Три Анны. Глава из середины романа.

***
Мануфактура купца Веснина была выстроена в небольшой деревеньке Дрыновка, близ Ельска.
Много лет назад, когда Иван Егорович присмотрел здешние места под жестяную мастерскую, в Дрыновке насчитывалось лишь двадцать дворов. Да и в тех мужики ближе к весне ходили на отхожий промысел. Чаще всего сколачивали артель по заготовке льда. Иной год выборный большак артель в саму столицу водил, там особо много льда требовалось ледники набивать. Работа та считалась опасной, и не все мужики в Дрыновку вживе возвращались.
Лед напиливали огромными кубами, называемыми «кабанами». Чтобы вытащить скользкого «кабана» из воды, требовались крепкие сани с могучей лошадью, да человек пять артельщиков со стальными крючьями и верёвками в руках. Бывало, что «кабан» срывался со скользкой верёвки и хоронил в ледяной воде и работника, и лошадь.
Нынче, благодаря жестяному ремеслу, об отхожем промысле и думать забыли, а деревня окрепла, разрослась. Местные бабы Ивана Егоровича, только что не на руках носили: мужики из дома ни ногой, все при деле, знай себе сидят день-деньской, жестяные вёдра да короба клепают.
За работу Веснин платил сполна, без задержки. С купеческих денежек у дрыновчан в хлевах коровки замычали, козочки заблеяли. А уж сколько детей за те годы народилось, и не счесть! В редком доме детский плач не слышался.
– Всё наше довольство благодаря благодетелю, – говорили бабы, низко кланяясь Веснину, частенько наезжавшему в мануфактуру навести порядок хозяйской рукой.
Аня тоже любила ездить с отцом в Дрыновку, поэтому несказанно обрадовалась, когда за завтраком Иван Егорович объявил своё решение:
–Вот что, дочки, смотрю я, городской воздух вам без пользы: Маринушка невесела, а Анна и вовсе задурила, – он выразительно кивнул на Анину забинтованную руку, – собирайтесь-ка вы в Дрыновку. Поживёте у управляющего Сысоя Маркеловича, хороводы с девками поводите, книжек почитаете, глядишь, и умные мыслишки в голове зашевелятся.
Говоря это, Веснин не отводил глаз от лица дочери, и она прекрасно понимала, что вся его речь посвящалась ей одной и это её мыслишки должны, наконец, зашевелиться в нужном для замужества направлении.
Собрались быстро. Мариша загрузила в повозку плетёный сундучок с лёгким платьем, а Аня корзину книг и учебники – подготовиться к открытию классов, благо подходящий дом для школы Веснин накануне выкупил и пообещал послать туда плотников, сколотить столы и парты.
На козла двуколки сел верный Степан, не забыв накинуть на плечо заряженную порохом любимую берданку, а сам Иван Егорович поехал верхами вперёд проверить путь, выбрав в стойле смирную кобылу Муху, отличающуюся неумеренной любовью к солёным огурцам.
Дорога до Дрыновки в пять вёрст, пролегала среди полей, засеянных овсом, казавшимися с дороги изумрудными озёрами. При любом дуновении ветерка, зелёная гладь молодых овсов от края до края катилась лёгкой волной, разбиваясь у самой дороги о неглубокий овраг с красноватой землёй.
Кое-где озёрную гладь овса, как ножом разрезали широкие тропки, идущие беспорядочными цепочками.
–Медведь баловал, – обернувшись к девушкам, объяснил Степан, – он большой охотник овсы мять.
Я когда парнем был, на медведя в овсах хаживал с одним барином. Строил барину лабаз на дереве, подушечку сеном набивал, чтоб сидеть удобней было. А уж он всю ночь с ружьём добычу караулил, хотел, вишь, жене медвежью шкуру на именины презентовать.
–Подарил? – поинтересовалась Анна.
–Куда там, – заулыбался Степан, подхлестнув лошадь, – медведь он не дурак. Почуял охотника да в другое место перебёг. Медведя добыть не каждый может.
– А ты видел медведя, Степан? – спросила Маришка, пристально вглядываясь в медвежьи лёжки, заметные с первого взгляда.
Степан кивнул:
–Знамо дело. Они, медведи, не больно от людей хоронятся, особенно если зверь молодой, непуганый.
Да вроде, вон один!
– Где? – хором воскликнули подруги, привставая с сиденья.
–Вправо глядите, барышни, у самого леса.
Кнут Степана указал на двигающуюся точку за полем, закрытую раскидистыми кустами ольшаника.
–Ой, мишка, – восторженно взвизгнула Маришка, прищуривая близорукие глаза, чтобы лучше видеть.
Желая угодить барышням Степан придержал лошадей, и Анна без труда разглядела, что за лесной зеленью скрывается не медведь, а всадник на вороном коне.
– Гони, Степан, это не медведь.
– И, эх! – хлыст со свистом рассёк воздух, на палец пронесясь над лошадиной холкой, и двуколка, набирая скорость, стремительно понеслась вперёд, подпрыгивая на колдобинах.
Всерьёз забеспокоиться об уехавшем вперёд отце Аня не успела, потому, что сразу за поворотом увидела мирно жующую овёс Муху, и сидящего на валуне Ивана Егоровича, при виде них поднявшегося на ноги.
–Решил вас подождать.
Безмятежное лицо Веснина подсказало Ане, что он не видел таинственного всадника, постоянно мелькающего на её пути. Она решила не беспокоить батюшку лишними подозрениями о разбойниках. Иван Егорович слыл человеком горячим – не дай Бог, кинется в погоню, а уж чем схватка закончится – никто не ведает. Тем более неизвестный вёл себя вполне миролюбиво: мало ли кто по лесу ездит – стёжка туда никому не заказана, да и за берёзовой рощицей уже дымила труба мануфактуры, если надо, работники в обиду не дадут.
К приезду дорогих гостей жена Сысоя Маркеловича, тётка Лукерья, расстаралась на славу – стол ломился от закусок. Посреди стола на почётном месте отливала хрустящей корочкой тетёрка, запечённая в собственном соку. Около красного места, на которое усадили Веснина, хозяйка пристроила чугунную сковороду с томлёными в сметане карасями, обильно посыпанными зелёным луком, напротив девушек дымился горшочек с белыми грибками, как крышкой запечатанный пшеничной лепёшкой, а возле хозяина истекал слезой запотевший кувшин с черничным квасом.
Степенно перекрестившись на иконы, Веснин одобрительно похвалил зардевшуюся хозяйку:
–Ну, Лукерья, тебя в царские хоромы кухарничать не зазорно отправить.
–Покорно благодарю, батюшко, – женщина благодарно склонилась в поклоне, приглашая за стол, дымящийся ароматами.
Все разом почувствовали как проголодались.
Отхлебнув пару ложек грибной похлёбки, Аня осмотрелась: сколько раз бывала она здесь, и ничего с годами не меняется – тот же громоздкий комод, застеленный вышитой ширинкой, у окна – кадка с фикусом – гордостью тётки Лукерьи, вдоль стен массивные лавки, устланные домоткаными половиками, и Анин любимец – огромный красный сундук, броско расписанный сказочными зверями.
Нянюшка сказывала, что в такие сундуки складывают приданое невесты и на лошадях везут через всё село в дом жениха. Смотреть возок выбегают и стар и млад, по сундуку судят о достатке новобрачной: хорош сундук – с умом жених невесту выбрал, а коли сундучишко старый, потрёпанный, да, не приведи Бог, маловат для нарядов – тогда пиши пропало. Не будет у молодых сытой жизни.
Вслед за мыслями о сундуке снова стали наползать невесёлые думы о сватовстве фон Гука, об Алексее Свешникове…
Кажется, Маришка почувствовала состояние подруги, потому что внезапно отложила ложку и вопросительно взглянула на Ивана Егоровича и хозяев:
– Спасибо за угощение, милостивые хозяева. Дозвольте Аннушке показать мне деревню?
– Идите, девицы, погуляйте, – не отрываясь от беседы с Сысоем Маркеловичем, разрешил Веснин, – да далеко не забредайте.
Тёплый летний ветерок, игриво задувавший в лицо, моментом развеял грустные Анины мысли. Как можно сожалеть о случившемся, если ты молода, здорова, над головой светит яркое солнце, дорожка сама стелется под ноги, а местные парни восхищённо смотрят вслед.
Взяв Маришку под руку, Аня перебросила назад тяжёлую косу, свисавшую ниже пояса, и указала рукой на просвет среди купы деревьев:
–Там река. Побежали!
Вода в речке Рудице, протекавшей через Дрыновку отливала на свету неожиданной краснотой, а на вкус казалась чуть солоноватой.
– Не вода в Рудице струится, а кровушка русская из жальника капает, – говорили молодёжи старики, указывая на поросший лесом курган в истоке реки. Пять веков назад, там захоронили русичей, павших в битве со шведами, охочими до здешних земель. Спят под земельным спудом богатыри, а люди их поминают, жалеют. Оттого и название «жальники» пошло. Много их по здешним местам раскидано.
Опустившись на колени, Аня погрузила руки в речные струи, глядя, как вода переливается между пальцев. Хоть и мелкая речка, но студёная.
–Говорят, кто в Рудице искупается, у того все раны заживут, – припомнила она Маришке местную примету, – здесь недалеко омут, пойдём, искупаемся.
Марина неопределенно повела плечами и боязливо покосилась на длинные нити стелящихся по дну водорослей:
–А не запутаемся?
–Да что ты! Я в омуте сто раз купалась. Там за кустами есть девичья купальня. Парням ход строго-настрого заказан.
Не дожидаясь Маришкиного согласия, Аня нырнула в кусты, густо окружавшие небольшой чистый омуток с тёмной водой по которой плавали белые лилии, быстро скинула блузку, юбку, и в одной рубахе прыгнула в речной холод. Ледяная вода обожгла тело, словно крутой кипяток из самовара, а на душе стало необыкновенно легко и радостно. Так бы и плавала, словно речная дева, плела венки из лилий, резвилась с рыбками.
–Маришка, ау! Ты где? – закричала Аня с середины пруда, не увидев подружку рядом с собой, – Маришка! Отзовись!
Вслушиваясь в гудящую тишину леса, Аня уловила тихий шорох за кустами.
Двумя сильными взмахами, она подплыла к берегу, отжала намокший подол рубахи и косу, накинула одежду и осторожно выглянула через кусты.
Маришка стояла посредине тропинки, вытянувшись в струнку и подавала ей руками загадочные знаки.
– Мариша, что случилось?
Подруга приложила один палец к губам, а другим указала в направлении заросшего осотом болотца:
–Я видела всадника на вороном коне.
Это было уже слишком! Гнев на неизвестного преследователя, затмил собой чувство опасности и, кое-как обувшись и одевшись, Аня помчалась в указанном Маришей направлении.
Она слушала за спиной хруст веток под Мариниными ногами и её громкое дыхание.
В единое мгновение перелетев по кочкам сухое болотце с розовеющей клюквой, Анна очутилась на крошечной берёзовой островинке, просматривающейся насквозь, тяжело отдуваясь осмотрелась по сторонам: кругом не было ни души.