Вы здесь

За что?

Этот деревянный домик, стоявший на окраине Михайловска, привлекал взгляд и радовал глаз каждого прохожего. Небольшой, но ладный, выкрашенный голубой краской, с цветущими геранями и глоксиниями на окнах, с невысоким забором, за которым виднелись любовно ухоженный огородик и густые кусты малины и смородины — ну, просто загляденье!

Жили в домике две семьи. Точнее, две вдовы. Как их звали, я уже не помню. Да и сами они чаще звали друг друга не по именам, а по отчествам — Семеновна и Прокопьевна. Каждая владела своей половиной дома и обустраивала ее по своему разумению. В той половине, где Прокопьевна жила, в каждой комнате в красном углу висели иконы, украшенные вышитыми рушниками и подзорами[1]. Перед иконами теплились лампадки с веретенным маслом[2]. А из-за самой большой иконы торчала толстая тетрадка в коленкоровом переплете, а в ней были разные молитвы записаны. И те, которые должно читать, коли придется волей или неволей идти в дом судебный, где пороги молчат, матица не проглаголет. И те, что спасут-сохранят раба Божия имярек от сороки-щекотуньи, от вороны-хлопотуньи, от еретика и еретицы, от колдуна и колдуницы… каких только молитв не было в той заветной тетрадке!

У Семеновны на ее половине тоже было много всякого божественного. Правда, вместо икон пестрели там по стенам цветные картинки со стихами из псалмов, да вышивки, сделанные крестиком, на которых Христос Спаситель благословлял розовощеких, пухленьких, нарядных детишек, или пас на зеленом лугу, усыпанном цветочками, белых кудрявых овечек. На комоде, на кружевной салфетке возлежал массивный альбом, с надписью на обложке:

«Сие посвящаем дорогим друзьям в день серебряной свадьбы».

На первой странице альбома была приклеена открытка с репродукции картины Иогансона «Допрос коммунистов», а рядом с ней было написано:

Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр. 2:10).

Следующую страницу украшала вырезанная из какого-то журнала цветная картинка с изображением морского берега. А под ней тоже была подпись:

Итак не оставляйте упования вашего, которому предстоит великое воздаяние (Евр. 10:35).

А на этажерке, столь хрупкой на вид, что, казалось, дунь на нее — развалится, лежал «Календарь Евангельских христиан-баптистов».

Полагаю, теперь читателю понятно, какой веры придерживалась каждая из соседок.

* * *

Надо сказать, что отношения между Семеновной и Прокопьевной претерпели длительную и весьма любопытную эволюцию. Пока были живы их мужья, работавшие на одном и том же Михайловском лесопильном заводе, соседки друг друга сторонились. Да и как иначе, если муж Семеновны, украинец, приехавший на Север деньгу заработать, да так и осевший тут после женитьбы на пригожей, домовитой северянке, был ярым баптистом. А муж Прокопьевны и вовсе не верил ни в Бога, ни в черта, а потому считал верующих скорбными на голову людьми. До дружбы ли тут?

Однако со временем перестали Семеновна с Прокопьевной чураться друг друга. Особенно после того, как умерли их мужья, а сами они ушли на пенсию. Тем более что огород у них был один на двоих. А работа людей сближает. Мало того — что Прокопьевна, что Семеновна были страстными и искусными вышивальщицами. Таких мастериц сейчас поискать! И гладью, и крестиком, и по канве, и так… что угодно вышить могли — от рубашки до целой картины. Вот с того их дружба и началась:

— И какое же у тебя, Прокопьевна, полотенце баское! Сама, поди, вышивала? Ох, и мастерица ты!

— Полно, Семеновна! Куда мне до тебя? Слушай, а ты ту свою скатерть с розами по готовому узору вышивала, или как? Не дашь ли мне образец того узора? Уж больно розы-то хороши! Прямо как живые!

— Отчего ж не дать? Только найти мне его нужно. Ты зайди ко мне вечерком — я тебе тогда его и дам.

— Вот спаси тя Христос! А я тебе взамен узор для полотенца дам, да еще и ирисовых ниток в придачу. Для хорошего человека ничего не жаль!

С тех пор и стали Прокопьевна с Семеновной друг к другу похаживать, а со временем и вовсе сдружились. Что ж, и твердые камни друг к другу притираются, не то, что люди.

Сойдутся, бывало, вместе, сядут рядышком в зальце[3] и сидят-вышивают. Да и как им не работать, если отец Василий, настоятель Успенской церкви, куда Прокопьевна по воскресеньям да по праздникам молиться ходила, заказывал ей то рушник для архиерея вышить, то новые фартуки на аналои, то подол своего нового подризника расшить цветами да всякими подобающими узорами. Да не во славу Божию, то бишь бесплатно, а за плату. Ибо отец Василий был убежден: трудящийся достоин награды своей[4]. Опять же — велики ли доходы у пенсионерки? Оттого и брала Прокопьевна в церкви заказ за заказом, да еще и Семеновну помочь просила. Что ж, та не отказывалась — как-никак, половина выручки за работу ей доставалась. Отчего б не помочь?

Вот сидят они, вышивают, а сами поют. Да не какую-нибудь там калинку-малинку, а божественное. Бывало, запоет Прокопьевна псальму[5], которой ее старая алтарница, мать Евдокия, выучила:

«Господи, помилуй, Господи, прости!
Помоги мне, Боже, Крест мой донести!
Ты прошел покорно Свой тернистый путь,
Нес Свой Крест безмолвно, надрывая грудь…»
После нее Семеновна свою затянет:
«Мой Спаситель, мой Боже Благой!
Помоги Крест тяжелый нести,
Чтоб безропотно, радостно шел,
А когда упаду я в пути,
Ты простри ко мне руку Свою…»

А внучок Семеновны, востроглазый мальчонка по имени Федя, им на старой фисгармонии аккомпанирует. Да так хорошо играет, так душевно, что просто заслушаться! Бывало, Прокопьевна, слушая его, даже всплакнет: своих-то детей ей Бог не дал:

— И наградил же тебя, Семеновна, Господь таким внуком! Вон он какой у тебя смышленый! А играет-то как! Аж слеза берет!

— Тьфу-тьфу…то есть, Боже упаси! — зашикает на нее Семеновна. — Смотри, не сглазь! Сатана не дремлет! Он ведь и Катьку, дочку мою, до погибели довел! А ведь какая набожная девка была! А послушная-то какая — хоть веревки из нее вей! Слова поперек не молвит. Да как поступила в техникум, словно подменили ее. Все друзья да подружки, танцы да гулянки… Уж мы со Степаном ее строжили-строжили, уж мы ей грозили: смотри, допляшешься, опозоришь нас — из дома выгоним. Вот она и доплясалась — нагуляла ребятенка. Тут-то Степу моего и хватил паралич — за три дня мужик сгорел. А ей, паскуде, нет бы покаяться да образумиться, так она вместо того еще хуже сделала. Заявила мне, что мы-де всю жизнь ею помыкали, и больше она нас знать не хочет. И укатила куда-то со своим хахалем, а пащенка своего оставила…даже имя ему дать не удосужилась. Я, было, хотела его в детский дом сдать, да пресвитер наш, отец Николай, не благословил.

— Ты что это, — говорит, — надумала? Или забыла Христову заповедь — кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает[6]. Ты за его душу перед Богом ответишь. Сумеешь доброго христианина из него воспитать — будет тебе от Господа великое воздаяние.

А потом задумался и добавил:

— Это ведь смена наша подрастает…

Вечная память отцу Николаю! Кто-то из братьев рассказывал, будто, когда он последний раз в лагере сидел, там ему сказали — мол, мы тебя дед, условно-досрочно комиссуем, только ты напиши, что-де осознал свои заблуждения и обещаешься впредь их не повторять. Так он ни в какую!

— Христос, — говорит, — для меня жизнь. Лучше я здесь сгину, но от упования своего вовек не отрекусь!

Вот отец Николай и крестил моего Федьку, и имя ему сам выбрал. И благословил братьев и сестер, чтобы мне помогали его растить. Я только слежу, чтобы они его не баловали. Ведь он же зачат в беззаконии, рожден во грехе… не ровен час, проявится семя греховное! Сатана не дремлет!

По правде говоря, Прокопьевна тоже, нет-нет, да баловала Федю — то яблочком его угостит, то конфеткой, то рубашку ему заштопает. Разумеется, она делала это тайком от соседки, дабы не вводить ее во искушение. В самом деле — не ровен час!

* * *

Проносятся года, как текучая вода — поди, останови их! И вот уж сменился в Михайловской епархии архиерей. Вскоре после того престарелого отца Василия, настоятеля того самого Успенского храм, куда Прокопьевна молиться ходила, отправили за штат. А вместо него назначили нового, да не простого, а академиста[7]. Звался этот батюшка отцом Анатолием.

И стал Анатолий в Успенской церкви свои порядки заводить. Первым делом новые облачения завел, одежды на Престоле поменял, фартуки на аналоях… Опять Прокопьевна с Семеновной засели за пяльцы — трудятся, не покладая рук и иголок. Правда, с оплатой их работы отец Анатолий не спешил — что ж, видно, за неотложными делами расчет на потом откладывал. Зато не скупился он на похвалы:

— И какая ж ты мастерица, Прокопьевна! Какая же ты труженица! Наверное, день и ночь работаешь: мыслимо ли такую вышивку за неделю сделать?

— Так мне, батюшка, соседка помогала. — призналась Прокопьевна. — Дружим мы с нею…

— Вот как? А соседка эта — верующая?

— В Бога-то она, батюшка, верит, да только в свою церковь ходит…

— И что же это за церковь такая?

— Не знаю, батюшка. Вроде, песни они там разные божественные поют…

Нахмурился отец Анатолий:

— Вот как?! Выходит, подруга твоя — баптистка! Где же после этого твоя вера, Прокопьевна? Или ты забыла, как святой Апостол Иоанн Богослов пошел однажды в баню, да как увидел, что туда еретик заходит, прочь пошел. Боюсь, сказал, как бы не загорелась баня, раз там такой человек моется. Вот как святой Апостол по вере ревновал! А ты с сектанткой дружишь. Разве так должна себя вести православная христианка?

Молчит Прокопьевна. Ведь, хоть и знала она, что у них с Семеновной вера разная, но значения тому не придавала. Мало ли, что ее соседка в свою церковь ходит да на свой лад Христу молится — они же между собой не о вере, а о житейских делах толкуют. А теперь, выходит, что они — враги. А она того и не знала! Что же теперь будет?!

Тут отец Анатолий ей на выручку пришел:

— Вот что, Прокопьевна. Пожалуй, зайду-ка я к тебе во вторник да побеседую с твоей соседкой. Может, и сумею с Божией помощью ее к истинной вере обратить. Только ты ей ничего об этом не говори. И о нашей с тобой беседе тоже. Держись с нею как ни в чем не бывало. Да помни, что святой Апостол сказал: обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов[8]. И тебя Господь вознаградит за заботу о душе твоей соседки. Вот так-то.

* * *

Сдержала Прокопьевна обещание. Ни словечком не обмолвилась Семеновне о разговоре с батюшкой. И держала себя так, словно по-прежнему они оставались подругами. Хотя теперь примечала она, что не так хороша Семеновна, как ей раньше казалось. И нрав у нее неласковый и сварливый — вон, как она своего внука Федьку строжит, словно тот ей не родной! И скуповата она, и прижимиста. Мало того — уж не собирает ли Семеновна втихомолку смородину с ее кустов? Уж больно мало ягод нынче уродилось. А от сектантки любого подвоха можно ждать…

Одна надежда — придет отец Анатолий, побеседует с Семеновной и научит, как правильно в Бога верить. Тогда снова они станут подругами. То-то будет хорошо!

* * *

К приходу отца Анатолия Прокопьевна готовилась как к великому празднику. Настряпала кулебяк, да не с селедкой, как обычно на свой день рождения пекла, а с палтусом. Для батюшки ничего не жаль! Хрустальную вазочку с мельхиоровым ободком — мужнин подарок к серебряной свадьбе — до краев клубничным вареньем наполнила. Да каким вареньем! Такого в магазине не купишь — ягодка к ягодке. А какое сладкое! Попробуешь — язык проглотишь!

Не забыла Прокопьевна и о морошковой настойке. Сама она ее делала, и ягоды для нее сама собирала. Сладка была та настоечка — как раз для праздника. А разве нынче не праздник. Ведь сам батюшка к ней в гости пожаловал!

И вот ведь радость-то какая: не погнушался отец Анатолий ее убогого угощения. И кулебяку с палтусом съел, да не одну, а целых две, и варенья отведал, и настоечки выпил. А потом и говорит Прокопьевне:

— Ну, а теперь зови сюда свою соседку. Только не говори ей про меня. Пригласи ее к себе чайку попить. А там уж я с ней побеседую.

Пошла Прокопьевна за соседкой. Да только той дома не оказалось — лишь внучок ее, Федя, сидел в кухне за столом и читал Библию. Вот ведь незадача! Что-то она скажет отцу Анатолию?

Только тут вспомнила Прокопьевна — ведь Федя той же самой веры держится, что и его бабушка. Тогда что если вместо Семеновны батюшка с ним побеседует? Глядишь, и убедит стать православным. А Федя парнишка смышленый, языкастый, по Библии так и шпарит — он Семеновну вмиг уговорит веровать по-православному. И тогда будет Прокопьевне от Бога двойная награда — ведь она не одну душу спасет, а целых две. Лишь бы Федя ничего не заподозрил… да где ему! На приманку и зверь бежит, а человек и подавно.

И принялась Прокопьевна Федю уговаривать:

— Что ж ты, Феденька, один-то сидишь? Пойдем ко мне. Я тебя чайком напою, кулебячкой угощу. Горяченькой, с палтусом. Ты ведь, поди, голодный…

Обрадовался Федя, отложил Библию и пошел к Прокопьевне чай пить. Благо, до него давно уже доносился соблазнительный запах свежеиспеченных кулебяк, отвлекая от размышлений о едином на потребу[9].

 * * *

Однако, войдя к Прокопьевне в зальце, замер Федя у порога. Потому что увидел за столом незнакомого человека — молодого, с короткой бородкой и благообразным лицом. Человек был одет в черную рясу, поверх которой поблескивал наперсный крест. Разумеется, Федя сразу догадался, кто это такой. И в его памяти мгновенно всплыла цитата из псалма: блажен муж, который не ходит на совет нечестивых[10]. Впрочем, разве он настолько труслив и маловерен, чтобы спасаться бегством от служителя чужой и чуждой ему веры?

— Здравствуйте, молодой человек. — приветствовал Федю гость Прокопьевны, и в его тоне не слышалось ни тени враждебности. — Что ж вы стоите? Проходите, присаживайтесь. И давайте познакомимся. Я отец Анатолий. А вас как зовут?

— Федор. — сухо произнес юноша.

— Замечательное имя. — похвалил его священник. — Оно означает — дар Божий… Сразу видно, что вы человек верующий. В таком случае, примите от меня маленький подарок…

С этими словами отец Анатолий протянул юноше иконку Казанской Божией Матери. Федя отпрянул.

— Спасибо. Только я это не возьму. В Библии написано: не делай себе кумира и никакого изображения… не поклоняйся им и не служи им[11].

— А вы, молодой человек, хорошо Библию знаете! — вновь похвалил Федю отец Анатолий. — Поэтому наверняка помните, как Господь повелел Моисею сделать Ковчег Завета и изваять на его крышке изображения херувимов[12]. Или историю про медного змия, один взгляд на которого исцелял израильтян, укушенных ядовитыми змеями. А ведь это изображение опять-таки было сделано Моисеем по Божиему велению[13]. Мало того — уже после того, как народу Израилеву были дарованы десять заповедей, вторую из которых вы только что процитировали. Что вы на это скажете?

И, хотя Федя знал Библию, как говорится, от корки до корки, и умел при случае подкрепить свои слова соответствующей ссылкой на главу и стих Писания, на сей раз он не нашелся, что ответить священнику. В самом деле, как объяснить, что в одном месте Библии Господь запрещает людям делать изображения и поклоняться им, а в другом заповедует им обратное? Тогда как же должно поступать на самом деле?

— А можно ли считать идолопоклонником святого царя и пророка Давида? — продолжал отец Анатолий. — А ведь в одном из своих псалмов он пишет: войду в дом Твой, поклонюсь святому храму Твоему в страхе Твоем[14]. Мало того — святой Апостол и Евангелист Иоанн Богослов говорит о Спасителе: Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, Сущий в недре Отчем, он явил[15]. И Сам Спаситель даровал Авгарю, царю эдесскому, Свой Нерукотворный образ. Не говорю уже о том, что с давних времен и поныне от икон совершаются многочисленные чудеса. Например, в Успенском храме, где я служу, недавно обновилась икона Казанской Божией Матери. Чем вы объясните неоспоримый факт существования чудотворных икон?

— Похвально, молодой человек, что вы так хорошо знаете Библию. — резюмировал отец Анатолий, не дождавшись ответа Феди. — Однако Библия или Священное Писание — лишь часть Священного Предания. Точнее, одна из его форм, хотя и важнейшая. Скажу больше — Священное Предание древней, чем Библия. И гораздо обширнее. Ведь помимо Библии, в Священное Предание входят творения святых отцов и учителей Церкви, Таинства и священные обряды, жития святых. Все это бесценное духовное богатство, как в сокровищнице, хранится в недрах нашей Святой Православной Церкви, основанной самим Спасителем. К сожалению, в семнадцатом веке на Западе, к тому времени уже не православном, а католическом, появились люди, которые дерзнули утверждать, будто можно спастись, руководствуясь лишь одним Священным Писанием. Самым известным из них был Мартин Лютер, за ним потянулись другие… Но разумно ли, отвергая целое, довольствоваться частью? Как назвать человека, который считает, что на одной ноге он уйдет дальше, чем на двух? Сможет ли взлететь в небо птица, лишенная одного крыла? Можно ли без знания Священного Предания правильно понять Писание и надлежащим образом исполнять заповеди Господни? Как вы полагаете, молодой человек?

Федя молчал.

* * *

Он раздумывал над этими вопросами весь день и всю ночь. Пока не понял — до сих пор он блуждал во тьме, ведомый слепыми вождями. В самом деле, разве его братья и сестры по вере, даже сам их пастор, отец Мирослав, знают истину Господню во всей ее великой полноте? Да они по Библии едва бредут, только и знают, что свои песни да проповеди из «Братского Вестника». Еще вчера сам он был таким. Но Бог открыл его душевные очи и указал путь спасения. Мало того — послал мудрого человека, который поведет его по этому пути. Так должно ли ему, прозревшему, оставаться среди слепцов, вместо того, чтобы следовать за Христом в Царство Небесное?

На другое утро Федя тайком от бабушки отправился в Успенскую церковь.

* * *

Проносятся года, как текучая вода. Размывает вода берега, уносит время годы нашей мимолетной жизни. И вот уж вновь Семеновна с Прокопьевной рядышком сидят. Ведь общее горе людей сближает. Опять же — могли ли они думать, что такая напасть на них обоих свалится?

— Ох, беда мне, Прокопьевна! — плачется Семеновна. — Федька-то мой… Ведь из-за него мне теперь в нашу церкву ходу не стало. Позор-то какой! А они во всем меня винят: мол, это ты его так воспитала. Да разве ж это я его воспитывала? Это они его воспитывали, а теперь свою вину на меня сваливают! Опять же, от греха он был рожден. Чего ж дивиться, что он от нашей веры отрекся да попом стал? Да ты, поди, сама о том знаешь…

— Как не знать, Семеновна! — вторит ей Прокопьевна. — Я-то ведь еще больше твоего пострадала! И все из-за твоего Федьки! Веришь ли, вздумал меня учить, чтобы я на людях звала его отцом Феодором, кланялась ему да руку евонную целовала! Тоже мне, отец — от горшка два вершка! Молод он еще меня, старуху, учить! Я, прости Господи, ему сопли под носом вытирала! А теперь мне из-за него в церковь ходу нет! И за что мне только такая напасть?

— И не говори, Прокопьевна! За что нам обоим такая напасть?

В самом деле — за что?

 

_______________

[1] Поздор — плат, который вешается под иконой.

[2] В те времена, о которых идет речь, лампады (даже в храмах) заправляли либо подсолнечным, либо машинным маслом. Вазелиновое масло отпускалось в аптеках по рецептам. Заговоры и описание свадебного альбома — не выдумка. Все это, а также многие реалии данного рассказа автору любезно сообщил известный архангельский краевед и коллекционер Д.В. Иванов.

[3] Зальце (зало) — большая комната, обставленная лучшей мебелью и выполнявшая функцию гостиной.

[4] 1 Тим. 5, 18.

[5] Духовный стих.

[6] Мф. 18, 15.

[7] Т.е., выпускника Духовной Академии.

[8] Иак. 5, 20.

[9] Лк. 10, 42.

[10] Пс. 1, 1.

[11] Втор. 5. 8-9.

[12] Исх. 37, 8-9.

[13] Числ. 21, 6-9.

[14] Пс. 5, 8.

[15] Ин. 1, 18.

Комментарии

Чо Вы! Скорость у меня маленькая. Просто все брошено на писанину.

А поздравлять-то надо - Вас. Меня же где нашли? У Вас. А вешает мои тексты кто? Вы!

За что Вам всегдашнее спасибо!rainbow Куда я без Вас?!

Марина Алёшина

А ведь конец у Вас вышел счастливый! По крайней мере, для одного из героев.
Но при чтении промелькнуло два сомнения. Первое — про тетрадочку. Подумала на староверов.
Второе — как Сергей внизу в комментариях сказал, слишком просто удалось мальчика уговорить. Хотя, возможно, именно потому, что он был так юн... 
Как сказала мне одна протестантка: "Пользуйтесь, пока я рядом: если есть вопросы по Библии — скорее спрашивайте". sarcastic
Вот почему так трудно выстраивать с ними разговор...
 

Спасибо уважаемая Марина!

Отвечаю на "сумнительные вопросы". Заговоры, вероятно, старообрядческие. Написала то, что помнила на слух - я их слышала, а от кого - там указано. Про сороку-ворону - пространный и красивый. Там еще - "и стоит Мати Пресвятая Богородица, держит в руке цвет и траву" (там еще и святые перечисляются, и то же самое в руках держат). Этот заговор - чтобы рыба в сети шла. Второй - помню только про пороги...но это - "пороги молчат" - потрясает. Скажу честно, в пору моего воцерковления (сер. 80-х гг.) приходилось перепечатывать молитвы-заговоры. Например, полуграмотную молитву, приписываемую Свт. Киприану (тому самому, бывшему жрецу). Зря не сохранила подлинник... ох, уж эта дурь неофитская!

Или молитвы Пресвятой Богородице с воззваниями: "О, Мамочка моя родная, Мамочка моя дорогая"!

Про Федю - С.М. прав. Можно, конечно, объяснить невежеством пастора. Можно списать на сказку - сказка и есть.

Я воспринимаю этот рассказ, как драму. Предательство Прокопьевны, жестокость Семеновны. Но, видимо, бедный автор настолько привык к своим "ужастям", что только ужасти и видит. Как там у Михалкова:

"Чудовищ-ща вида ужасного

Схватили ребенка несчастного..."

Это - известная сценка из фильма "Новые приключения Кота в сапогах" - шут читает принцессе 101-ю рассказку, сочиненную злым министом Кривелло. 

А тут еще вышла моя сказочка..."Баламут" на новый лад.

Кланяюсь всем! Надо б с обозом к Вам выбраться - там конфеты выросли...welcome

Про скорбноглавие - кажется, у Лескова заимствовала. И впервые применила, характеризуя Ефима Гольдберга. Встречала еще в одной американской фэнтэзи-пародии. По сути, это старый эквивалент современного - "больной на голову".

Бедные старухи! Любили себя, относились враждебно к другим - и вот финал.

Спасибо, что прочли! По последнему Вашему стихотворению (про монахов, подобным птицам) поняла, что Вы посетили женский монастырь, и много хорошего там почерпнули.

Кстати, в одной из книг о. Артемия Владимирова есть забавный и трогательный афоризм - "монахи - черные лебеди Церкви".

Вышла вчера моя новая книга...висит начало на сайте "Эксмо". Фэнтэзи а-ля "Баламут".

От реализма - к сказочкам...

Спасибо Вам!welcome

Наталья Трясцина

Я несколько дней жила с дочкой при женском Лазаревском монастыре в деревне Гарёвка и мне там очень было хорошо. От города, правда, туда добирались около 4 - 5 часов. Когда  подъезжали к  монастырю, то в морозном воздухе я увидела радугу. rainbowВпервые в жизни я видела радугу зимой. Схимонахини там очень пожилые и добрые. Я исповедовалась и причастилась, так как дома полноценной возможности причаститься у меня нет.

И мне даже удалось найти в монастырской библиотеке Вашу книгу "Тайны монастырей" ("Эксмо" 2015 год) и немного почитать ее. Времени было немного, поэтому я выбрала самые любопытные места.

Это здорово, что у Вас вышла новая книга. Поздравляю!Очень радует, что в Ваших рассказах не только чувствуется сильный и ироничный авторский голос, но и крепки традиции Лескова, Бунина и Чехова. Это нам так необходимо сегодня: вернуть ту Россию, которую казалось бы мы потеряли.

В связи с женскими монастырями я еще часто вспоминаю, что 3, 5 года назад, в Подмосковье, меня приютил женский скит на Волоколамском шоссе. В 6 утра я проснулась, подошла к румяному от рассвета окну, вышла на крылечко, и поняла, что Подмосковье - это то место, где я хочу остаться жить навсегда. 
На все Воля Божия!

15 февраля, в Сретение, я приезжаю в Москву.
 

Слава Господу, если Вы там обрели душевный мир! Ведь он, как правило, ищется не где-то, а рядом. Как синяя птица.

А книжка про монастыри тут висит...ниже - "Очерки из жизни северных женских монастырей".

Вариант "Эксмо" дополнен и изменен, но в первоварианте сохранены многочисленные ссылки на источники, каждый чих - с архивной ссылкой.

Удивляюсь, как смогла это сделать. Не иначе, Бог, дающий силу немощным, дал запечтлеть и популяризировать все это.

"Кто Бог велий, яко Бог наш? Ты еси Бог, творяй чудеса".rainbow

общее горе людей сближает
Горе - точка во времени и пространстве, где две души могут встретиться.
Спасибо мать Евфимия! Как всегда, интересно.

Горе сближает, да. Вы правы. Но эпиграфом к этому тексту могли бы стать строки из "Коринфской невесты" Гете:

"Где за веру спор,

Там, как лишний сор, 

Все забыто - счастье и любовь!"

И героиня здесь - Прокопьевна, предавшая свою дружбу. Самой мне больше нравится фрагментик, где она, начав воспринимать подругу, как врага, находит в ней сразу множество недостатков.

Пожалуй, наиболее положителен Федя - пришел-таки к истинной вере. И хорошо, что так!welcome

Спасибо, что прочли. На самом деле тут драма. Пока жили две соседки и не спорили о вере, и не считали из-за этого друг друга врагами, все было хорошо. Жили-дружили. Но стоило одной из них поверить, что иноверец - это враг (да-да, и смородину ворующий) - все пошло сикось-накось.

На самом деле обе героини изначально с гнильцой. Не любила Семеновна своего внука, и не сдала его в детдом только ради того, что пастор не велел. Что до Прокопьевны - она ведь, по сути, предала свою соседку. И с Федейпокривила душой. Так что ответ на вопрос - за что? напрашивается сам собой - по собственной вине. 

Не спорю, рассказ приятный. Здесь на "Омилии", ниже висят два подобных - "Венец или сказание об утопленном телевизоре" и "Марфа". Тем же стилем написаны. Посмотрите, коли будет желание.

Сюжет "Марфы" не выдумка - в нашей епархии во оны времена крестьянка продала корову, чтобы заплатить властям, дабы они не закрывали сельскую церковь. За это ее расстреляли. Много тогда было таких Марф...

Сергей Марнов

Да все у них хорошо, у этих милых старушек, ничего и не "сикось-накось". Настоящий святочный рассказ, спасибо, матушка, и предусматривает развитие в сторону воцерковления Семеновны. Конечно, в жизни с баптистами куда сложнее, подкованы они будь здоров, простой беседой упертость не переломить. Это мы проходили...

Ну-уважаемый Сергей, это не совсем святочный рассказ. Это трагедия, маленькая, но вполне себе трагичная. И суть здесь в том, что, когда человек начинает воспринимать ближнего, как врага, а потому хитрит с ним - ничего хорошего не выходит.

Здесь под сурдинку еще одна тема - разные верующие, разные поколения верующих. Перед написание рассказа пришлось читать в старом журнале письмо девушки-баптистки, которая в 50-е гг. сидела в лагере. Ей предлагали свободу, если она признает, что была-де обманута, если раскается. Она отказалась. 

Примеры православных исповедников напоминать излишне - они в нашей памяти, в наших сердцах.

Правда, осталось неясным одно - стал ли Федя фарисеем? Или все-таки уроки героического отца Николая не прошли даром?

Но рада, что Вы прочли это и восприняли так светло. Тьма не пройдет!rainbow

Вчера в "Эксмо" вышла-таки моя первая (дай Бог, не последняя) фэнтэзи-книжка - "Записки из преисподней" - этакий "Баламут" на новый лад. Не так, как у Десницкого в "Балаболе" - иначе. Ученый чорт читает наукообразные лекции по разработке людей в Высшей школе искусителей (ВШИ). Не шедевр, но, вот такое, нестандарное произведение-мое... 

Сергей Марнов

А где достать? Честно скажу, ждал от Вас такого, очень ждал. Вы постоянно "на грани", постоянно пытаетесь заглянуть в Запредельное.

Такую книжку матушки Ефимии ХОЧУ!!!

И еще... у нас опять совпадение. 22-го, в пятницу, "Христианская жизнь" выпустила мой сказочный роман "Имон, или пожертвованное детство".  Там тоже иногда страшненько, хоть вещь, в целом, для семейного чтения.

Поздравляю с книгой!

Моя-то на "Озоне", "Указке" и проч. На сайте "Эксмо" и на "Лабиринте" есть и начало. Посмотрите - там кое-что уже понятно.

Запредельного-то у меня нет, все обыкновенно. Просто книгу о страстях хотелось написать не очень банально (поскольку их уже много написано) и не очень скучно. И, разумеется, не хотелось "переплюнуть Льюиса" - только человек, страдающей манией величия, мог бы дерзнуть на такое. Идея писать от лица беса пришла спонтанно. А что вышло... 

Честно говоря, могла б написать и получше. Но Сивка-Бурка, как всегда, не допрыгнул...