Земля отцов (окончательная версия)

Кто в нашу землю войти дерзнет —
Тот в землю нашу и ляжет!
(скандинавская баллада)¹

Что Родина?
Ужели это сны?
(С. Есенин)²

Глава первая. Грехи юности

Вечерний Стокгольм погружался в сон. Пустели улицы, в домах один за другим гасли огни. Однако в окнах одного из особняков на Страндвегене³ продолжал гореть яркий свет, словно те, кто жил там, стремились задержать наступление ночи. Ведь именно в это время к людям чаще всего является та незваная гостья, для которой открыта даже наглухо запертая дверей, и встречи с которой боится, но не может избежать все живое...

Вот и сейчас она уже была здесь, в ярко освещенной просторной комнате дома на Страндвегене, где расставалась с жизнью древняя старуха по имени Пелагея. А возле широкой кровати с резными дубовыми столбиками по сторонам стоял на коленях сын умирающей — седовласый герр Петер Юхансен, хозяин крупной шведской фирмы по торговле лесом и целлюлозой, шепча по-русски: «Господи, помилуй...помилуй ее». И сыновняя молитва сливалась с лепетом умирающей матери:

— Петенька... — шептала старуха. Она была единственным человеком на свете, кто называл так герра Петера Юхансена. — Тошно мне-ка... Ты бы положил меня в лодочку да свез домой...там бы мне лечь! А в чужой земле жестко будет спать...холодно... Господи, грех юности моея и неведения моего не помяни⁴... Разве ж я знала, что так все будет?..

В самом деле, кому дано предугадать, чем дело наше отзовется?..

* * *

...Спустя год, как началась германская война, приехала в губернский город Михайловск из деревни Щелье тринадцатилетняя крестьянская девчонка Пелагея Мальцева. Не своей волей приехала — нужда заставила. Отца ее на войну забрали, и сгинул он там безвестно. Осталось от него пятеро сирот, мал мала меньше, и самая старшая из них — Пелагея. Вот и надумала мать отправить девку в Михайловск на заработки. Говорят, платят там хорошо. Вон, Дашка, сестра ее троюродная, что у лесоторговцев Юхансенов кухаркой служит, фотокарточку свою к Пасхе прислала: платье на ней атласное, в ушах сережки, на руке, глянь-ка — перстенек! А ведь когда в деревне жила, с хлеба на квас перебивалась, в чужих обносках ходила! Теперь же вон какой барыней глядит! После этого грех ей будет свою Польку в город не послать: девка она работящая, все в ее руках спорится. Найдет она себе место еще получше, чем у Дашки. А там за ней и они в Михайловск подадутся, на белые да мягкие городские хлеба...

Вот только, хоть и была Пелагея работящей, долго не попадалось ей хорошего места. Пришлось девке вдоволь намыкаться: и в няньках, и в прачках, и в судомойках. Наконец, догадалась она пойти на поклон к тетке Дарье, и вовремя: как раз в это время господа Юхансены прислугу свою за что-то рассчитали. Вот Пелагея на ее место и поступила: не было бы счастья, да чужое несчастье помогло.

Новые ее хозяева: герр Йеста и фру Ирма Юхансены были люди уже немолодые и степенные, даром что шведы. Малейшего непорядка в доме не терпели, сами строго жили и прислугу держали в строгости: чуть что не по ним — сразу расчет. Детей у них всего и было, что один сынок Петер, а по-русски Петр, на два года старше Пелагеи. Был он юнкером, жил в столице, а к родителям в отпуск приезжал. И каждый раз на Пелагею заглядывался, что ни год — все пристальней. А она — на него. Хотя и понимала — пустое это дело — на хозяйского сынка пялиться. И пальцы на руке неравны, а люди — тем паче. Да только за погляд денег не берут...

Поначалу тосковала Пелагея по родной стороне, только и жила надеждой, что, подзаработав деньжат, туда вернется. Пока не смекнула — в городе-то жить куда сытней и привольней, чем в деревне. Опять же, нет здесь ни строгой матери, ни богомольной бабушки-ворчуньи, ни младших братишек да сестренок, которых ей нянчить приходилось. Так стоит ли с возвращением домой торопиться? Авось, дорога туда быльем не порастет...

И невдомек было Пелагее, что в недолгом времени предстоит ей новая дорога: в чужую сторонку, за дальнее море...

* * *

Тем временем наступил семнадцатый год. И с ним пришел конец спокойной жизни в Михайловске. Началось с забастовок, с маевок да с демонстраций, а кончилось тем, что по весне следующего года сменилась в городе власть — вместо губернатора провозгласили какие-то Советы. Да только в августе того же года нагрянула в Михайловск эскадра англичан и американцев, и на смену Советам пришло Временное правительство, из русских, да только все дела вершили не они, а иностранные генералы. Что ни год — то новая власть! Хорошо хоть деньги не поменялись: и царские монеты да ассигнации, и «моржовки»⁵, что при Советах в оборот вошли — все в ходу осталось. А с деньгами при любой власти жить можно...

В те дни в доме у Юхансенов царило веселье: не скупились хозяева Пелагеи на угощенье для своих дорогих гостей — английских да американских офицеров. Пировал с ними и молодой Питер Юхансен, что в те дни домой вернулся, и его друзья, что вместе с ним против красных сражались. А за стенами их дома совсем иное творилось: тех, кто за Советы стоял, англичане с американцами арестовывали да на Мхах расстреливали, а иных ссылали на Мудьюг и Йоканьгу⁶, и была им там жизнь горше смерти. Взяли и мужа Дарьи, рабочего с лесозавода Фогельсона. Саму же ее господа Юхансены на другой же день после того выгнали взашей. А Пелагея даже не проститься со своей теткой и благодетельницей не соизволила. Чей грех — тот и в ответе, а ее дело — сторона, лишь бы самой не попало ...

Тем временем по всей Михайловской губернии шли бои: то красные белых теснили, то белые красных, поди угадай, чья возьмет. По осени девятнадцатого года надумали Юхансены уехать в родную Швецию, да пожить там до тех пор, пока храбрый белый генерал Миллер красных не разобьет. Взяли они с собой и Пелагею, да, по правде сказать, она и сама не прочь была с ними поехать. Ведь когда еще ей чужие края увидеть доведется? Опять же, все говорят — скоро красным конец придет. Вот тогда и вернется она в Михайловск вместе со своими хозяевами — ведь и они туда едут не насовсем — лишь на время.

Едва успели господа Юхансены обосноваться в Швеции, в своем новом доме на Страндвегене, как открылось — Пелагея ребенка ждет. Да не от кого-нибудь — от их сына Петера! Хотела было строгая фру Ирма прогнать согрешившую прислугу с глаз долой — да как прогонишь? Пропадет девка в чужой стране... Зато, как вернутся они в Михайловск — вот тебе Бог, а вот порог!

Только с каждой новой вестью из России все меньше и меньше оставалось у Юхансенов надежды, что доведется им туда вернуться. Не удалось англичанам и американцам на Севере свою власть утвердить — пришлось бежать восвояси. В феврале двадцатого года покинули Михайловск последние два корабля с теми, кто оборонял город от красных. Только не было среди них Петера Юхансена — за месяц до того сразила его красноармейская пуля, уложила на вечный покой в холодную северную землю, а где он лежит — лишь Бог ведает...

В те скорбные дни родила Пелагея мальчика и назвала его в честь отца Петром. Когда же увидела фру Ирма новорожденного младенца, аж в лице изменилась. Потому что был он — вылитый Петер, только — живой...

Однако ж и после того ни сына Пелагеи, ни ее саму господа Юхансены за родню не признали. Ведь невенчанная жена — не жена, а блудница, а дитя ее — плод греха! И им до него дела нет!

Пять лет жил маленький Петер в доме господ Юхансенов не как их внук — а всего лишь как сын их прислуги. Пока не случилась в его судьбе внезапная перемена...

* * *

В доме у Юхансенов был обычай — устраивать на Рождество елку. В первые дни праздника — для гостей и родни. А после них — для слуг и их детей. Чай, они тоже люди... Да и Сам Господь заповедал малых сих не презирать⁷... На одной из тех елок и отличился пятилетний Петер, сын прислуги Пелагеи: бойко поздравил он хозяев с Рождеством и прочел наизусть без единой ошибки длинное стихотворение про малютку Аспена-лыжника, что несет домой из дремучего леса елочку, дабы украсить ее тысячью свечей к приходу доброго святого Клауса. Глядя на него, призадумались стареющие господа Юхансены: хоть и незаконное это дитя, а все же течет в его жилах кровь их ненаглядного Петера. Да и после долго они думали...а спустя год отдали сына экономки в лучшую частную школу в Стокгольме. Когда же окончил он ее в числе первых учеников — отправил герр Йеста Юхансен Петера в школу экономики, и его обучение из своего кармана оплатил. После чего дал смышленому юноше место в своей компании. А Петер рад был стараться, чтобы угодить доброму господину Юхансену, который его в люди вывел, да отработать деньги, что тот на его ученье потратил...и это при том, что они — чужие друг другу...

Сторицей вернул Петер свой долг хозяину: двадцать лет на него работал. Начал рядовым служащим, а кончил управляющим. И за это время не только упрочил, но приумножил доходы дедовой компании настолько, что престарелый герр Юхансен не раз говаривал с глазу на глаз дряхлой фру Ирме:

— Что ни говори, дорогая, а этот парень — настоящий Юхансен! Экий хваткий! Весь в меня уродился! За таким, как он, мое дело не пропадет!

Когда же один за другим ушли в мир иной господа Юхансены, и пришло время делить их наследство, оказалось, что все свое имущество, сбережения и свою компанию завещали они не своим дальним родственникам и знакомым, давно положившим на них глаз и уже прикидывавшим, кому что достанется, а — управляющему Петеру. С условием — чтобы сменил он фамилию, а звался отныне не Мальцевым, а Юхансеном. Тут-то и узнал новоиспеченный наследник, кем приходились ему покойный хозяин и его жена. А до того не ведал он об этом, ибо строго-настрого запретили господа Юхансены Пелагее открывать Петеру тайну его рождения, пригрозив, что, если нарушит запрет — прогонят они ее с ребенком с глаз долой. А Пелагея ради сына готова была не только тайну сохранить, но, если надо — и смерть принять.

Так в одночасье сделался Петер Мальцев богачом, герром Юхансеном. Хотя слишком многим пришлось не по нраву такое возвышение незаконного сына прислуги-чужестранки. Особенно негодовали по этому поводу обойденные наследством родные и знакомые покойных господ Юхансенов, понося на чем свет стоит русскую служанку-пройдоху, обольстившую доверчивого хозяйского сына, и ее наглого пащенка, хитростью прибравшего к рукам достояние герра Йесты и фру Ирмы. Однако куда больше было тех, что прежде смотрели на управляющего господ Юхансенов свысока. А теперь наперебой принялись заискивать перед новоявленным герром Юхансеном, набиваться к нему в друзья и сватать ему своих дочек, сестер да племянниц. Богатый жених — выгодный жених. Только дал им всем Петер Юхансен от ворот поворот, приумножив и без того немалое число своих недругов.

С тех пор стала Пелагея полновластной госпожой в том самом доме, где раньше была безгласной и бесправной прислугой. Окружил ее сын заботой и почетом. Исполнял любое ее желание. Лишь одного не мог он выполнить — возвратить своей матери утраченную ею родину. А Пелагея с годами все сильней стремилась туда, все сильней тосковала по родной земле. И жизнь на чужбине считала Божией карой за грехи своей юности. А потому молила Господа, чтобы хоть перед смертью явил Он ей милость — простил ее и дал вновь увидеть родные края.

* * *

И в смертный час дал ей Господь крылья, яко голубине. Птицей взмыла Пелагея в небеса, перелетела студеное море — вот и ее родная сторона! Луг, и река, и кладбище, и их старая церковь. А возле нее (ты видишь, Петенька?!) стоят ее батюшка с мамушкой, да братики с сестричками, радуются ее возвращению. Счастье-то какое! Слава Тебе, Господи! Простил Ты меня!

И такая радость была на сердце у Пелагеи, что замерло оно навеки. И уже не услышала она над собой горького сыновнего рыдания...

Господи, грехов ее юности и неведения не помяни!

Глава 2. Шпион ее мечты

Сталинина Евсеевна Мальцева, старая дева на шестом десятке, с фигурой, тяжеловесной и монументальной, как гранитный постамент памятника, сидела у окна в своем кабинете. И, потягивая чай из чашки дулевского фарфора, расписанной по коричневому фону пышными розанчиками, внимательно наблюдала за прохожими. Этому занятию Сталинина Евсеевна, секретарша правления совхоза «Краснощельский», предавалась каждый рабочий день. Отчасти от невозможности заняться чем-то более полезным и плодотворным. Ведь начало перестройки стало и началом агонии их совхоза. И вот теперь она сидит в этих стенах одна-одинешенька и пялится на прохожих...что еще ей остается делать?

Впрочем, Сталинина Евсеевна наблюдала за прохожими еще и по другой причине. Была у нее мечта, верность которой она хранила всю свою жизнь: Сталинине Евсеевне хотелось поймать шпиона.

Эта мечта была родом из тех далеких и невозвратных времен, когда она, девочка, названная в честь великого вождя всех времен и племен, зачитывалась книжками, где храбрые разведчики и разведчицы, отважные комсомольцы и комсомолки, и даже простые советские мальчишки и девчонки разоблачали и ловили врагов народа и шпионов. Разумеется, иногда этот подвиг стоил им жизни. Но чаще книжка кончалась иначе: героя с почетом везли в Москву, в Кремль, и с почестями возводили по сияющей беломраморной лестнице. А на ее вершине, по-отечески улыбаясь, стоял сам великий вождь, держа в руке красную коробочку с орденом, который он собственными руками прикреплял на готовую разорваться от счастья грудь героя. И Сталинина Евсеевна, в ту пору еще пионерка, а потом — комсомолка, закрывая книжку, жалела не о том, что она так скоро кончилась (благо, в библиотеке имелся еще не один десяток произведений на подобный сюжет). Нет, она жалела об ином — что ей не дано счастья поймать шпиона и в награду за это сподобиться узреть вождя.

И хотя время вождей и охоты на врагов народа и шпионов давно миновало, в сердце Сталинины Евсеевны продолжала жить эта несбывшаяся детская мечта. Оттого-то и сидела она у окна, словно красная девица на выданье, смышляющая жениха, внимательно вглядываясь в идущих мимо прохожих. А ну как среди них наконец-то объявится долгожданный шпион!

Так...это Марфа Колупаева прошла, с пустой авоськой. Не иначе, как в магазин отправилась, за сахаром или за солью. Все остальное у них свое: и овощи, и молоко, и яйца, и мясо, даже хлеб Марфа печет сама. Денег у них куры не клюют, а Марфа ходит в ремках⁸, и все ноет да жалуется на бедность. Только Сталинина Евсеевна не из тех, кто верит на слово. Доверяет она лишь себе одной. И про всех правду знает!

А это кто идет? Бабка Егоровна. Не иначе, как опять пошла по соседкам да знакомым денег в долг просить. Хотя сама пенсию только позавчера получила. Да и прежде у нее на сберкнижке немалые денежки водились: прижимиста была бабка, над любой копейкой тряслась, как Кощей. Только теперь все, что скопила Егоровна за свою долгую жизнь, прахом пошло. Потому что сидит у бабки на шее внучок Серега-тюремщик и все ее добро пропивает. И за что только старухе такое наказание? Впрочем, сама виновата: держала внука в строгости, чтобы не покатился он по той кривой да скользкой дорожке, что укатала в свое время дочь Егоровны, Альку, подавшуюся в город за красивой жизнью и вместо того нашедшую там страшную смерть. Как раз незадолго до своей гибели привезла Алька матери на воспитание нагулянного невесть от кого мальчонку. И воспитывала же бабка внучка, ох, и воспитывала! Лупила Серегу почем зря за малейшую шалость, не одну вицу о его ягодицы измочалила. Копейки ему в руки не давала, чтобы внук не спился, не скурился, как его гулящая мамаша. Строжила его почем зря, вот и перестрожила — в одну темную ночку забрался Серега в сельмаг за конфетами да сигаретами. После чего угодил в колонию — лишь недавно оттуда вернулся. Теперь пожинает бедная Егоровна плоды собственного строгого воспитания: пьет внучок на бабкины деньги, а саму ее бьет смертным боем, пока не забьет до смерти и снова не сядет. Что ж, видно, так оно скоро и будет...

От размышлений Сталинину Евсеевну отвлек шум мотора. Мимо проехал автомобиль. Секретарша разглядела его лишь мельком. Однако это был не УАЗ-ик председателя совхоза, а совершенно незнакомая ей машина. Судя по донесшемуся до Сталинины Евсеевны звуку хлопнувшей дверцы, автомобиль остановился рядом со зданием правления. Вслед за тем в коридоре послышались чьи-то шаги. Надо сказать, что за долгие годы работы в совхозном правлении Сталинина Евсеевна научилась узнавать своих сослуживцев по походке. Ей была хорошо знакома и по-кошачьи бесшумная поступь бухгалтера Василия Семеновича, и тяжелые шаги главного механизатора Матвея Мальцева, и неровная походка хромой почтальонши Галки. Не говоря уже о председателе правления, Николае Мальцеве, о приходе которого возвещал жалобный скрип половиц рядом с дверью ее кабинета. Однако эта мягкая, неспешная поступь была ей совершенно незнакома. Кто бы это мог быть?

Топ-топ-топ...тук-тук-тук... Незнакомец негромко стучал в двери, расположенные по обеим сторонам длинного коридора. И, убедившись, что они заперты, шел дальше. И по мере его приближения к единственной незапертой двери, за которой, затаив дыхание, стояла Сталинина Евсеевна, в сердце старой девы росло трепетное предчувствие: это он! Шпион из ее мечты! Ведь только у шпиона может быть такая походка! Но что ему понадобилось здесь? И что будет, когда он наконец-то дойдет до ее двери?

А тем временем шаги все приближались...смолкли. Раздался стук...

— Войдите! — отозвалась Сталинина Евсеевна, обуреваемая страхом за собственную жизнь и (едва ли не в большей степени) женским любопытством.

Дверь отворилась.

* * *

Глазам секретарши предстал пожилой седовласый незнакомец в безукоризненно сидевшем на нем костюме стального цвета, в белоснежной рубашке с черным галстуком, украшенном элегантной золотой булавкой с маленьким сверкающим камешком...не иначе, как бриллиантом!

Никогда прежде Сталинина Евсеевна не видела столь представительного и красивого мужчину. Шпион, явный шпион!

Незнакомец удивленно уставился на секретаршу. Что ж, оно и неудивительно: Сталинина Евсеевна была женщиной яркой, как косметика на ее лице, как огненно-рыжая хна, которой она красила волосы. И одета в тот день она была сообразно своим представлениям о красоте: в бордовое платье, облегавшее ее пышные телеса плотно, как собственная кожа. На ногах у нее поблескивали черные лакированные туфли на высоких каблуках, на груди красовалось причудливое гремучее украшение из деревянных шариков и металла, а дряблые мочки ушей оттягивали массивные пластмассовые серьги. Сразу видно — она не какая-нибудь деревенская клуша, а женщина со вкусом!

Немая сцена длилась мгновение. После чего гость произнес:

— Здравствуйте!

Он говорил по-русски, но с иностранным акцентом. И это окончательно подтвердило догадку Сталинины Евсеевны — перед ней стоит шпион ее мечты. Только бы он не догадался, что она его раскрыла! Призвав на помощь все свое самообладание, секретарша, растянув губы в любезной улыбке, ответствовала:

— Здравствуйте!

— Меня зовут Петер Юхансен. — произнес шпион. — Я бы хотел навести у вас справки о...

Все понятно! Он хочет выведать у нее какую-то важную для него тайну! Что же делать? Сталинине Евсеевне мгновенно пришли на ум охотники за шпионами из книжек ее детства. И в голове секретарши мгновенно созрел план действий. Разумеется, она ничего не выдаст. Она будет молчать даже под пыткой. Но, возможно, до этого дело не дойдет: Сталинина Евсеевна знает, как ловить шпионов. Прежде всего, нужно сообщить о его появлении куда надо. И кому надо. Затем попытаться отвлечь внимание шпиона. Возможно, для этого ей даже придется пусть в ход свои женские чары...на что ни пойдешь ради благого дела! Главное — чтобы он ничего не заподозрил!

— Ой, да что же вы это на пороге-то стоите? — заворковала Сталинина Евсеевна. — Проходите, проходите, пожалуйста! Присаживайтесь... вот сюда. Нет, к окошечку лучше не надо — не ровен час, продует... Чайку не желаете? Нет, ну что вы? У нас без того не водится, чтобы гостя с дороги чайком не угостить. Только я сейчас за чашкой схожу: у меня-то здесь только одна...

И невдомек было гостю, явно очарованному таким радушием секретарши, что Сталинина Евсеевна отправилась не столько за чашкой, сколько для того, чтобы сообщить своему начальнику о пришествии шпиона. Но даже если он не успеет прийти ей на помощь, Сталинина Евсеевна погибнет счастливой. Ведь мечта всей ее жизни наконец-то сбылась.

А это значит, она не зря жила на свете...

Глава 3. Ловись, ловись, рыбка...

На другом конце деревни Щелье, в доме председателя местного правления, Николая Ивановича Мальцева, раздался телефонный звонок.

— Да пошел ты...! — проворчал разбуженный хозяин и перевернулся на другой бок, для пущей звукоизоляции натянув на голову одеяло. В самом деле, кому и с какой стати вздумалось его будить? Ведь для всех он еще находится в Михайловске, на совещании, и должен вернуться оттуда только завтра. Завтра он и явится на работу...когда отоспится после вчерашней рыбалки, куда он ездил вместе с бухгалтером Василием Семеновичем. Увы, улов оказался невелик, хотя сами они набрались изрядно. Старик Семеныч чуть в Двину не свалился... Хорошо, берег там низкий. А в других местах, от самой их деревни — обрывы, да такие высокие, что слетишь вниз — костей не соберешь. Именно так и разбился в свое время предшественник Николая Мальцева, Петр Лушев, по пьяни на полном ходу спикировавший на своем «козле» с обрыва в Двину — в лепешку расплющило. Земля ему пухом! При нем в совхозе «Краснощельский» и школа своя была, и столовая, и медпункт, и клуб, где каждый выходные показывали привезенные из города фильмы про викингов, про мушкетеров, да про любовь, голубей и Москву, что слезам не верит. Только, как пошли эти перемены да перестройки, всему этому конец пришел. Одна лишь радость и осталась — рыбалка, да и то — клев все хуже, того и гляди — вовсе переведется в Двине рыба. Тогда хоть волком вой, хоть горькую пей, хоть вовсе кидайся⁹ — живи, коли можется, помирай, коли хочется.

Тем временем телефон не умолкал. Похоже, человек на другом конце провода задался целью любой ценой дозвониться до Николая Мальцева. И председателя насторожила подобная настойчивость. Уж не случилось ли что-нибудь? Кое-как поднявшись на ноги, он добрел до телефона и снял трубку:

— Николай Иванович? — раздался оттуда заговорщический шепот Сталинины Евсеевны. — Вы меня слышите?

Председатель поморщился, словно в рот ему засунули лимон. Вот ведь коза плюшевая! Какого лешего этой старой курице вздумалось его будить? И почему она говорит шепотом? Голос у нее, что ли, пропал? Вот-те-на!

— Доброе утро, Сталинина Евсеевна! — нарочито громко произнес он в трубку. — Что с вами стряслось?

— Вам нужно срочно подъехать сюда. — все тем же зловещим шепотом произнесла секретарша.

— Да что такое? — встревожился председатель.

— Сами увидите. Только приезжайте поскорей. Боюсь, я долго не продержусь...

Спустя десять минут после этого разговора Николай Мальцев уже залезал в кабину своего УАЗ-ика. При этом он, по обычаю Юлия Цезаря, делал несколько дел сразу. А именно: жевал хрустящий соленый огурец — испытанное средство от похмелья. И одновременно с этим раздумывал над услышанным от Сталинины Евсеевны. Что же все-таки могло случиться?

Однако многолетний рыбацкий опыт научил Николая Мальцев выдержке и самообладанию. Что бы там ни случилось — он разберется во всем на месте. А там смекнет, как быть. Не впервой.

* * *

Войдя в кабинет секретарши, он застал там идиллическую картину: за письменным столом сидел представительный старик в сером костюме (такого костюма не носил даже председатель облисполкома!) и на том чересчур правильном русском языке, каким говорят разве что иностранцы, благодарил госпожу Лушеву за замечательный чай. А Сталинина Евсеевна, словно заправская разведчица, искусно играла роль радушной хозяйки:

— А вот вы еще вареньица попробуйте. — ворковала она, украдкой косясь на окно. — Вкусное, малиновое. Сама варила... Ой, а вот и наш председатель! Здравствуйте, Николай Иванович! Как вы кстати! К вам тут гость.

— Здравствуйте! — произнес председатель. — Позвольте представиться: Николай Иванович Малкин. Здешний... мэр.

Старик поднялся и в свою очередь назвал себя:

— Герр Петер Юхансен.

Председатель оторопел. Выходит, перед ним и впрямь иностранец. Похоже, швед или датчанин: это у них там такие фамилии, на «сен». И явно богатый. Вон как он разодет! Но что же ему понадобилось в Щелье?

Впрочем, председатель, будучи опытным рыбаком, предпочитал действовать медленно, но наверняка...

— Может быть, пройдем ко мне? — предложил он. — Полагаю, вас привело сюда какое-то важное дело. Что ж, чем смогу — помогу.

— Благодарю вас. — ответствовал гость.

Прерванное чаепитие продолжилось в кабинете председателя. Правда, теперь на столе были не вареньице да печеньице, а закуски: балычок, соленые огурчики, копченая колбаска. А тем временем председатель извлек из стоявшего в углу сейфа граненую бутылку в виде храма, увенчанного стеклянной главкой-луковкой. На боку посудины красовалась синяя этикетка с надписью: «Северная благодатная».

— Не желаете ли водочки? — радушно поинтересовался он, откупоривая бутылку. Потому что помнил — водочка сердце веселит, да язык развязывает. Однако здесь его ждала неудача: старик едва пригубил свою рюмку.

— Так что же у вас к нам за дело? — поинтересовался председатель.

— Я ищу родственников одной женщины. — промолвил старик, пристально вглядываясь в лицо Николая Мальцева, словно пытаясь узнать в нем уже когда-то виденного им человека. Впрочем, председатель разглядывал его не менее внимательно. Ведь этот старик был настолько похож на его дедушку Матвея, умершего пять лет тому назад, что казался его младшим братом. И все-таки Николай Мальцев был готов поклясться: этого человека он видит впервые в жизни. Тем более, что перед ним — иностранец с фамилией на «сен».

— ...Ее звали Пелагея Мальцева. — донесся до него голос гостя.

Председатель оторопел. Такую фамилию носила едва ли не половина жителей Щелья. Но имя было ему совершенно незнакомо. Или он от кого-то его слышал? Нет, вряд ли...

— А когда она тут жила? — спросил он, пытаясь, как говорится, нащупать почву в разговоре.

— Давно. Очень давно. — задумчиво промолвил старик.

— А потом? — осторожно поинтересовался председатель.

— Потом она уехала отсюда...

В это миг председателю вдруг подумалось... В самом деле, отчего бы и нет? Хотя с какой стати эту Пелагею могло занести в чужие края? Впрочем, не все ли равно! Гораздо важнее выяснить, с какой стати этот старик разыскивает ее родных? Уж не...

— Позвольте полюбопытствовать: а вы ей, случайно, не родственник будете? — спросил он, не сводя внимательного взгляда со своего собеседника.

— Я ее сын. — Протянув руку к стопке, старик осушил ее до дна.

* * *

Некоторое время они оба молчали. Разумеется, Николаю Мальцеву не было дела до того, какие думы обуревают сейчас сидящего перед ним человека. Он лихорадочно соображал, как же быть ему самому. Выходит, этот старик с фамилией на «сен» — иностранец лишь наполовину. Мать его была родом из Щелья. И вот теперь ему вздумалось отыскать своих русских родственников. Вот только...

— Мальцевых у нас много... — подытожил он вслух свои размышления.

— Но, может быть, у вас сохранились какие-нибудь документы? — спросил гость.

Председатель задумался. Действительно, в противоположном конце коридора, рядом с уборной, имелась кладовка, где хранились старые бумаги, агитплакаты, сборники материалов партийных съездов, одним словом, всевозможная макулатура, которая уже не нужна, хотя, возможно, еще может для чего-то потребоваться. Николай Мальцев называл оную кладовку «свалкой истории». Последний раз он заходил туда, чтобы извлечь из рам портреты вождей марксизма-ленинизма, еще недавно украшавшие его кабинет. Теперь золоченые рамы висят на прежних местах: не пропадать же им! Хотя вместо портретов в них вставлены вырезанные из календарей пейзажи: лес, река, дорога, что ведет к белеющему на горизонте храму... Что же до бумаг, хранящихся в кладовке, то это — документация совхоза «Краснощельский». А все, что относится к более ранним временам, если и уцелело, то находится в Михайловске, в областном архиве. Странно, почему этот герр Юхансен, вместо того, чтобы обратиться туда, поехал в Щелье...

И тут Николаю Мальцеву вдруг подумалось... В самом деле, разве это можно считать обманом? Ведь все здешние Мальцевы между собой в родстве. Опять же, следует выяснить, с какой целью этот старик ищет своих родственников. И что он намерен делать, если их найдет. Сейчас он это выяснит...

— Откуда ж документам сохраниться! — промолвил он, подливая водочки себе и гостю. — Может, в церковных книгах что-то и было. Так ведь церковь-то нашу коммунисты разрушили... — При этих словах председатель едва не поперхнулся — ведь еще недавно и сам он принадлежал к таковым. — Ничего не осталось.

— А может, кого-нибудь из здешних старожилов расспросить? — Похоже, человек с фамилией на «сен» во что бы ни стало хотел отыскать свою родню. — Вдруг они вспомнят?

Да откуда? Ведь, если и были такие старики, как его дедушка Матвей, в ясном уме да здравой памяти, то перемерли давно. Впрочем, еще жива бабка Клавдия. В таком случае, можно к ней наведаться. Это ему будет даже на руку....

— Что ж, есть тут у нас одна старушка. — ответил он. — Если хотите, мы можем к ней съездить.

— Да, я бы хотел ее видеть. — ответил герр Юхансен, вставая из-за стола с той юношеской порывистостью, которую придает человеку надежда.

* * *

Бабка Клавдия, как всегда, была дома. С той поры, как три года назад, морозной зимней ночью, старуха, в одном халате и в тапочках, вздумала отправиться в Михайловск, чтобы навестить старшего брата Петра (которого уже лет десять как не было в живых), и была поймана на полдороге с обмороженными ногами, племянница держала ее взаперти. Впрочем, Клавдия уже не помышляла о новом побеге: за это время она окончательно впала в детство, и часами вела бесконечные разговоры с умершими родными и знакомыми, которые приходили к затворнице, чтобы скрасить ее одиночество и поговорить с ней о том, о сем. И жила, как говорится, «чужда забот и дум» и безмятежно, как младенец.

Надо сказать, что с тех пор как председатель последний раз побывал у Клавдии, дабы поздравить ее с семидесятилетием (а было это четыре года назад), старуха почти не изменилась. Все то же восковое, изборожденное морщинами лицо, костлявые руки в синеватой сетке вен, теребящие полу халата. И так же, как тогда, она не обратила внимания на их приход, увлеченная безмолвной беседой со своими незримыми гостями...

— Здравствуй, баба Клава! — поздоровался председатель. — А мы к тебе в гости!

Старуха подняла голову.

— Кто это? — спросила она. — Петенька? Наконец-то ты за мной пришел! А это кто с тобой? Я тебя не знаю... Васенька, это ты, что ль?

Председатель украдкой покосился на герра Юхансена... старик был бледен, как смерть. Неужели его так взволновала оговорка полоумной старухи? Этак, чего доброго, весь его план пойдет насмарку. А этого ни в коем случае нельзя допустить...

— Да что ты, баба Клава! — произнес он тем снисходительно добродушным тоном, каким говорят с малыми детьми или безобидными дурачками. — Я же Колька Мальцев...мы с твоим внуком Лешкой в одном классе учились. Неужто не узнала?

— Не узнала... — эхом ответила старуха. — Где-ка мне узнать-то? Я ведь нынче глазами слаба... Ох, старость не радость! Годов-то мне знаешь, сколько? — доверительно сообщила она. — Сама не знаю, сколько. Много... У нас в семье все долговекие. Дедушка мой сто годов прожил...я еще его в живых застала. Он столько сказок знал: целыми днями мог рассказывать. К нему даже из города приезжали сказки записывать. Вот послушай-ка: раз собрались девки на посиделки. Одна из них пошла по селу подруг созывать. К какому дому подойдет, скажет: «приходи, дева». Один дом пустой стоял. А она, как мимо него шла, возьми тоже да скажи: «приходи, дева». Вот вечером сошлись все девки в одной избе. И тут приходит еще одна: белая да костлявая, и в белом одета, а тени-то у нее и нет. Девки, как ее увидели, все со страху поразбежались, только одна, которая всех на посиделки созывала, убежать не успела...

— Баба Клава! — прервал ее председатель. — А ты не помнишь Пелагею Мальцеву?

— Пелагею-то? Помню... Мы с ней вместе на ферме работали, с Пашкой-то. У нее еще платье было белое, сатиновое, в синий горошек. Хороший такой сатин! Она его в городе купила, с премии. Тогда как раз в совхозе премию давали. Вот мы с ней, как деньги получили, поехали в город и купили сатину. Пашка — красного, а я — зеленого. Сейчас уж такого нет: сейчас все один этот капрон. У меня этот отрез долго лежал, пока его цыганка не украла...ходит тут ко мне одна, черная, на курьих ногах. И все у меня ворует, спасу от нее нет!

— Скажите, а из ее родных кто-нибудь жив? — спросил старик. — Братья, сестры?

— Братья... — повторила старуха. — Брат любит брать... Вот она у меня все и ворует...

— А, может, вы помните, где они жили? — похоже, герр Юхансен еще не утратил надежду услышать от старухи что-нибудь разумное. — Где был их дом?

— Дом-то? — Клавдия пошевелила губами, словно силясь что-то припомнить. — Был дом... Большой такой. Там все и жили. Жили-были... кот да петушок. Вот кот и говорит: «сиди, Петенька, дома, а в темный лес ходить не смей: там лиска живет, тебя загрызет».

Словно не в силах больше слышать ее бессвязную речь, старик повернулся и направился к выходу. Председатель пошел за ним.

... Выйдя на улицу, они некоторое время молчали. Затем герр Юхансен спросил:

— Могу я видеть этот дом?

Разумеется! — с готовностью ответствовал председатель. В самом деле, у него имелся на примете подходящий дом... Лишь бы его обман удался! Ловиь, ловись, рыбка...

* * *

Спустя полчаса они вновь сидели в кабинете Николая Мальцева. Правда, теперь тема их разговора была иной.

— Я бы хотел приобрести этот дом. — промолвил старик. — Назовите вашу цену.

По тону, какой была произнесена эта фраза, председатель понял — гость не станет торговаться. Он купит этот дом любой ценой, не догадываясь — перед ним — не пресловутое родовое гнездо, из которого в свое время улетела в чужие края его мать, а насквозь прогнившее здание бывшего медпункта, годное разве что для разборки на дрова.

— К сожалению, он уже, можно сказать, что продан. — ответствовал председатель. — У нас его дачники из Михайловска покупают...

— За сколько? — деловито поинтересовался герр Юхансен.

— За пять тысяч долларов. — ничтоже сумняшеся ответствовал Николай Мальцев. Уж врать, так врать смело — смелость города берет! — Больно дом хороший: из цельной лиственницы, на века строен. Они уже задаток внесли — две тысячи долларов. Впрочем, можно попытаться расторгнуть сделку. Для этого придется вернуть им эту сумму...с процентами. Думаю, трех тысяч долларов вполне хватит.

— Я дам шесть тысяч. Надеюсь, герр Мальцев, что этой суммы будет достаточно, чтобы этот дом достался мне.

— Разумеется! — уверил герра Юхансена председатель. — Кстати, что вы намерены делать с этим домом? Вот как? Вы хотите здесь жить! В таком случае могу помочь вам отремонтировать этот дом. У меня в Михайловске есть знакомые строители — самому губернатору недавно дачу построили. И вам сделают не хуже — даже лучше! Для вас все сделают! А я велю к вашему дому проводку протянуть...

— Благодарю вас, герр Мальцев. Надеюсь, что наше дальнейшее сотрудничество с вами окажется столь же плодотворным. — ответствовал господин Юхансен. Похоже, он был удовлетворен приемом, который оказал ему мэр Щелья.

Что до Николая Мальцев, то он тоже был доволен. Вот так улов! Теперь этот жирный карась у него на крючке. Осталось только распотрошить его кошелек. Что ж, это — дело времени!

Часть 3. Цена верности

По ухабистой дороге, ведущей из Михайловска в Щелье, мчался темно-синий автомобиль шведской марки «Сааб». За рулем машины, не глядя на примелькавшиеся ему за полтора года регулярных поездок в эти края дома, деревья и заброшенные поля, поросшие травой и чахлым ивняком, сидел Эббе Эриксон, управляющий компанией по торговле лесом, принадлежавшей герру Петеру Юхансену. И раздумывал о предстоящем разговоре с хозяином. Разговор этот обещал быть крайне неприятным, но неизбежным. Увы, дело зашло слишком далеко. Неужели герр Юхансен и на сей раз не прислушается к его советам? И тогда...страшно подумать, что тогда случится! Компания герра Юхансена разорится дотла! Каким ударом это станет для Эббе! Ведь это — крах трудов всей его жизни, всех его надежд!

Надо сказать, что ревность Эббе о хозяйской компании имела вполне благовидное объяснение. Ведь он был в ней вторым человеком после хозяина. Вдобавок, именно герр Юхансен вывел Эббе в люди, дав ему, в ту пору юноше без средств и связей, место в своей компании. А впоследствии, заметив выдающиеся деловые качества Эббе, перевел его из рядовых служащих в управляющие. Со временем все дела компании перешли из рук герра Юхансена и руки герра Эриксона. Мало того: за пятнадцать лет, что Эббе прослужил у Петера Юхансена, он не присвоил себе ни единого эре¹⁰ сверх положенного жалованья. Зато вдвое приумножил доходы хозяйской компании. Редкая честность, редчайшая верность!

...Мог ли герр Юхансен знать, что неспроста Эббе так предан ему! И какова цена его верности?

* * *

Эббе Эриксон был человеком умным и дальновидным. И умел анализировать факты, делать выводы и строить прогнозы на будущее. Прежде всего — на свое собственное.

Итак, сейчас он — управляющий компании герра Петера Юхансена. Но, если поразмыслить, то его хозяин — никакой не Юхансен! Он — всего-навсего сын прислуги господ Юхансенов...не важно, что та нагуляла его от их сынка! Однако покойный герр Йеста сделал своим наследником не кого-то из родственников-шведов, а именно этого, в сущности, чужого ему человека. Почему? Не иначе как в награду ли за верную службу. Ведь в силу своего незаконного рождения оный Петер не имел никаких прав ни на дедовское наследство, ни на родовую фамилию. И вот теперь история повторяется. Только, в отличие от герра Йесты, у Петера Юхансена в Швеции нет родных... Так кому же тогда он завещает свое богатство и свою фирму? Не тому ли, кто верой и правдой служит ему много лет, являя собой пример безграничной преданности и беспримерной честности? Кто, как ни он, достоин стать наследником герра Юхансена? Остается лишь дождаться, когда хозяйская компания перейдет в его руки. А в том, что это случится, Эббе не сомневался. Он же все рассчитал наперед...

Но тут в его расчеты вторгся не то пресловутый случай, не то чья-то властная рука. Умерла мать хозяина. После этого герр Юхансен словно умом повредился: он вдруг вздумал отыскать в России свою родню. Вот тогда-то управляющий впервые почуял неладное. И не ошибся. Едва он, вернувшись из очередной поездки в Россию, доложил хозяину, что выполнил его поручение и съездил в Щелье, как герр Юхансен загорелся желанием посетить родину своей матери и найти там ее родных. Напрасно Эббе надеялся, что блажь, внезапно пришедшая в голову хозяину, быстро пройдет, и все вернется на круги своя. После поездки в Щелье тот окончательно свихнулся. В самом деле — ему вдруг вздумалось купить там дом. Причем за такие деньги, что на них можно было приобрести кирпичный особняк в центре Михайловска. Эббе счел своим долгом намекнуть хозяину: продавцы обманули его. Но герр Юхансен заявил, что этот дом он купил бы за любую цену. Ведь он принадлежал его предкам и выстроен ими на века из крепчайшей северной лиственницы. Об этом ему сказал местный мэр, герр Нильс¹¹ Мальцев. Он же помог ему приобрести этот дом, и обещал нанять для его ремонта лучшую бригаду строителей. Зачем? Как зачем? Он намерен поселиться в этом доме. Потому что считает своей родиной не Швецию, а деревню Щелье. И будет жить там, в своем родовом гнезде!

Купив дом в Щелье, герр Юхансен нанес первый удар по благосостоянию собственной компании. И по будущему благосостоянию Эббе. А потому управляющий счел нужным принять необходимые меры. Он навел справки и выяснил, что зданию, купленному герром Юхансеном, от силы полвека, и прежде в нем размещался совхозный медпункт. С этой информацией, подкрепленной соответствующими документами, он пришел к хозяину. Но старик не пожелал его выслушать. Он заявил, что во всем доверяет герру Мальцеву. Ведь они с ним, можно сказать, земляки. А разве между земляками возможен обман? Вдобавок, с какой стати Эббе вздумалось учить его, умудренного житейским опытом человека? Яйца курицу не учат!

Однако вскоре выяснилось, что втридорога купленное пресловутое родовое гнездо настолько обветшало, что уже не подлежит ремонту. А потому остается одно — построить на его месте новый дом. Именно так посоветовали герру Юхансену все тот же господин Нильс Мальцев, а также начальник бригады строителей, который, как выяснил Эббе, приходился оному мошеннику не только однофамильцем, но и троюродным братом по материнской линии. В итоге благосостоянию компании был нанесен очередной урон. По распоряжению герра Юхансена в Швеции были закуплены брус, вагонка, половые доски, трубы, кровельные материалы — все лучшего качества и чрезвычайно дорогое, и доставлены в Щелье. Разумеется, все эти закупки должен был производить Эббе. В итоге сорвался ряд выгодных сделок, чем не преминули воспользоваться конкуренты компании, которые в последнее время усиливали свои позиции на рынке, злорадствуя над герром Юхансеном, похоже, вступившим на путь разорения.

Тем временем доморощенные зодчие, разворовав немалую часть импортных материалов, выстроили для герра Юхансена нечто монструозное, отдаленно напоминающее несколько крестьянских изб, поставленных друг на друга наподобие детских кубиков. А сверху водрузили не то шпиль, не то купол, украсив его флюгером в виде кораблика. При этом они уверили его, будто в старину дома на Севере выглядели именно так. И что недавно они возвели в центре Михайловска здание в подобном древнем северном стиле для местного бизнесмена Петра Молнара. Если бы герр Юхансен знал, как за глаза окрестили деревенские острословы его новый дом!

Но это было еще лиха беда начало. В один из приездов Эббе в Щелье герр Юхансен заявил, что господин Мальцев ввел его в состав сельского правления. И он намерен помочь землякам и возродить местный совхоз. А потому Эббе должен закупить в Швеции лучшую сельхозтехнику и племенной голландский скот, и озаботиться, чтобы все это в кратчайшие сроки было доставлено в Щелье. Что? У компании недостаточно средств? В таком случае пусть Эббе возьмет ссуду в банке. У них найдется, чем расплатиться! Как-никак, компания Юхансенов существует уже второе столетие. И за это время лишь впервые берет деньги взаймы!

Увы, импортная техника, угодив в умелые руки земляков герра Юхансена, в недолгом времени превратилась в бесполезную груду металлолома. А голландские коровы, то ли от ностальгии по родине, то ли просто-напросто из-за плохого ухода, хирели и чахли, пока одна за другой не отправились под нож мясника. Так что вскоре за первым займом последовали новые займы и новые закупки. И, казалось, им не будет конца...пока не иссякнут хозяйские денежки, которые уже полтора года льются рекой в бездонную бочку, имя которой — совхоз «Краснощельский».

Но скоро этот поток иссякнет: кредиторы отказываются давать им взаймы и требуют уплаты старых долгов. Они на грани разорения. И Эббе в последний раз воззовет к здравому смыслу хозяина: не столько ради его блага, сколько ради собственного будущего!

* * *

Он нашел герра Юхансена в комнате, устеленной пестрыми домоткаными половиками, с электрокамином в виде русской печи, с висящей в углу иконой. Рядом с ним на столе лежала книга с вытесненным на обложке Крестом. Впрочем, еще в Швеции Эббе часто заставал старика за чтением этой книги. Сам же он не раскрывал томика с Крестом на обложке уже много лет — его интересовала лишь одна разновидность книг. А именно — приходно-расходные...

Надо сказать, что старик ожидал приезда Эббе. Ведь управляющий должен был привезти ему на подпись ряд документов — герр Юхансен намеревался взять очередной кредит. На сей раз — для того, чтобы построить в Щелье церковь.

В последнее время Петеру Юхансену все чаще вспоминалась мать. Бывало, он даже видел ее во сне. Стоя на другом берегу, Пелагея плакала и звала его к себе. Рядом с ней стояли еще какие-то незнакомые люди, лиц которых он не мог разглядеть. А за ними виднелось здание к крестом на островерхой крыше. Как видно, то была церковь, о которой ему не раз рассказывала мать. Она говорила, будто рядом с храмом было и кладбище, где похоронены бабушка Капитолина и дедушка Никандр, прабабушка Иринья и прадед Савелий, и те, более дальние ее предки, чьих имен она не знает — всех Мальцевых хоронили там, за рекой, возле церкви. Лишь ей одной за ее грехи не суждено упокоиться там...

После первого же из тех снов герр Юхансен справился у герра Мальцева, где стояла здешняя церковь. Но председатель не мог сообщить ему ничего вразумительного, кроме уже известного ему: «была, да коммунисты порушили». Впрочем, он обещал навести справки. И тогда, в память о матери, в дар земле своих отцов, герр Юхансен построит храм. Рядом с ним он завещает похоронить себя: ведь где еще ему лежать, как здесь, рядом со своими предками!

Из раздумий его вывел голос Эббе:

— Здравствуйте, герр Юхансен!

— А-а, это вы, герр Эриксон! — промолвил Петер Юхансен. — Вы привезли документы?

— Я приехал, чтобы сообщить вам неприятную новость. — словно не расслышав его слов, произнес Эббе. Он надеялся, что в таком случае до хозяина скорее дойдет вся серьезность случившегося. — Наша компания на грани банкротства.

— Наша компания? — спросил герр Юхансен, пристально глядя в лицо Эббе.

— Ваша компания. — поспешил поправиться управляющий. — Банки отказываются давать нам ссуды. Они требуют погашения прежде взятых кредитов. Что вы намерены предпринять?

Герр Юхансен задумался. Впрочем, лишь на миг.

— Что ж, в таком случае я продам компанию! — заявил он. — Мне нужны деньги.

— Но... — начал было Эббе Эриксон. Он не ожидал такого ответа. Ему казалось, что любой здравомыслящий человек придет в отчаяние, узнав о грозящем разорении. И тогда Эббе в очередной раз явит свою преданность. Он скажет, что попытается спасти положение. Правда, при одном условии — пусть хозяин сделает его за это своим компаньоном...

— Здесь решаю я! — отрезал господин Юхансен. — И вот вам мое решение: немедленно возвращайтесь в Швецию, продайте компанию и мой дом в Стокгольме. Расплатитесь со всеми долгами, а оставшиеся деньги переведите сюда. Я распоряжусь ими, как сочту нужным. Вы меня поняли, герр Эриксон?

— Послушайте, герр Юхансен! — в отчаянии воскликнул Эббе. — Разве вы не понимаете, что тогда...

— А с какой стати вы мне перечите? — похоже, герр Юхансен начал выходить из себя. — Вы не согласны с моим решением? Но здесь решаю я! В ближайшее время я жду от вас отчета о продаже компании! В меня поняли, герр Эриксон?!

Эббе был в отчаянии. Ведь все его многолетние расчеты и труды в одночасье пошли прахом. Просчитался, продешевил! И виной этому — ловкие пройдохи, объегорившие его хозяина и ободравшие его, как липку! Поди сыщи на них управу! Впрочем, уже полтора года Эббе собирает на них компромат. И, кажется, этого хватит...

Спустя несколько минут он уже подъезжал к зданию правления совхоза «Краснощельский»...

* * *

В то утро Николай Мальцев пребывал в прекрасном расположении духа. Еще бы! Ведь только вчера он вернулся из Михайловска, где недавно приобрел двухэтажный кирпичный дом — не хуже, чем у самого мэра! И теперь периодически приезжал в город, чтобы понаблюдать за тем, как идут отделочные работы, и проследить, не воруют ли втихомолку строители дорогой шведский кафель и вагонку, в свое время похищенные им со стройки дома герра Юхансена. Вдобавок, в ближайшие дни председатель намеревался съездить на рыбалку. Будущее сулило ему одни только радости...

Именно поэтому он встретил Эббе весьма приветливо и радушно:

— Здравствуйте, господин Эриксон! Рад вас видеть! Вы от господина Юхансена?

— За господина Юхансена. — сурово произнес Эббе.

— О чем вы? — удивился председатель. — Не понимаю...

— Вы все отлично понимаете, герр Мальцев. — отрезал Эббе Эриксон. — Полтора года вы дурачите моего хозяина. Теперь, благодаря вам, мы разорены. Но не надейтесь, что это сойдет вам с рук. Я нанял юриста, который проверил все документы, которые вы давали на подпись герру Юхансену. А еще выяснил, куда на самом деле ушли те средства, которые он перечислял на ваш совхоз. Уж не на тот ли особняк, что вы купили в Михайловске? А, может, на трехкомнатную квартиру для вашего сына? Или на «Мерседес» для его жены? Ответьте?.. Что ж, в таком случае вы ответите за это в ином месте. Я обращусь в правоохранительные органы вашей страны. Поверьте, вам не избежать суда. А мой хозяин будет на нем свидетелем.

— Послушайте... — вскинулся председатель. — Что это вы несете? И кто вы такой, чтобы мне это говорить?!

— Подумайте о том, что я вам сказал. — произнес Эббе. И вышел вон.

Глава 4. Концы в воду

В тот же день, после полудня, Николай Мальцев зашел в гости к своему давнему и закадычному приятелю, вдобавок, однофамильцу и родственнику по отцовской линии — бухгалтеру Василию Семеновичу. Но не столько ради того, чтобы обсудить предстоящую поездку на рыбалку, сколько, так сказать, «совета ради». Старик-бухгалтер слыл человеком острожным, как линь и скользким, как угорь. До сегодняшнего дня Николай Мальцев мнил таковым и себя самого. Но, кажется, просчитался. Несомненно, этот мерзавец-управляющий, с дотошностью сыщика проследивший за тем, куда уплыли деньги его хозяина-простофили, доведет дело до суда! Так что теперь вся надежда — лишь на мудрый совет лукавого старика Семеныча, великого умельца удить рыбку в мутной воде и ловко хоронить концы. Тем более что и ему немало перепало от щедрот господина Юхансена. Вот пускай и придумает, как быть! Не то держать ответ придется не одному Николаю Мальцеву — им обоим! Он не намерен отдуваться один за всех...

— Что это с тобой, Иваныч? — поинтересовался бухгалтер, пристально вглядываясь в гостя сквозь круглые очки. — Ты прямо как в воду опущенный. Что случилось-то? Ну-ка, рассказывай...

— Да вот: не было печали — черти накачали! — проворчал председатель. Вслед за тем он поведал бухгалтеру об утреннем визите Эббе Эриксона и о его угрозах.

— Вот угораздило! — завершил он свой рассказ. — Этот ведь не тот: он за стариковы деньги любому глотку перервет. Ума не приложу, что теперь делать!

— Что делать, что делать! — глубокомысленно произнес Василий Семенович, походя к холодильнику и извлекая оттуда копченого окуня и запотевшую початую бутылку «беленькой». — Дело надо исправлять, вот что!

— Это я и сам знаю! — перебил его председатель. — Вот только как?

— А ты подумай... — усмехнулся бухгалтер, разливая водку по стопкам. — Ну, за нас с тобой и шут с ними! Как тебе окунек? Сам коптил. Давай, наливай еще, не стесняйся. Чай, мы с тобой свои люди... А я тебе пока один занятный анекдот расскажу, чтоб лучше думалось. Как-то раз нанимали в одну фирму бухгалтера. Вот приходит один... Начальник его и спрашивает:

— Какие формы бухгалтерского учета знаешь?

— Простую и сложную.

— Нет, уходи, ты нам не нужен.

Потом другой приходит, третий: и их начальник о том же спрашивает, и тот же ответ слышит, и всем дает от ворот поворот. Наконец, еще один пришел. Начальник к нему с тем же вопросом: какие, мол, формы учета знаешь? А он в ответ:

— Простую...

— А еще какую?

— А еще — морскую!

— Это как?

— А так: сделал дело, и концы в воду!

— Тебя-то нам и надо!

И взяли его на двойной оклад. Хотя был он никакой не бухгалтер, а моряк. Понял?

— Ну-ка, ну-ка! — оживился председатель. — Повтори! «И концы в воду...»

— То-то и оно! — подтвердил бухгалтер. — А еще слыхал, как говорят: на нет и суда нет! Ну, давай еще по единой!

...Вечером того же дня Николай Мальцев заглянул к бабке Егоровне. Точнее, к ее внуку, Сереге, и о чем-то долго беседовал с ним наедине. Неудивительно, что старуха из женского любопытства попыталась подслушать их беседу. Но, к великому сожалению туговатой на ухо Егоровны ей не удалось разобрать ни одного слова. Впрочем, и к лучшему: уж слишком загадочным и зловещим был этот разговор:

— Да что ты, дядь Коль! — отнекивался Серега. — Чтобы я, да на такое? Да ни в жисть! Это ж мокруха! Мне ж за это знаешь, что светит?

— Да ничего тебе не будет! — урезонивал его председатель. — Поди докажи, что это не несчастный случай! Да и кто он такой? Буржуй...фашист... А я за это на тебя свой УАЗ-ик перепишу!

— Это твою-то лайбу?¹² Опа-на! Что ж, тогда лады! А когда?

— Завтра. — промолвил председатель, вспомнив свой недавний разговор с герром Юхансеном.

* * *

В ту ночь двум людям в Щелье было не до сна. И одним из тех людей был герр Юхансен. Но причиной его бессонницы была отнюдь не весть о грозящем разорении. Потому что никогда не считал он своим то богатство, что завещали ему герр Йеста и фру Ирмы Юхансены. Даже, когда узнал, что приходился им внуком... И верил — все, чем он владеет, дано ему Богом на добрые, Богоугодные дела. На них он и потратил наследство Юхансенов. А все, что пока еще остается у него, пойдет на постройку храма. Тогда сможет он сказать, что не впустую растратил то, над чем был не хозяином — всего лишь управляющим. Не стыдно будет держать ответ перед Богом.

Не до сна было и председателю. Правда, совсем по иной причине. И не Божия суда он боялся — а людского. А вдруг не удастся как следует схоронить концы? Тогда не миновать ему суда... В таком случае, не лучше ли оставить старика в живых? Но и в этом случае не избежать суда, на котором этот самый старик станет свидетелем. Нет, суд нужно предотвратить любой ценой...

Наутро Николай Мальцев наведался к герру Юхансену. Правда, не один...

* * *

— А я к вам с новостью! — заявил он с порога. — Узнал я, где наш храм стоял... Не хотите ли туда съездить?

Вдвоем они спустились к крыльца к машине, за рулем которой сидел Серега, внук бабки Егоровны.

— Кто это? — поинтересовался герр Юхансен.

— Двоюродный племянник — соврал председатель. — Недавно из армии вернулся. Ну что, едем?

Минут двадцать УАЗ-ик председателя подпрыгивая на ухабах, пылил по грунтовой дороге, пока вдали не показался белесый ствол старой, давным-давно высохшей сосны с двумя торчащими по сторонам сучьями, напоминавшей человека с распростертыми руками. Что ж, вот они и приехали: в этот месте берег Двины особенно крут и, вдобавок, безлюден...

Мотор смолк. Герр Юхансен с заднего сиденья наблюдал за тем, как молодой парень, сидевший за рулем, пытался заставить машину стронуться с места. Однако на все его усилия мотор отвечал лишь надсадным тарахтением, похожим на кашель больного. После чего вновь смолкал. Тогда водитель выскочил из кабины и поднял крышку капота. Похоже, такой оборот дела встревожил и председателя. Он последовал за водителем. И, перекинувшись с ним несколькими словами, открыл дверцу машины.

— Вот ведь незадача! — сообщил он герру Юхансену. — Кажется, мотор перегорел. Не хотите пешком прогуляться? Здесь совсем близко. А я вас сейчас догоню.

Некоторое время он стоял возле машины, делая вид, что пытается устранить мнимую поломку. И вполглаза наблюдая за удалявшимся стариком и за Серегой, который тенью следовал за ним. Вот они уже скрылись из виду. Прощайте, господин Юхансен!

Вдруг тишину прорезал пронзительный крик. Председатель вздрогнул. Впрочем, в следующий миг он уже готов был смеяться над собственной трусостью — это всего лишь чайка, пролетевшая над его головой. А он вряд ли успеет даже вскрикнуть...

Но почему Серега так долго не возвращается? Или что-то случилось? Но что именно? Он должен знать! И зачем он только пошел на это? Что теперь с ним будет?

Не выдержав ожидания, председатель побежал вслед за ушедшими. Он почти поравнялся с сухой сосной, когда увидел, что Серега возвращается. Один...

— Готово, начальник. — произнес он, подходя к председателю. И Николаю Мальцеву стало не по себе от того, с каким спокойствием были произнесены эти слова. — Теперь лайба моя. Да смотри — никому не петюкай, что это я его сделал¹³. Сболтнешь — убью.

Но председатель словно не слышал его. Он смотрел на белевшую перед ним мертвую сосну с распростертыми в стороны сучьями, так похожую на могильный крест...

* * *

Спустя месяц в семи километрах ниже по течению Двины на берегу было найдено обезображенное тело неизвестного мужчины. Страшную находку отвезли в Михайловский морг. И не сумев установить личность утопленника, похоронили в братской могиле с табличкой «невостребованный прах».

Так сбылась мечта Петера Юхансена быть погребенным в земле своих отцов...

Вечная память, вечный покой!

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Немного измененная цитата из датской баллады о Хольгере Датском и Дитрике (перевод В. Потаповой).
2. Из стихотворения «Русь советская».
3. Набережная Стокгольма, где находятся дома местных богачей.
4. Пс. 24, 7 — по-церковнославянски. В русском переводе: «грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай».
5. Так назывались ассигнации с изображением моржа, белого медведя и северного сияния, имевшие хождение на Севере во времена гражданской войны.
6. На этих островах при интервентах находились концлагеря. Мхи — окраина Михай... Архангельска (ныне — Привокзальный район), где производились расстрелы.
7. Мф. 18, 10.
8. Рванье, лохмотья — диал.
9. Руки на себя накладывай — жарг.
10. Мелкая шведская монета.
11. Шведский вариант имени Николай. Получается, что во всем известной сказке С. Лагерлеф с дикими гусями в Лапландию летал мальчик Коля...
12. Машина — жарг.
13. Не говори, что я его убил — жарг.