Вы здесь

Сказание об Аврамии и Марии 3

Первое, что увидел Аврамий, открыв глаза, был белевший в лунном свете четырехконечный крест. Он высился над ним, словно знамение победы Господней над смертью и силами зла. Вот только сам Аврамий лежал во тьме и сени смертной — в овраге за околицей Н. Избитый, полумертвый, побежденный. Но почему? За что? Господи Боже, почто Ты презрел дело рук Твоих?

Аврамий смотрел на Крест, белевший среди ночного неба, и молился Спасителю теми же словами, с которыми некогда Он Сам обращался с Креста к Своему Небесному Отцу:

— Боже, Боже мой, почто Ты меня оставил?!19

Как же Аврамий жаждал сейчас получить от Господа хоть какой-то знак того, что он не оставлен, что он услышан! Но перед ним в ночной тишине безмолвно белел все тот же Крест... словно то и был ответом Бога на молитву Аврамия: «нас ради и нашего ради спасения...» И тогда он вновь стал молиться: уже не о себе самом — о своих гонителях:

— Господи, услышь молитву мою, смилуйся над рабами Твоими! Освободи их от уз диавольских. Даруй им познать Тебя, Единого Истинного Бога, ибо нет другого Господа, кроме Тебя!

Потом он приподнялся и, превозмогая боль, пополз вверх по пологому склону оврага. Несколько раз он срывался и падал, и снова полз, пока не оказался у подножия Креста, и не припал к нему с плачем, словно к ногам Спасителя, моля даровать ему силы для продолжения борьбы. И Животворящее Крестное Древо словно оживотворило его самого: Аврамий медленно поднялся на ноги и, не оглядываясь, побрел в сторону Н.

А за его спиной в лунном свете белело сухое дерево с раскинутыми в сторону сучьями, так похожее на Крест...

Глава 4. Труды и плоды.

...День сменял день, месяц сменял месяц, год сменял год, а Аврамий по-прежнему был в своем храме и за священника, и за чтеца, и за певчего, и за единственного богомольца. И потому ему все чаще казалось: он сеет Слово Божие на бесплодной земле. Ведь, несмотря на все его попытки просветить жителей Н. светом Христовой веры, они продолжают коснеть в язычестве. Если же и заглядывают в церковь, то лишь из любопытства. Или для того, чтобы, по наущению неистового Аполлодора, вытащить Аврамия на улицу и с побоями и оскорблениями протащить по селу. И бесы веруют, и трепещут20. Но, похоже, эти злостные язычники еще хуже бесов! Сам же он среди них, как в аду. Горе ему, обреченному выполнять невыполнимое послушание...не иначе, как за свои грехи!

Увы, Аврамий не замечал, что с каждым днем в его храм приходило все больше селян. Причем не только для того, чтобы поглазеть на ее убранство. Но чтобы увидеть нечто более удивительное: служителя христианского Бога, что, несмотря на насмешки и побои, которыми они его осыпают едва ли не каждый день, не спешит убраться восвояси, как это сделали те, кто приходил до него. Мало того — этот враг их богов не считает врагами их самих. Вон как ласково и почтительно он обращается к ним, уговаривая уверовать в Бога, Которому он служит! В то время как Аполлодор только и знает, что грозит им гневом богов. Однако его боги отчего-то не защитили себя, когда этот христианский священник сбрасывал их наземь... А может, они — ложные боги? Истинный же Бог — Христос, Которого им проповедует Аврамий?

Так, незаметно для них самих, в душах жителей Н. прорастало посеянное Аврамием семя веры в Христа-Спасителя...

* * *

Однажды, когда Аврамий, как всегда в одиночестве, заканчивал служить Литургию, с улицы до него донесся шум множества голосов. Голоса приближались, становились все громче. И, хотя Аврамий не мог различить не единого слова, в шуме и криках ему чудилась угроза. Еще бы! Ведь он и его храм для язычников — словно бельмо на глазу. Как видно, они решили покончить с ним. Что ж, если для него жизнь — Христос, то и смерть за Него — благо! В руце Твои, Господи, предаю дух мой...

— Крести нас, Аврамий! Мы хотим веровать в твоего Бога! Велик Бог христиан!

В первый миг Аврамию показалось, что он бредит. Те самые люди, которые еще недавно били его и осыпали проклятиями, теперь простирали к нему руки, умоляя научить их вере в Бога, Которому он служит. Потому что они убедились — Он — Истинный Бог!

Аврамий стоял, как громом пораженный. Ведь на его глазах совершилось то, на что он уже не надеялся... А потом он воскликнул:

— Отцы мои, братие и чада! Воздадим славу Богу, просветившему ваши сердечные очи, чтобы вы познали Его и очистились от идольской скверны. Так веруйте же от всей души в Живого Бога, Творца неба и земли: Отца, Сына и Святого Духа. И, уверовав, получите жизнь вечную.

— Веруем! Веруем! — раздалось в ответ. — Только скажи, что нам теперь делать? Мы сделаем все, что ты велишь, отче! Только не отвергай нас, научи, спаси!

— Креститесь, и веруйте во Христа, и уверовав, получите жизнь вечную. — ответствовал Аврамий.

В тот же день все селяне, от мала до велика, приняли крещение. После этого некоторые из них разгорелись столь великой ревностью по новообретенной истине, что решили расправиться с Аполлодором. В самом деле, сколько лет этот старый лжец обманывал и обирал их! Мало того: по его вине они едва не убили Божия человека, своего отца и наставника — Аврамия. Ведь именно Аполлодор науськивал их на него. Пусть служитель бесов убирается в преисподнюю: там ему самое место! Смерть ему!

Однако к великому горю новоявленных борцов за истину, Аполлодор словно в воду канул. Впрочем, стоило ли вспоминать о нем! Ведь теперь у селян был новый наставник — Аврамий, который каждый день читал им Священное Писание, рассказывал о Царствии Небесном, ждущем праведников, и о геенне огненной, куда отправятся грешники, отвергшиеся Бога и правды Его, о святых, о правде, о вере. А они, сидя у его ног, жадно, как земля, долго лишенная живительной влаги, впитывали в себя его слова...

Тогда Аврамий в один день привел ко Христу около тысячи душ. Лишь душу собственной племянницы он не смог удержать на пути спасения. Но почему?!

* * *

А почему он покинул Н.? Ведь уверовавшие селяне относились к нему с величайшим почтением...да что там! — с благоговением! Трепетно ловили каждое его слово. И были готовы исполнить все, что он скажет. Возможно, окажись на месте Аврамия другой священник, он порадовался бы такой великой преданности и столь беспримерному послушанию своей паствы. Однако Аврамий прозревал в этой преданности и послушании то, что тревожило и ужасало его.

В самом деле, новоявленные духовные чада Аврамия буквально задаривали его всевозможными подарками. «Это от чистого сердца», «не погнушайся, батюшка», «возьми ради Бога», упрашивали они, вручая ему свои приношения. И чего только ему не несли! От корзинки отборных фиников до серебряных, а то и золотых украшений, от кувшина масла или вина до шелковой подушки с искусно вышитой на ней надписью: «дорогому авве на молитвенную память от рабы Божией имярек». Сколько раз Аврамий твердил селянам, что ему самому не нужно ничего, а, если они хотят пожертвовать для храма муку, масло и вино, пусть несут их туда. Однако они тянули свое: «прими, батюшка, Христа ради». И горько скорбели, когда Аврамий отказывался взять приносимое. Словно в его лице их дары отвергал Сам Бог... Но едва ли не больше них скорбел сам Аврамий, который, скрепя сердце, принимал от очередной благочестивой прихожанки очередной ненужный ему дар. Мало того — пагубный дар. Ведь, став монахом, он дал Богу обет добровольной нищеты. Однако теперь, чтобы не огорчить своих духовных чад отказом, невольно нарушал его, страшась худшего. Ибо помнил: капля камень долбит. И дающий малую потачку греховной страсти рискует стать ее рабом.

Но это было еще полбеды. Куда больше Аврамия тревожило иное. До него все чаще доносилось: «батюшка велел», «батюшка сказал», «батюшка благословил». И в разговорах его прихожан слово «батюшка» звучало все чаще, намного чаще, чем упоминания о Боге. Впрочем, его называли не только батюшкой, но и аввой, учителем, наставником...даже спасителем. И цитировали его слова едва ли не наравне со Священным Писанием. Похоже, он, раб Божий, становился кумиром для своих прихожан. Но... как именуют того, кто дерзнет поставить себя на место Христа?!

Среди его духовных чад нет ни мира, ни братской христианской любви. Они соперничают между собой за право услужить ему, за место рядом с ним, как будто от этого зависит их спасение. Заискивают перед ним, как рабы — перед господином. А между собой грызутся, как змеи. Этого ли он хотел? И что теперь делать? Как выполоть терние, выросшее среди пшеницы, не повредив ее?

Сколько раз Аврамий обращался с этими вопросами к Богу! И наконец, сделал то, что казалось ему наилучшим выходом. В одну из ночей он тайно ушел из села, моля Бога о том, чтобы Он не вменил ему в грех этого бегства. И чтобы Он позаботился о его духовных чадах, оградил их оплотом Своей благодати и просветил их сердца, дабы они, благоугодив Ему, сподобились Небесного Царствия.

Некоторое время Аврамий скрывался в потаенном месте. Когда же до него дошла весть о том, что епископ эдесский, посетив Н., рукоположил нескольких, наиболее преуспевших в вере селян, во священников и диаконов, он вернулся туда, где начинал свои иноческие подвиги. И, построив рядом со своей старой кельей другую, поменьше, затворился в ней. Слава Господу, теперь он вновь был один. Наедине с Богом.

Мог ли Аврамий знать — это лишь временное затишье перед надвигающейся на него новой бурей...

* * *

Как-то в полночь, когда он стоял на молитве, его келью залил ослепительный свет, более яркий, чем сияние солнца. И послышался голос, подобный раскату грома:

— Блажен ты, Аврамий! Ибо никто из людей не исполнил Моей воли так, как Ты!

Что это? Глас Божий? Неужели? Но...ведь даже великие святые считали себя всего-навсего неисправными и нерадивыми рабами Господними. Кто он перед ними! Нет, этот голос, взывающий не к нему, а к его гордыне — не от Бога!

— Да будет тебе погибелью твоя злоба! — воскликнул Аврамий, осенив себя крестным знамением. — Я — грешный человек, но надеюсь на благодать и помощь Бога моего. Именем Христовым — сгинь, исчезни!

Едва Аврамий произнес эти слова, как в его келье воцарились кромешная тьма и глухая тишина. Впрочем, затворник не сомневался — это ненадолго.

Действительно, спустя несколько дней ночную молитву Аврамия прервал яростный крик и грохот. Кто-то с нечеловеческой силой и яростью рубился в двери его кельи, колотил по сотрясающимся от могучих ударов стенам, по крыше, с которой на затворника дождем сыпались пыль и песок:

— Эй, сюда! Скорей! Сейчас мы до него доберемся! Сейчас мы свернем ему шею! Прощайся с жизнью, монах!

Стены кельи ходили ходуном. Казалось — еще миг, и они рухнут, похоронив под собой Аврамия. Вот через образовавшуюся брешь в двери тускло блеснуло лезвие топора... Сколько их там? И кто они? Разбойники? А может, собратья его недавнего ночного гостя?

— Все народы окружили меня, но именем Господним я низложил их...21 — запел Аврамий псалом. И по мере того, как он пел, его голос становился все громче и уверенней. Зато яростные удары и крики за стеной становились все глуше и тише, пока не стихли совсем.

Впрочем, незваные ночные гости не оставляли Аврамия и днем. Однажды, когда он собирался поесть, в его келью сквозь запертую дверь развязной походкой вошел полунагой чернокожий юноша. Не говоря ни слова, он подошел к затворнику и попытался выхватить у него из рук глиняную миску с едой. Однако Аврамий, разгадав его намерение, крепко держал посудину обеими руками. Похоже, незваный гость не ожидал подобной бдительности. Он отпрянул в сторону, а потом взял в руки светильник, и, встав перед Аврамием навытяжку, затянул псалом:

— Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем22...

Он пел все громче и громче, явно намереваясь обратить на себя внимание затворника. Однако Аврамий спокойно и неспешно продолжал свою трапезу, словно был глух и нем. Лишь закончив ее и осенив себя крестным знамением, он обратился к незваному гостю:

— Нечистый и треокаянный! Если ты знаешь, что блаженны боголюбцы, то зачем ты их тревожишь?

— Чтобы одолеть их! — с кривой ухмылкой ответствовал мнимый юноша. — И тебя я так просто не оставлю! Мы еще посмотрим: кто — кого!

Аврамия возмутила наглость лукавого.

— Ах ты, проклятый! — воскликнул он, объятый праведным гневом. — Не надейся на это! Ты можешь одолеть разве что подобных себе богоотступников, потому что нет в них Бога. А от боголюбцев ты бежишь, гонимый прочь их молитвами, как дым — ветром. Жив Господь и благословен Бог, слава и похвала моя, что я не боюсь тебя! Стой тут хоть год, хоть целый век — ты ничего не добьешься! Мне до тебя дела — не больше, чем до дохлого пса!

Юноша исчез так же внезапно, как появился. Впрочем, бесы являлись к Аврамию еще не раз. Чаще всего — по ночам, когда он читал молитвенное правило. И всегда — иначе, чем прежде. То вокруг кельи затворника бушевала и бесновалась толпа, то подстилка, на которой он стоял во время молитвы, вспыхивала, превращаясь в полыхающий костер, в подобие печи Вавилонской. Однако могла ли дерзость демонов поколебать веру Аврамия и его надежду на Божию помощь? Не больше, чем вышедшая из берегов река — вставшую на ее пути несокрушимую каменную гору. Так что диаволу только и оставалось, что изливать свою бессильную злобу в сетованиях и угрозах:

— Я уже не знаю, что с тобой поделать! Ты во всем побеждаешь меня! Но я все равно от тебя не отстану! Я все равно одолею и смирю тебя!

— Будь проклят ты и все дела твои! — отвечал ему Аврамий. — Мы не боимся ни тебя, ни твоих козней. Слава и поклонение Господу и Владыке нашему, давшему нам силу и власть попирать тебя и всю силу твою!

Увы, не сумев победить Аврамия, диавол все-таки нашел способ уязвить его, уловив душу его племянницы и духовной дочери...

А ведь начало ее подвигов было поистине благим началом!

Глава 5. «Мария же благую часть избра...»23

В тот день к Аврамию снова пожаловал отец Стефан. Надо сказать, что монах нисколько не удивился приходу друга. Ведь с тех пор, как, вернувшись из Н., он вновь поселился здесь, к нему все чаще наведывались люди. И из Эдессы, и из соседних сел. Среди них были не только миряне, но и иноки, даже священники. Всем хотелось сподобиться душеполезной беседы с Аврамием и получить от него духовный совет. Как видно, отец Стефан решил последовать их примеру. А может, просто решил навестить друга детства. Спаси его Господь! Но что это за девочка стоит рядом с ним? Его дочь? Однако она совершенно не похожа на отца Стефана. Зато поразительно напоминает кого-то другого, хорошо знакомого, но давно забытого Аврамием...

— Благослови, отче! — приветствовал монаха отец Стефан. — Если бы ты знал, как я рад тебя видеть! Ты ведь у нас теперь личность известная: просветитель язычников, великий миссионер. Не чета нам, смиренным...

-Полно, друг! - прервал его Аврамий, которому все жти похвалы были, мягко говоря, не по душе. - Лучше расскажи, как ты сам поживаешь. Небось, уже священник...

-Какое там! - недовольно поморщился отец Стефан. - Все еще в дьяконах хожу. Другие меня давно обскакали. Даже те, кто позже меня в церковь пришел. Ума не приложу, за что мне такая немилость? Служу исправно, ни одной службы не пропускаю. И богадельню содержал, пока были деньги. Да у нас в городе...да что там! в епархии никто из священников столько Богоугодных дел не делал, сколько я, простой дьякон! Не иначе, как они мне завидуют... Впрочем, ладно! Я к тебе опять с делом. На днях умер твой брат...

Какой брат? Откуда? Разве у монаха, порвавшего с миром, могут быть родные? Впрочем, у него и в самом деле когда-то был брат... Старший брат по имени Авив, с которым они расстались много лет назад. Значит, он умер? Что ж, упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего! Он будет молиться за Авива: ведь это — лучшее, что он, инок и священник, сможет сделать для покойного брата!

— ...У него осталась дочь. — продолжал отец Стефан, указывая на свою маленькую спутницу. — Я привел ее к тебе, отче. Ее зовут Мария. Кроме тебя, у нее больше нет родных. Стало быть, теперь ты — ее опекун.

Аврамий молчал. Однако в душе он негодовал на брата. Неужели Авив настолько обмирщился, что забыл — став монахом, Аврамий умер для мира? Впрочем, откуда ему помнить об этом? Этот Авив всегда думал только о себе... Но что же ему делать с новоявленной племянницей? Может быть, попросить отца Стефана, чтобы он отдал ее на воспитание какой-нибудь почтенной и добронравной прихожанке? А впоследствии нашел ей благочестивого мужа. Почему бы и нет?

— Между прочим, отец оставил Марии большое наследство... — донесся до него голос отца Стефана. — Да что же ты стоишь, дитя? Не бойся. Сложи ручки — вот так! А теперь подойди под благословение к своему дяде. Вот умница...

Девочка покорно сложила ручки, и, не поднимая глаз, робко подошла к Аврамию. А тот смотрел на племянницу, угадывая в ее лице черты смиренного Симона и властной Марфы. Какой-то она станет, когда вырастет? И будет ли счастлива, выйдя замуж? Бог весть...

А может, лучше иное? Пусть Мария станет невестой Христовой. Разве монашество не выше брака? Опять же — разве были счастливы в браке его родители? В то время, как Аврамий, выбрав иной путь, ни разу не пожалел о том, что он стал монахом. В таком случае...

— Хочешь остаться жить со мной? — спросил он Марию, смиренно стоявшую перед ним.

— Да... — робко пролепетала она.

Что ж, подумал Аврамий, благословляя девочку. Как видно, Сам Господь призвал Марию в лик Своих невест — «Мария избрала благую часть, которая не отнимется у нее». Дивна дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси...

Из этих раздумий Аврамия вывел голос отца Стефана:

— А что делать с ее наследством, отче?

— Возьми его себе. — ответил Аврамий. — И раздай его нищим.

Поблагодарив друга и пожелав ему помощи Божией, отец Стефан поспешил удалиться. Как в прошлый раз, когда Аврамий пожертвовал ему на Богоугодные дела наследство своих родителей...

* * *

Аврамий поселил Марию в своей старой келье. И принялся наставлять ее в иноческих добродетелях. Через дверь, соединявшую их кельи, он обучал племянницу молитвам и Псалтири. Пересказывал ей жития Святых. А также убеждал ее неукоснительно и бесповоротно следовать избранному ею иноческому пути. Ведь монашество — верный путь к спасению. Не то, что жизнь в миру, который подобен аду. Или нечестивым городам Содому и Гоморре. В миру праведники так же редки, как жемчужины — в навозной куче. Большинство мирян руководствуется не заповедями Божиими — собственными страстями. Прежде всего: похотью, завистью и гордыней. Мария должна быть благодарна Богу за то, что Он причислил ее к овцам Своего избранного стада, к лику Своих невест. И страшиться нарушить верность Небесному Жениху. Ведь тогда ее ожидают вечные мучения в геенне огненной, несравненно большие, чем все земные муки, вместе взятые. Тогда она погибнет навеки!

Впрочем, Марии не требовалось постоянно напоминать о долге перед Богом и об адских муках для тех, кто нарушит его. Девочка была на редкость послушна и смиренна. Она не роптала ни на отсутствие нарядов и игрушек, ни на строгость поста, ни на краткость сна, ни на необходимость молиться днем и ночью. Когда же Аврамий спрашивал племянницу, не нужно ли ей что-нибудь, Мария, не поднимая глаз, отвечала:

— Помолись, чтобы мне избавиться от лукавых помыслов и вражьих козней...

И Аврамий, что следил за духовным возрастанием племянницы ревностней и строже, чем мать наблюдает за тем, как растет ее дитя, радовался, слыша эти слова. Как же Мария чиста душой, как усердна в молитвах, безгранично предана Богу. Вот они, благодатные плоды его духовного руководства, его непрестанных забот о спасении души этой девы — кроткой агницы, нескверной голубицы, смиренной невесты Христовой!

Мог ли он знать, что все его труды пойдут прахом!? Где теперь скитается его злосчастная племянница, ставшая богоотступницей? Ведь разве не предала она Бога, нарушив обеты, данные Ему? Проклята она, и есть, и будет, если только не обратится к покаянию!

  Возврати ее, Боже спасений наших, и отврати ярость Твою от нее!

(окончание следует)

_____________________________

  1. Перифраз Мф. 27, 35.
  2. Иак. 2, 19.
  3. Пс. 117, 10.
  4. Пс. 118, 1.
  5. Лк. 10, 42.
  6. Перифраз из 81 Слова подвижнических наставлений преподобного Феодора Студита.

Комментарии

Наталья Трясцина

И размышления о том, каким должен быть священник, когда ему приносят подношения. Вроде так ненавязчиво, искренне и душевно, а какой нравственный урок! С увлечением читала также эпизод про борьбу и нападения вражеской силы. Вот так сильна должна быть вера, чтобы побеждать врагов, которые все равно находят лазейку, чтобы уязвить, беря в плен души родственников.

Это все по житию. Там эти искушения расписаны гораздо ярче. Я их описала короче. Что до Марии - Аврамий сам виноват. По житию, Мария, впав в блуд, хотела убить себя. А потом стала блудницей. Понятно, что человек впал в такое отчаяние не случайно. Значит, была дана такая установка...что если ты согрешил, то все - нет спасения!

А отец Стефан - вымышленный персонаж. То, что у Аврамия был друг - известно из жития. Я сделала его священнослужителем (в последней редакции - "понизила" из иереев - до дьякона). Сейчас он примчится в Аврамию сообщать, кем стала его духовная дочь. И отречется от дружбы с ним...по трусости.

А как Ваш рОман? Пишет-ся?newyear

Сергей Марнов

Не удержался, подсмотрел концовку в житии. Уже понятно, что у Вас будет отличаться, с нетерпением жду окончания. А Вы бы не хотели попробовать жанр реконструкции? Не как было, а как могло быть - основываясь только на бесспорных исторических фактах из жития, и оживляя прошлое? Недавно закончил такой роман - реконструкцию жизни великомученика Никиты Готского. Попрошу дочку (сам не умею) выложить пару глав, посмотрите!

Кажется, я поняла, о чем Вы. Такое я тоже делала. Посмотрите - здесь висят "Сестра моя Пелагия", "Тайна Рождества" и "Епископ Марцеллин". Там канон соблюден полностью...я вольничаю только в том, что касается мыслей героев.

Или...наверное, я не уловила сути... Для меня реконструкция - это полное воссоздание реальности. Цвет-вкус-запах-звук. Но без психологии. Такое не умею...тут надо быть историком. Или ученым, как, например, Эберс. А меня сносит в фэнтэзи - это там персонажи бьются на кастрюльках и кочергах, проклиная Моргота и всех аггелов...барлогов его... Здесь пара-тройка моих фэнтэзистских экспериментальных висит. Лучший - в самом конце - "Записки нуменорского врача". Впрочем, у этого текста есть аналог, написанный в реалистическом ключе, про Россию. Но "нуменорская" версия более картинна.

Нет, что же, все-таки, есть ркеонструкция? Что реконструкторы играют - представляю. Но это ж не то... Или то, о чем Вы говорите: попытка дописать то, что находится между фактами, сообщенными в житии?

Что отличается здесь? Многое. Первое: мой Аврамий, в сущности, не затворник. Второе - это человек, который не знает любви. Т.е., понятия долга, жертвы - для него существуют. А так - он ничем не отличается от своей матери. Сломал же он судьбу Марии. Понятно, Промысел все обратил во благо, но...

Что будет дальше? Он пойдет на очередную жертву, пытаясь исправить свою вину перед Марией. Спасти-то он ее спасет, но... Мария будет каяться, замаливать грех, и.т.п. Но, если у Аврамия, после имеющего написаться разговора с Ефремом Сирином, произойдет некая духовная эволюция...Ефрем ему еще и о предсмертном обращении Аполлодора расскажет...и том, как Аполлодор скажет, мол, это он так нас любил, такое безумие любви - доказательство истинности Бога христиан...так вот, у Марии такой эволюции не будет. К сожалению. Она не поймет, почему, умирая, Аврамий будет просить Бога о прощении. А он в самый свой последний час будет задаваться тем же вопросом, что и капитан Немо: "был ли я прав или ошибался?" Мария истолкует это, как повод укорить себя: вот, мол, меня после этого точно ад ожидает...

Сейчас сделала отца Стефана дьяконом. И изменила его легенду. Суть в чем: он, понятно, негодяй. И он первым, узнав о том, что Мария стала блудницей, прибежит к Аврамию. Так сказать, предупреждать. И будет твердить: если что, мы незнакомы... Его ужаснет поход Аврамия в мир с целью спасения Марии. И в то же время - он все время корчит из себя гонимого, жертву завистников...

Пока суд да дело, изменила конец подглавки (по последней правки) и начало сценки с о. Стефаном, где он сетует на то, что его-де, гонят...

А про Никиту погляжу непременно...

Экое плодотворное общение у нас с Вами получается!

Сергей Марнов

Извините, что не сразу ответил, был в отъезде. Реконструкция, это заполнение пустот между объективными фактами. Вот например: если в житии написано, что святой в младенчестве постился по средам и пятницам, это не факт, а требование жанра. А вот если указывается имя друга, который увез и похоронил мощи, если указывается имя епископа, который крестил святого, если указывавется имя гонителя и дата гонений - вот это действительно факты! Дальше нужно просто встать, и осмотреться в исторической реальности. Случаются удивительные открытия! Император Константин не мог не знать св. Георгия Победоносца лично: они находились в одном месте в одно время, и занимали сопоставимые социальные ступеньки; великомученик, которого мы привыкли видеть на иконе с тоненьким копьецом в руках, был (не мог не быть!) лихим отчаянным рубакой, и.т.д, и.т.д.

Получается картина того, как могло быть. Зачем все это? А чтобы понять для себя, да и другим объяснить, что святость достижима, что она не удел избранных! Жизнь, она интереснее любой выдумки. О мучениках Михаиле и Федоре черниговских написано много драматического, пафосного. Тут и куст, и огонь, и гордые ответы... а все было и проще, и неизмеримо величественней. По счастью, при казни был свидетель - итальянец Плано Карпини. 

Мне кажется, этот жанр - Ваш. А что не историк, это еще лучше: у историков глаз "замыленный", а учиться - это же так интересно!

Спасибо, уважаемый Сергей! Поняла! Я-то в житиях иду немного от другого: отчего герой - такой. Нередко речь идет о другом человеке, видящем его (как в историях про святую Пелагию или Ксению). И не видящем в нем святого. Потому что...

То есть, это психология. По сути, концепция похожа на Вашу. Патетика снижена до минимума...точнее, она иная. Святой - обыкновенный человек, духовно немощный, грешный. И, когда сталкивается с некоей проблемой, относится к ней, как мы. Бежит в кусты, сыплет проклятиями, отнекивается, брыкается...и все же почему-то в итоге поступает иначе. Как тот Евангельский сын, который отказался выполнить поручение отца, а после все-таки выполнил. Все это в рамках жития, но с полным разгулом во всем остальном. Допустим, имя друга Аврамия и кем он был - неизвестно. Ну, повод придумать легенду. В отце Стефане угадывается вполне современный батюшка, играющий в оппозицию - чуть что - "ах, меня гонют!" Также и с семьей героя... рОман, одним словом!

Вот сейчас мой Аврамий и будет это делать. Только Марию-то он НЕ СПАСЕТ.Спасет, и в то же время не спасет. Концовка будет стандартная, у меня есть похожая.

Про святого Георгия - согласна. А вот про Федора и Михаила - не знала. Да и, хотя написала я в свое время свод житий святых своей епархии (второй после Священномученика Никодима (Кононова), ряда тем пока не касаюсь. Вот и про Аврамия с Марией год назад задумала написать, но на очереди было другое. Точно так же не могу написать роман о Сурском монастыре, хотя я - основной автор работ по его истории. Не дается покудова... Пыталась - вышло слащаво и нереалистично.

Сейчас вот думаю о своих Жохе и Нине Сергеевне... давно о них не писала...

Спасибо! Интересная у Вас концепция! Учту...

И с Успением Пресвятой Богородицы Вас!