Здравствуй, лес!

Иду, размахивая палками для скандинавской ходьбы, виртуозно огибая островки скользкой наледи, ловко перескакивая с кочки на кочку. Здравствуй, лес! Одно название, конечно. Просто заброшенный лесопарк на окраине города с маячащими вдали пластиковым заводом и Ленинградкой. Но все же, все же, все же! Глоток воздуха, прорыв на свободу из урбанистических лап города.

У пруда встречаю маленькую девочку, которая спрашивает дедушку:

— Деда, а зачем эта тетя ходит с палками от лыж?

— Чтобы не упасть, деточка, — отвечает дедушка.

— А где ее лыжи?

— Потеряла.

Отлично, — думаю я, — надо худеть, вот про спортсменку никогда так не скажут. Кстати, лесной пруд рукотворный. Копали его, копали, да так и не докопали, и получилось недоразумение — то ли карьер, то ли ухабина какая-то. Правда, когда лето облагородит берега пушистым многоцветным ковром, будет и вправду пруд. И вспомнилась мне одна история…

***

Больница наша расположена рядом с лесопарком. Поговаривают, что построена она рядом с немецким захоронением, а поликлиника прямо на этом кладбище и стоит. Впереди — Крюково, позади — Ржев, в сорок первом здесь проходила линия обороны, наши отступали, жаркие бои шли, такое кровавое месиво было, что и не разберешь, закапывали убитых во рвах. А потом, когда наши пленных немцев обратно гнали, аккурат через пруд был концлагерь для них. Потом все сравняли с землей и решили устроить парк Победы, но не получилось — и забросили…

В поликлинике ночью сторожа категорически отказывались оставаться: им чудились шаги, хлопающие двери, эффект присутствия и прочая жуть. Есть несколько свидетельств медиков, работающих в вечернюю смену, которые видели солдата в шинели на костылях, слышали скрип кирзовых сапог и видели в пустом здании на просвет силуэты странных фигур. В ЦРБ работает Молитвенная комната, мы с заведующей обратились к батюшке с просьбой освятить поликлинику. Батюшка мне и говорит:

— Если бы я не услышал эту историю из уст авторитетного человека, не поверил бы. Надо посоветоваться с Благочинным.

На следующий день он звонит мне и спрашивает:

— Елена, а не знаешь ли, какое самое главное завоевание сатаны в наше время?

— Какое?

— А такое: никто не верит в его существование и в потусторонний мир!

— Ну и?

— Благочинный сказал, перед освещением надо служить панихиду по воинам здесь на поле брани убиенным.

— По фашистам?

— Их души не могут найти покоя. Тут не разберешь — кто есть кто, все равно, это — бывшие люди, христиане. Тебе задание: купишь по четыре иконы Ангела — хранителя и Архистратига Михаила, чтобы было по две на каждый этаж.

Как же тяжело далась эта панихида, трудно было молиться за усопших врагов. Но после освящения поликлиники воздух стал прозрачным, за окном после дождя показалась радуга. Больше привидения никому не встречались.

***

Прозрачная чернота леса на просвет белеющих берез завораживает так, что хочется смотреть вглубь долго — долго, не отрывая глаз. Сосновая могучая кучка на пригорке, обдуваемом ветрами, а через сто метров — березки девчонки, стоят в сторонке скромно, тоже кучкой, и как будто платочки в руках теребят. Соотношение примерно такое же, как в песне десять к девяти. Кстати, о фольклоре. Пока шла эти сто метров, вспомнился разговор на работе.

Валя, моя медсестра, родом из деревни, в храм не ходит, но сильно, как она говорит, верит в душе.

— Какой сегодня день хороший, больные спокойные, наверное, кто-то молится за нас, — говорю я ей в перерыве.

— Так это я молюсь, — отвечает она.

— Валя, ты знаешь молитвы?

— Естественно. У моей мамы в нашем селе была подруга — монашка. Храм-то сельский был закрыт еще до войны, в клуб его переделали, а монашки так и остались жить в селе. Мама наказала мне выучить эту молитву со слов монашки наизусть. Молюсь, когда иду на работу от всего сердца так:

Закрывай, закрой, Господи,

Божьими силАми, святыми ризАми.

Аминь. Аминь. Аминь.

— Так что Вы не думайте, я вообще —то человек Богом не обиженный. Бабушка у нас давно, когда еще не с Вами работала, была на приеме: «Божий одуванчик», худенькая такая, аж прозрачная, ну прямо, как ангелочек. Она и говорит мне: «Деточка, жалко мне тебя, тебе завидуют, тебя сглазили, научу-ка я тебя одной молитовке»:

Ангелы мои святые,

Возьмите ключи золотые,

Закройте мои душу и тело,

Чтобы враг не имел

До меня никакого дела.

— Очень сильная молитва! А еще меня мой Ангел — хранитель, сыночек мой умерший трехлетний, Алешенька, бережет.

Что тут скажешь? Только думается мне — и вправду, слышит Господь ее молитвы.

***

Конец марта, мокрый снег проваливается под ногами, в городе снега давно уж и в помине нет. Иду одна, радуюсь — только я и лес! И вдруг — раз — меня обгоняет лыжник. Как он ухитряется скользить! Как же жаль ему расставаться с зимой — ему одному, наверное, и жаль. Лесу — нет и мне — тоже нет. «Добрый вечер и счастливого пути!» — кричу ему вслед. В лесу есть особая солидарность, когда людей мало. Они, встречаясь, здороваются как единомышленники.

Мой путь подходит к завершению. О! — Потянуло шашлычком. Молодая семья, гуляя с коляской, разбила привал на проталине под березкой, мангал развернули. Да, вот уж у кого нет сил терпеть — до шашлычного мая еще целый месяц! А лыжник тем временем еще мелькает на горизонте. До свидания, лес, до завтра!