Ночное происшествие.
Муся легла очень поздно. Она дочитывала «Таинственный остров» Жюля Верна. А потом что-то не спалось. Она то считала треугольнички с цветами на обоях, то вспоминала уроки и репетиции, то мечтала о светлом Христовом Воскресенье. – Она уже почти закончила подарки для родителей, Анюты и бабы Оли. А вот бисерное яичко отцу Александру надо доплести поскорей. Пока медленно дело спорится – сплести сеточку вроде и нехитро – да уж очень работа мелкая. Даже днем с настольной лампой надо сидеть. А деревянное яйцо уж давно раскрашено лаком для ногтей – только обтянуть сеткой – и все! Муся хихикнула – она покупала на дешевом прилавке и красный лак, и зеленый, и фиолетовый. Анюта увидела: «Ах, модница-негодница!» - вот как получит чудесное фиолетовое яичко в розовой сеточке с серебряными цветочками… Мусе показалось, что розовые и серебряные цветочки нежно промелькнули по потолку у окна… - Все, спать надо, уже мерещится – проворчала Муся и повернулась на другой бок. Неожиданно девочка резко села в постели. Нет, это не мерещится. Господи Иисусе! На потолке плясали красивые, слабые и такие страшные блики – от окна наискосок что-то горело – только не видать.
- Баба!!! Бабань, вставай уже! - Бабушка не просыпалась. Муся поняла, что нельзя терять времени. Внутри все как-то отвратительно переворачивалось и обмирало. Перед глазами так и виделся баллон, который может пол-улицы снести – и весь в огне уже... Больше всего хотелось убежать в глубину сада, зарыться куда-нибудь – пусть умные и сильные взрослые сами что-нибудь делают… Никто не понял бы о чем она думает, если бы увидел сейчас. Ей самой показалось, что кроме Муси-трусишки вдруг появилась вторая девочка – умная, сильная и бесстрашная. – Вторая Муся бегом влетела в крытый двор, сунула ноги в калошки, сдернула большую ватную стеганку с крючка, схватила лопату и бросилась в сад. Справа было светло и розово, метались тени. Какие жалобные и испуганные крики неслись из сарайчика, который полыхал с одного бока! Девочка дрожащими пальцами повернула вертушку и распахнула дверь. Оттуда пахнуло жаром, как из духовки – куры веером вылетали, разбрасывая помет и перья – все были живы. Султан лежал под насестом. Долю секунды она замешкалась, но вторая прикрикнула: «Стыдись! Тебе его не жалко?!» Прикрывая голову локтем (никто ее не учил, а так и делают на пожаре!), Муся, пригнувшись, пробежала к насесту. Сверху на голую руку упало что-то невыносимо горячее. Дышать было уже нельзя – вовремя куры спаслись. Жалобно и сердито изогнув сжатые губы, Муся схватила петуха – он повис как тряпка – и рванулась обратно. Она сунула Султанку в лужу, и бросилась к горящей стене. Стеганка хорошо сбивала огонь, но наверх добраться было невозможно. Муся стала поддавать лопатой сырую липкую землю, но она была тяжела и получалось плохо. Тогда Муся стала ломать забор к дому, отчаянно крича людей. Звякнуло окно напротив, кто-то охнул, хлопнуло через дом – и вот уже к ней бегут соседи – дядя Гриня, дед Арсентий, Петр, Костик-дембель, еще мужики… Они оттеснили Мусю и стали валить курятник и гасить пламя у земли.
…Пожарные подъехали, когда уже все почти закончилось.
- Вот так с электричеством самодельным и бывает, - сурово заключил брандмайор.
- Нет у нас света в курятнике! – хрипло сказала Муся. - Хотели – да не успели.
Пожарный изумленно уставился на девочку лет двенадцати в ночной рубашке и калошках - с перепачканным лицом, спаленными ресницами – вроде и волосы подпалила – в руках обгорелый ватник, и, похоже, сильный ожог на левой руке.
- Вы, барышня, - хозяйка будете? – он не решился сказать «ты» такой отчаянной - небось, сама тушила до людей…
- Хозяйка – Ольга Андреевна Чечеватова, моя бабушка. Сейчас разбужу ее, погодите.
Люди подходили – всех переполошила ночная беда. Анна Марковна – это она пожарных вызвала - обняла Мусю: «Манечка, пошли, пошли в дом! Простудишься –и руку надо обработать срочно. Завтра ко мне с утра, без отговорок!» (Она работала в поликлинике по Мусиному участку как раз!) – Муся неожиданно вырвалась и повернулась к соседям.
– Спасибо, спасибо, простите, что дали мы вам мороки – перебудили улицу… Дай Бог здоровья всем…
Муся не знала, как надо говорить в таких случаях и неожиданно поклонилась в пояс –красиво и неспешно - так столетиями кланялись женщины на Руси. И дед Арсентий Юрьевич понял ее и поклонился так же величаво:
«И тебе спасибо на добром слове. Иди, детынька, Христос с тобой…» Люди одобрительно и сочувственно заулыбались и стали расходиться.
- Вот есть же дети… - проворчал кто-то (не Димкин ли отец…)
Позади взрослых воровато съежились двое мальчишек (Федька у Димы остался, мать позволила) – Они-то уж знали, какое «электричество» наделало переполоху.
 

Глава 6. Необычное утро. Покаялись.
Ольга Андреевна не проснулась, потому что была нездорова: артроз одолел. Натерла коленку, выпила «сонных таблеток», еще и «беруши» вставила – если Костик - сосед с утра музыку врубит – она все равно выспится. Поэтому бабушка долго не могла понять, что происходит. А когда окончательно проснулась, охнула от ужаса и прижала к себе Мусю. О чем баба Оля говорила с пожарным и соседкой – Муся уже не узнала – она заснула, сидя на полу в калошах и рубашке, прижимая к себе дымящийся ватник и не чувствовала, как ей бинтуют руку, обтирают, переодевают…
Проснулась она поздно и подскочила в кровати: «Баба Олюшка, сколько времени? Что ж не разбудила-то!» Тут она заметила, что одета в красную пижамку в клеточку и еще почувствовала, что плохо открывается глаз – веко распухло. А что на руке – бинт? Почему? И руку печет, печет, терпения нету… Муся все вспомнила и содрогнулась. Хорошо, что кончилась эта ночь.
-Ну, вот и проснулась! – вошла бабаня. Она заговорила таким веселым и уверенным голосом, что девочка поняла: бабушка волнуется и расстраивается.
- Да не переживай ты так, лучше скажи – Султанка живой? Я его выносила – он как из тряпки был…
Бабушка схватилась за сердце: «Так ты в горящий курятник входила?»
- Да нет, бабань, он только сбоку и наверху горел, там просто жарко было – и все!»
-Жив наш Султанка – я всю компанию в дровяной чуланчик отправила. На улицу не просятся, приходят в себя после передряги, ведро воды выпили. А ты чаю хочешь?
- Какой чай! Мне в гимназию – четыре урока и репетиция… И девочка вдруг ждать будет. - Ну, Кутя… Ой, напиши записку, я уже на первый урок опоздала. Как нехорошо…
- Все хорошо, Муся. И на уроки сегодня не надо тебе.
Девочка так и подпрыгнула на кровати – в дверях стоял отец Александр.
- Завтракай, я тебя к хирургу отвезу.
- На мопеде?! Я хотела сказать - здравствуйте, батюшка…
Батюшка расхохотался
– Здравствуй, Муся, то есть я хотел сказать - на машине – на служебной нашей… Твоя мама подъедет прямо в больницу.
Потом они все вместе пили чай. Муся слегка робела – такой гость у них! А потом расхрабрилась и спросила: «Отец Александр, а вот Иринушка рассказывала – все правда так было?» - Он молча кивнул, потом добавил: «Вот такими людьми и сильна Россия…»
В дверь постучали, и на пороге появились Федя и Димка. Они увидели батюшку и отшатнулись. Потом Федька посмотрел на Мусю – на скуле синяк, сбоку ссадина, вокруг глаза ожог - все распухло и ресниц нет, и брови подпаленные, а на темной косе жуткая полоса серо-рыжих закурчавленных волосков… Лицо мальчика как-то жалко дрогнуло. Он решительно подошел к столу и молча положил на него обгоревшую стрелку от арбалета. И ждал, не поднимая головы. Димка длинно завез носом, но тоже подошел и стал рядом. Тишину нарушила Ольга Андреевна:
«Так и будем стоять?»
Муся подумала: как трудно было им прийти и признаться. А Муся с бабушкой на пьяницу с окурком подумали…
- Федька, Диман, ладно вам убиваться – вы же не нарочно.
- Она упала с крыши в лужу – там ничего не было… Правда – мы посмотрели… - прошептал Федька.
- Наверное, пакля затлела, ее и не увидишь при дневном свете – заметил отец
Александр. Раздались тяжелые шаги и вошел Димкин отец.
- Благословите, Батюшка… Простите великодушно, Ольга Андревна, сделаю курятник еще почище чем был. Как они с Федькой пришипились, я сразу задумался.»
- Это вы их послали? – Спросил батюшка
- Да нет же! Как вот они к вам пошли – я уж понял. Эх, выпорю обоих – и своего, и этого балбеса!
Отец Александр сделал протестующий жест и встал, но бабушка опередила его и «надела» свое самое строгое «рабочее» лицо:
«Нет, Петр Васильич, я вам не позволю, как педагог. У вас отличный сын. Это кто бы еще стал каяться?! Да ни за что бы и не подумали на них… А вот за курятник спасибо – я не гордая, не отказываюсь. Доски я свои дам.»
- Нет-нет… - Торопливо забубнил сосед. Отец Александр тихонько сделал детям знак, и они вышли из комнаты.
- За дурное баловство – тоже ругаю, а что покаялись – молодцы. Идите с миром, не волнуйте Мусю. И на занятия –марш!
Он ласково перекрестил детей и они, счастливые, запрыгали через лужи «с крокодилами»…

Глава №7. Анюта. В гимназии. Гости.
Анюта стояла в коротком халатике и гладила форму. Ей сегодня ко второму уроку: реферат сдала и зачеты – от контрольной по истории освободили. (Муся-то все равно хотела и контрольную сделать.) Всегда чуточку растрепанная из-за страшно упрямых - коротких и прямых – волос, Аня Лапина была зато самая аккуратная и подтянутая девочка в классе. («Утюг – Аньке друг, товарищ и брат» - пошучивал Антошка.) Светло-серый фартук на широком поясе - пышный, как юбочка – самый непослушный. Погладь-ка мелкую сборочку наверху!. От пояса шла грудка с защипками и широкими бретелями-крылышками, но там гладить уже легко. Вот так… А теперь намочить еще разок капроновый воротник-пелеринку. – Ш-ш-ш… - привычно зашипел воротничок под утюгом. Вот какой красивый получается. Кому нравится мятое – пусть всухую утюгом пилит… Девочка полностью погрузилась в свое занятие – даже язык высунула немножко. Телефонный звонок заставил ее подскочить с утюгом. Она слушала и менялась в лице. Мама вовремя выхватила капроновое великолепие и выдернула шнур из розетки.
«…Ой! …А сейчас где?… Перевязку?… Совсем не придет?…» - Анюта смотрела на мать круглыми напуганными глазами.
«С Мусей что?» - сразу поняла мама. (Девчонки были «не разлей вода») Она молча кивнула.
«Пропустить-то сегодня нельзя, уж после репити… Ах! А как же «Слепая принцесса»…
С утра вся гимназия обсуждала события на Зеленой улице. Отец Александр коротко и строго сообщил Мусиным одноклассникам, что Муся не придет на уроки, она молодец – тушила пожар ( птиц спасла из курятника; петуха - так из огня вынесла) и людей подняла. А на улице- то – балонный газ у всех, так что она просто великое дело сделала. Ожоги получила, но неопасные. Сейчас у бабушки – там воздух полезный. - И все. А гимназистам хотелось большего. По другим классам поползли слухи.
Слух 1. Муся по очереди вынесла всех кур из горящего курятника – кажется, сто, ну, может – пятьдесят…
Слух 2. Муся спасла бабушку, и ей дали пожарную медаль прямо на руинах сгоревшего дотла дома.
Слух 3. Муся устроила пожар, потому что готовила курицу в духовке и забыла ее выключить. А бабушки дома не было – она уезжала на птичник выбирать петуха.
После уроков ребят-артистов ( гимназический театр назывался «Вифлеемская звезда») отпустили с репетиции («Принцессу» играл только шестой «А»). – Муси не будет. А на ней весь спектакль, и песни она запевает – про «Град Святой» и «Будто Божьим дуновеньем…»
Татьянка (она, кстати, в музыкальной школе еще училась, даже два раза концертмейстера заменяла) - так вот, Татьянка сказала: «Она ведь скучает там, а?»
Антон - «Разбойник» (шутник невозможный!) не выдержал:
«Как это скучает ?- Ей теперь петух вместо соловья поет. Вот так вскочит на яблоню и…» - И он весьма похоже изобразил соловьиные трели.
«Эй, Соловей-Разбойник, слушай сюда… - прошипел Федька. - Вот словечко про Муську пикнешь – и лучше я из гимназии вылечу - а тебя…»
«Храбрый портняжка Ганс! Пошутить нельзя…» - быстро пошел на попятную Антон с настолько приветливой и милой улыбкой, что дураку было ясно – парень струхнул. Струхнешь тут – Федьку редко видели в такой ярости. Татьянка взяла Аню за руку и молча погладила – девочка прямо на глазах осунулась за это утро:
-Я знаю, что делать. Слушайте!!!
Ольга Андреевна выпросила Мусю у матери – воздух деревенский, даже на улице что-то к урокам почитать можно. Договорились, что дальше занятия пропускать Муся не будет. Уколы баба сама сделает. А на физиопроцедуры и перевязки - уже в больницу. Кто сможет – будет отвозить. Туда – не ближний свет – за железнодорожный переезд. На руке проявились гадкого вида волдыри, кожа под повязкой мокла, и Муся теперь постоянно терпела боль. Даже температура поднялась.
Вернулись домой, и бабаня стала укладывать свою бедную внучку в постель, накормив всякими таблетками из длинного списка… Но не тут-то было! Муся оделась теплее (ее знобило) и села делать вперед задания по греческому. Характер у нее был бабушкин.
Ольга Андревна вздохнула и пошла возиться на кухню. Достала пакет муки и затеяла постное печенье, слазила в кладовку за пыльными банками с самыми вкусными осенними припасами, какие только остались.
«Бабаня, что, - придет кто-то ?» - крикнула Муся из комнаты.

– «Да уж, полагаю…» - мрачно и загадочно отозвалась та. Действительность превзошла все ее ожидания.
Прямо под окнами раздалась мелодичная музыка (немножко со спотыкушками, правда) – играли на детском синтезаторе. А через мгновение красиво и стройно запели юные голоса – люди в окрестных домах так и бросились к окнам. «Это гимназисты православные!» - с уважением узнавали жители Зеленой, замечая строгие серые куртки с форменными пуговицами и длинные платья с фартуками.
Вот она, эта песня.
«Будто Божьим дуновеньем
Все печали унесло.
Мы молились со смиреньем-
И вокруг опять светло.
Припев: Божий свет, Божий свет – это горний ответ!
Кто не дрогнет душой на дороге большой –
Встретит Божий привет!
Мы молились и страдали,
Мы дорогой долгой шли….
И за веру нам воздали –
Прямо к свету привели.
Припев.
Божий свет! Сияй же вечно-
- Ведь в светильнике – любовь!
Жизнь трудна и быстротечна,
Но душа всегда с Тобой!
Припев: Божий свет, Божий свет – это горний ответ
Кто не дрогнет душой на дороге большой –
Встретит Божий привет!
Пение смолкло, и никто не смел потревожить тишину; кричали вдалеке птицы, смеялось солнце… Неожиданно из соседних ворот выскочила согнутая старушка с тазиком, полным моченых яблок. Она стала молча совать холодные, пахнущие подполом яблоки гимназистам. Говорить она не могла: дрожащие губы выдавали ее. Все как очнулись: разом заговорили, засмеялись. Анюта поцеловала бабушку в темную щеку. Кто-то положил в пустой тазик конфету – негоже пустое отдавать, примета есть…
Забор у дома был весь разворочен, а сбоку топорщились вкривь и вкось страшные обугленные доски. Постучаться не успели – ворота открыла Муся, в длинной теплой юбке и темно-красной водолазке, совсем как бабушка Оля.
- Привет! Да, рановато нынче яблочный Спас настал… (Все-таки, Муся была немножко суровой. – Не хотела показывать, как тронули и взволновали сердце нежданные гости с пением ангельским)
Баба Оля сердито крикнула из дома:
«Входите, артисты! Разувайтесь в сенях…» Ребята побросали верхнюю одежку на лавку, скинули обувку. В крытом дворе было так чисто, как будто это уже горница. – Полосатые половички по дощатому настилу. Старая мебель покрашена вся в зелененькое, веселое. Только жутковатый привкус пожарного дыма, который набился из сада ночью, портил впечатление и будил смутную тревогу. Многие подумали снова: «Муся молодец!»
Ребята вошли толпой в большую горницу, закрестились разом на икону. Ольга Андревна высморкалась последний раз, запудрила лицо – может, и не заметят детишки – совсем нервы никудышные стали… и с улыбкой появилась в дверях.
- За стол, за стол…
- Ой, у вас гости?! – испуганно пискнула Татьянка, чуть не выронив свою «музыку».
- А как же? Ну-ка, Муся, посчитай, сколько гостей-то? Не принести ли еще к лавке да стульям табуреток с кухни…
Старинный дубовый стол был разложен на две доски – чуть не во всю комнату. На трех больших блюдах громоздилось «монастырское» печенье. На двух концах стола уже дымились чайник и электрический самоварчик. В вазочках краснели и желтели цукаты из апельсинных корок, арбуза и даже морковки, сухое киевское варенье (Сколько люди ни учились у бабушки – так вкусно ни у кого не получалось.) Огромный хохломской поднос делили по-братски две горки свежего хлеба: черного и белого. Ох, какие перцы, какое лечо… И кабачковая икра в глиняной плошке с добрую кастрюлю… - Короче, гимназисты недолго стояли и любовались – с грохотом задвигались стулья, лавка… – На минуту воцарились шум и суматоха, как всегда, когда сажают кучу народу за стол. А после баба Олюшка громко прочла молитву перед трапезой.
- А мы, вообще-то, порепетировать пришли… - раздался после чей-то слегка смущенный голос – А то нас Марина Николаевна отпустила без тебя.
- А что! – Откликнулась Муся – И порепетируем! Только перекусим немножко. Анюта, раздай чашки на тот конец…
Чашки получились разношерстные. Такого большого сервиза у бабушки не было. Шесть очень красивых – с золотыми цветами по фиолетовому полю (их все отдали девчонкам), три бокала с красно-белыми боками, громадная кружка с каким-то мультяшным зверьем, две небольших белых чашки с синими японками и еще две какие-то похожие…
- Руки, руки давайте… - Бабушка, не спрашивая разрешения, вытерла всем ладошки сырым кухонным полотенцем («Мне вас умывать не с руки!»)
-… А батюшке мы не сказали – еще бы не пустил… - сообщил Антон. - Это Татьянка у нас придумала – во, голова!
(Кое-кто ехидно улыбнулся. Все знали, что кудрявая Татьянка – музыкантка и фантазерка – страшно ему нравится.) Дети украдкой бросали взгляды на Мусины увечья.
- Муся, - не выдержала Лариса Поспелова (отличница) – ну расскажи ты нам, Христа ради, сама про все!
- Муся не была врединой: она вздохнула и снова вызвала в памяти страшную ночь…
В самом начале истории ее изумленно перебила Олеся Гринько (приехала из Новокузнецка в том году): «Так це красиво, когда?..»
- Да, почему-то красиво. Розовое такое по потолку… -
Бабушка закрыла глаза рукой… - Лелеяла внучку, лелеяла – и так проспать… Никогда она себе не простит.
После рассказа гимназисты некоторое время молчали. Каждый прикидывал на себя: «Я смог бы так? – вбежать, где горит, где страшно, а потом махать лопатой около самых языков пламени…»
Между тем позвякивали тарелки, пустели плошки. Домашней икры бабаня уж два раза подкладывала…- Вдруг Муся вскрикнула:
«Ой, я забыла про девочку, уже два часа! А вдруг ждет там…»
- Какая девочка? Где? – И Муся сбивчиво рассказала про девочку с удивительным голосом.
- А давайте кто-нибудь позовет ее сюда – раздалось сразу несколько голосов. Федька опередил всех: «Я схожу, я… Я самый ходкий! Щас, Муся, сей секунд!» И парень исчез как не бывало. Каждый про себя отметил – у Муси теперь – верный друг. Если уж Федька зауважал кого – это всерьез. Год назад Диман с Федькой вздумали перейти через овраг по трубе теплосети. На самой серединке Федька вдруг струсил, вцепился в трубу ногами и руками – и все. Димка ему приказал зажмуриться и перевел, как маленького, хотя тот его чуть не уронил два раза – это метров с пятнадцати! С тех пор только
попробуй кто Димке слово поперек сказать – Федор за него – в огонь и в воду. Вот так и с Мусей теперь, похоже, - как будто она не петуха, а Федьку из курятника спасла. (Ребята еще не знали про арбалеты и Мусино прощение)
Бабушка украдкой любовалась на оживленные искренние лица ребят, которые снова и снова обсуждали происшествие. Кто-то в конце концов неизбежно спросил: «А отчего же загорелось?» - Димка понял, что промолчать сейчас нельзя – конечно, его не выдадут, но быть трусом Димка боялся больше всего на свете. И этот страх страха приводил его то на край строительного котлована, то на крышу, то… В общем, маме и папе спокойной жизни не было никогда. Но сейчас встать и сказать несколько простых слов оказалось труднее, чем шагнуть в пропасть. Мальчишка резко встал, одернул куртку:
«Мы с Федькой играли и нечаянно подожгли – стрела улетела с огнем, а загорелось только после. А днем не видать. Мы уж покаялись, и батюшка знает… - Голос мальчика звучал почти грубо. Он помедлил – Я вот перед иконой Богородицы Пречистой Девы обещаю – не делать людям беды, а делать помощь – то есть, помогать… И курятник новый с батей буду вместе строить.»
Димитрий широко перекрестился, не спуская глаз с образа в красном углу. Все молчали, немного смущенные, бабушка одобрительно улыбнулась.
- «Ты чего стоишь-то! – негромко и участливо сказала Татьянка – Чай, не в суде!»
- Дети как-то облегченно засмеялись, снова чайник пошел по кругу. «Ясно все… Проехали… Смотри ж ты – сознался…» - доносилось с разных концов стола. Никто не осудил мальчишку. И еще: ребята поняли, что никогда они не узнают – чья же стрела принесла беду. И грех свой, и вину друзья пополам делили.
- Постойте, - сказала вдруг Муся – чего-то Федора нет долго. – Отпрашиваться пошли? Ищет девочку? А вдруг… - И почему-то стало ясно: что-то произошло.
- Ну, Федька, ну, Димка – что тот, что другой – вот не соскучишься с ними… Бабушка пошла к телефону.