Тропинка

Можно было и через город, напрямую. Только жарко. В аптеку, правда, стоило забежать… Ладно, завтра успею. Тропинка шла мимо домов, вдоль сквера. Вот туда-то мне и надо…

Калитка была почти посредине. Металлическая, зеленая, с крупной сеткой. Открывается в обе стороны. От кого она? Любая собака откроет. Наверное, для красоты.

Я зашел в сквер, и почти сразу же споткнулся о выдающийся из земли булыжник. Видно, мостили давно, если корни деревьев успели выдавить камни из земли. Возле пересечения с основной дорожкой сквера, куст крапивы чуть не задел руку. Сорока! Она сидела на ветке прямо напротив, и была будто удивлена моим появлением. Повернула голову налево, потом направо. Подскочила, что-то пронзительно прострекотала, взмыла над сквером и улетела куда-то в сторону медицинского центра.

Я свернул налево, чуть не наступив на худую таксу.

— Извините…

Хозяин вежливо пробормотал что-то и пошел дальше. Такса даже не обернулась. На углу стояли два огромных контейнера зеленого цвета. Вроде кузовов, снятых с самосвала. Должно быть, опять рабочие мусор убирают. Германия — страна порядка.

Я прошел несколько метров по старинной брусчатке и заметил его.

Старик. Или не очень. Со спины не заметно. Он присел на корточки и почти наполовину исчез в кустах. Я увидел подошвы его новых, хотя и старомодных ботинок. Они были не стоптаны. Будто только что из магазина.

Черные парадные брюки. Что он делает в таком виде в этом сквере?

Старик вылез из кустов и чуть не сбил меня с ног.

— Простите, молодой человек…. Я вас не заметил. Тут все так заросло…

Я улыбнулся и представился. Он вытер руки о носовой платок, потом поправил очки.

— Вот как…Интересно. А много в Берлине русских?

Его неожиданное любопытство показалось мне странным.

— Тысяч триста…

Старик удивленно поднял брови.

— Так много… Но и раньше было немало. Пригород Шарлоттенбург даже называли «Шарлоттенград». Но вы этого помнить не можете. Позвольте представиться: Франц Штубер.

Неизвестно откуда он достал черную шляпу, надел ее на голову и тут же снял. Манера показалась мне странной. Почему он весь в черном?

— Жарко, не находите?

— Да уж. А чем вы здесь заняты, позвольте поинтересоваться?

Он вздохнул. Я оглядел его повнимательнее: невысокий, седой, с небольшой аккуратной бородкой, в очках. Худощавый, сероглазый. Глаза даже были не совсем серые, а несколько водянистые. Черный костюм, черные носки, круглые очки.

— Чем занимаюсь? Да всем, что необходимо в этой дыре. Надеяться на чью-то помощь не приходится. Один я. Жена ушла. Давно уже. И уехала в Мюнхен. Кажется….

Он не очень осторожно уходил от ответа. Настаивать было неудобно. Я осмотрел место, где копался Франц Штубер: в кустах был буквально выломан проход. Зеленые ветки теперь формировали над ним что-то вроде арки. Прямо под ней и стоял мой собеседник. За его спиной была видна небольшая полянка, а в глубине виднелся серый могильный камень. Господин Штубер старательно пытался загородить мне вид своим некрупным телом.

— Молодой человек, я вас, наверное, отвлекаю…

Я понял, что совершаю что-то бестактное.

«Может, он могилу родственника отыскал? Или клад нашел»? Я попрощался и пошел дальше по вымощенной булыжником дорожке. Оглядываться было неудобно…

Такая жара, а он в шляпе. Странный немец.

За сквером мне захотелось свернуть направо. Не знаю, почему. Можно было продолжить через садик. В Берлине садики на каждом шагу.

Я вышел на Меллеман штрассе, перешел на другую сторону. Спустился в метро. До Алекандерплатц было несколько остановок, но они в Берлине короткие. Пересел на электричку. Хакешер маркт. Здесь находится знаменитый Остров музеев. Но Пергамский алтарь меня сегодня не интересовал. Раза три уже видел. На пешеходном мостике какой-то цыган или румын торговал советскими фуражками. Сколько их осталось после окончания Холодной войны, если до сих пор торгуют? И ведь нужны же кому-то…

После мостика я прошел по набережной до Исторического музея. Самое начало знаменитой Унтер ден Линден. «Под липами». Стыдно было, что живу в Берлине, а в этом музее еще не бывал. Римская мозаика… Первые германцы…. А вот это интересно: рыцарь на коне в полном панцире. Да, средневекового оружия здесь — побольше, чем в Эрмитаже!

Я долго бродил по залам: Наполеоновские войны, Первая мировая… Меня привлек один стенд: металлические коробки для папирос. В помощь армии и флоту. Забавно. Неужели, они надеялись таким образом выиграть войну? Сигарет побольше продать…

Музей понемногу кончился. Неплохой музей, нечего сказать. Я медленно побрел к остановке электрички. Жара начала спадать.

Берлинская электричка всегда меня удивляла: идет на такой высоте и так виляет! Все время невольно опасаешься: вдруг под откос полетит?!

В том самом садике я появился на следующий день. И сразу же был неприятно поражен.

Человек пять рабочих в цветных комбинезонах наполняли контейнеры какими-то камнями. Грохот стоял ужасный. Один из рабочих усердно колол один из камней специальным молотком. Я подошел поближе.

— Добрый день! Что за погром в таком тихом скверике?

Рабочий распрямился и неприветливо взглянул на меня.

— Добрый день. Работа. Коммунальные службы велели убрать все камни. И расколоть для удобства. Вот, стараемся…

— А что за камни?

Он пожал плечами.

— Известно какие — могильные. Это ведь заброшенное кладбище. На могилы давно никто не ходит. Родственники за содержание не платят. Наверное, сами давно умерли все. Будет просто сквер. По-моему, совсем неплохо…

Он кивнул в знак прощания, и вернулся к работе. Отколол еще кусок. Я прочел надпись на нем: «Штубер».

Понятно… Было кладбище, станет сквер. Как просто. Германия!

Я свернул и толкнул калитку. Было грустно. Неожиданная мысль пронзила мозг. Фамилия на камне! Штубер. Хотя, мало ли подобных фамилий в Германии?

Прошло два дня. По дороге к метро в сквер заходить не хотелось. Тем более что была альтернативная дорога. Но строят в Германии быстро. Ломают тоже. И вот, под вечер, по пути домой, мне захотелось пройтись через этот злосчастный сквер. Хотя, почему «злосчастный»? Обыкновенный берлинский сквер. Бывшее кладбище. Было пустынно. Немцы ложатся рано. Я обогнул небольшой барьерчик на входе, и начал путь наверх. Здесь вымощенная камнями тропинка совершала небольшой подъем. Я смотрел себе под ноги, чтобы не споткнуться, и невольно вздрогнул, когда меня окликнули из темноты:

— Молодой человек!

Его фигура, одетая в черное, сливалась с кустарником.

— Господин Штубер?

Он улыбнулся.

— Не забыли? Это хорошо. А вас ждут….

Я поежился.

— А я ни с кем не договаривался. Или это налет?

Он рассмеялся.

— Да нет, не беспокойтесь. Просто люди, которые бы хотели с вами встретиться. Здесь недалеко. Прошу вас следовать за мной…

Он взмахнул рукой, указывая дорогу.

— Уважаемый господин Штубер, я уже ходил по этой тропинке. Из любопытства. Она никуда не ведет. Заходит в кусты и выходит назад. Тупик.

Он замахал руками.

— Только не для меня. Нам сюда…

На соседней улице зажглись вечерние фонари. Свет предательски показал потертость пиджака Штубера. Он полез в карман и достал оттуда металлическую коробку.

— Угощайтесь!

Я мельком взглянул на нее.

— Я такую где-то недавно видел… Папиросы «В помощь флоту»… Спасибо, у меня свои.

— Как хотите. Мы пришли.

Мы сделали буквально несколько шагов по неровным камням. Кусты обступили нас со всех сторон. Откуда здесь полянка? Раньше не замечал. А теперь она словно раздвинула кусты во все стороны. Франц Штубер прошел вперед.

— Уважаемые дамы и господа! Я привел долгожданного гостя. Можно выходить…

Я не понял, как это случилось. Сначала — поляна, которую я раньше не замечал. Потом, она оказалась заполненной людскими фигурами. Они не выросли из-под земли. Они будто свернулись из вечернего воздуха. Несколько аккуратных рядов мужчин в старинных костюмах, женщин в кружевных платьях, чепцах, простоволосые….

Я обернулся к Штуберу — он ободряюще кивал головой. Первая из близ стоящих дам, чуть смущаясь, вышла вперед, поклонилась, и прошептала свое имя:

— Анна Линдт…

Снова поклонилась и вернулась назад. За ней последовала следующая. Потом еще одна. Потом начали выходить мужчины во фраках и сюртуках. Имен я не запоминал. Роль спикера взял на себя Франц Штубер.

— Уважаемые дамы и господа, думаю, все мы представиться не успеем, да гость и не запомнит. Он и так видит, что нас немало…

Я потряс головой. Как будто все они от этого снова растворятся в сумерках. Не растворились. Штубер увидел мой жест, и снова улыбнулся.

— Не старайтесь, молодой человек, не поможет. Мы здесь. И никуда отсюда не денемся. Как бы ни хотелось. И вам и нам.

Мне стало неудобно. Все собравшиеся смотрели на меня жалобными глазами. Штубер снова заговорил.

— Что случилось с моим камнем, вы уже заметили. То же самое произошло с камнями остальных. А вед здесь был наш последний дом. Как бы вам понравилось, если бы дом ваш сравняли с землей?!

Из толпы незнакомцев раздался вздох, похожий на шелест. Анна Линдт, женщина в скромном узком платье, тоскливо пояснила:

— Мы здесь давно. Привыкли. У многих корни деревьев уже давно сквозь ребра проросли.… А люди здесь собак выгуливают. Они на наших могилах такое делают.

Она зарыдала во весь свой негромкий голос. Я не знал, куда деваться. Собрался с духом, и примирительно сказал:

— Спасибо за доверие. Сквер очень красивый. Но что я могу сделать? И вообще я не имею никакого отношения к берлинским коммунальным службам. Я вообще не немец… Я понимаю, что все покойники — бывшие люди, а все люди — будущие покойники. Если придется здесь помереть, на немецком кладбище срок мой тоже будет ограничен. Тридцать лет. А дальше… Если родственники место не оплатят — зароют поглубже, памятник снесут, а сверху похоронят кого-нибудь другого… И никто не узнает, где могилка моя… Простите, заговорился.

Все молчали. Лица их потихоньку начали сливаться с вечером. Только Штубер не сдавался.

— Что же нам теперь, прохожих по ночам пугать?! Я им просто свои папиросы предлагать буду. А потом демонстрировать, что от меня под землей осталось? Хотите посмотреть?

Меня передернуло.

— Спасибо, не надо! Верю. Хотя, это идея! Пресса приедет и психиатры. Только памятники ваши никто не восстановит. Господин Штубер, я в Берлине человек случайный. И от меня вообще ничего не зависит.

Вот и мой поворот. Штубер замедлил шаг.

— А, может, прямо к бургомистру? И обломок надгробного камня ему на письменный стол?!

Я приоткрыл калитку.

— Будет оригинально. Но о результате судить не берусь. Жаль вас всех. Просто жаль…

В сумерки через этот скверик я решил больше не ходить.