Русский роман о любви. Книга первая. 3 глава. Война и разлука

Я посылаю к вам пророков, и мудрых, и книжников; и вы иных убьете и распнете, а иных будете бить в синагогах ваших и гнать из города в город…
Евангелие от Матвея, глава 23

Июнь 1918 – март 1919 года, город Пермь

На потемневших от времени страницах амбарной книги – дневника Тимофея Смирнова последняя запись выведена наспех фиолетовым химическим карандашом:
Ухожу к Колчаку в белую добровольческую армию. 29 декабря 1918 года.
Тут же, скорописью, торопливыми строчками, устремленными к бою, написаны последние стихи Тимофея:

Перспективы у России нет.
Только красный предвечерний свет.
Только горы срубленных голов.
Только пенье ангельских хоров.

Только стук прикладов и штыков,
Только стон погибших моряков.
Злая ночь в окошках и рассвет,
И забвение на сотни лет.

Офицеров синие гробы:
И нелепость русская судьбы.
28. 12. 1918 год

За стенами деревянного дома на Висиме в Мотовилихе свистел холодный январский ветер. На столе стояла оплывшая свеча в подсвечнике и лежала распакованная рождественская посылка от Тимофея. Она состояла из шоколадных конфет фабричного производства, коробки печенья, нескольких яблок, баночки вишневого варенья, кусочка сала, каравая хлеба, двух пакетов пшенной крупы, большого бумажного пакета ржаной муки, большого куска сахара, весом не менее килограмма, нескольких картофелин, постного растительного масла в жестяной банке, порыжевшей пахучей селедки, мелкого репчатого лука.
Посылку принес незнакомый молодой человек, лет семнадцати, одетый в серую теплую шинель. На рукаве шинели, как успела заметить Мария, была бело-зеленая нашивка, но в званиях молодая женщина не разбиралась, поэтому воинский чин посыльного: ни о чем сказать не мог. Ее больше интересовало то, почему не пришел Тимофей. Она успела только спросить военного:
- Где Тимофей?
- Он занят очень в штабе. Много работы. Но на Рождество он обещает обязательно быть.
Закрыв дверь за посыльным, говорящим с нерусским акцентом, Мария подошла к календарю, который Тимофей притащил из типографии. Это был небольшой производственный брак, вышедший, как и вся другая продукция в те годы, небольшим тиражом. Невооруженным глазом было видно, что на календаре не пропечатались заглавные буквы красного цвета. Но даты все стояли правильно, и типографские работники растащили почти всю бракованную полиграфию по домам. Календарь показывал, что до Рождества оставалось два дня.
Мария с утра затопила печь и лежала в теплой постели, читала дневник Тимофея. Она расплакалась, когда дочитала последние строчки дневниковых записей. Положив голову на подушку и задумавшись, она решила, что раз Тиму с несколькими добровольцами – преподавателями высшее военное руководство отправляет на учебу в Читинскую военную школу, то его дневник придется дописывать ей самой. Она взяла карандаш. Записи ее были скупы и отрывисты, но из заметок за 1919 год вполне вырисовывалась яркая и живая картина событий:
- С конца июня 1818 года мы живем с Тимой в городе, - так начала она свой рассказ. Эту запись следует пояснить.
Волею судьбы случилось так, что до прихода колчаковцев, то есть до конца 1818 года, Мария и Тимофей оставались в Перми. Переехали они в город из деревни Полевой в конце июня. Ведь еще месяцем раньше, в мае, дед Николай сам попросил Тимофея, чтобы тот уехал от беды подальше. Церковно-приходскую школу, где преподавал его внук, закрыли. В то же время, деревенская молодежь объединилась под водительством Митяя и творила в деревне Полевой беспредельщину. Они называли себя комсомольцами. Несколько раз покушались на заброшенный храм. То камнями его зачем-то забросают, то всякие гадости на нем нарисуют. Смерть с косой, и с красным флагом, была нарисована прямо на белой стене со стороны алтаря, и жутко становилось прохожему, который проходил по тропке, что шла с задней стороны церкви. Тропинка петляла между молодыми посадками липы и вела прямо на заливные луга, где находились покосы, и часто паслись коровы и козы. Здесь же, в низине, под горкой, поворачивало русло речки Шадринки, богатой рыбой, и славившейся своим непредсказуемым характером: то засохнет и обмелеет, то, наоборот, разольется и затопит окраину деревни Полевой, там жмутся один к одному, древние домики, где живут одни старики.
Дед попросил Тимофея, чтобы тот не беспокоился, и соседка Матрона за ним, стариком присмотрит и не оставит на произвол судьбы. Так и вышло. Матрона теперь спала на кухне, на том самом топчане, на котором раньше спал Тимофей, и топила печку, а спозаранку, по воскресеньям, ездила в Андроновку, в ближайший храм с попутчиками из соседних деревень, и привозила обратно разные новости, одну страшнее другой. То одного священника утопят, то другого расстреляют, а то и вообще о конце света вдруг стала говорить, о том, что пришли последние времена.
В Перми жить было трудно и голодно, но не так жутко, как в деревне. Переехали в город Тимофей и Мария тогда, когда на узких улицах и городских окраинах цвел крупный белый шиповник. Мария это запомнила настолько отчетливо, что могла восстановить эту картинку в памяти до мельчайшей детали. В то последнее лето с Тимофеем она носила белое тонкое платье, и бабочки путали ее с цветком, опускаясь иногда к ней на плечи. В то последнее лето было много белых бабочек.
- Мы были очень счастливы на чужой квартире, - написала Мария в дневник, - несмотря на разруху, на недостаток еды и освещения в доме.
Да, они были счастливы, несмотря на то, что приходилось постоянно прятаться, чтобы не сказать лишнего в разговорах с соседями и сослуживцами. Все время, пока в городе была советская власть, Тимофей работал в типографии. Маша записалась на краткосрочные курсы библиотечных работников. А после окончания курсов, осенью, Тимофей устроил ее работать в библиотеку Пермского отделения Петроградского университета. Ему помог благоволивший к нему петроградский филолог Обнорский, его учитель в университете, в то время заведовавший этой пермской библиотекой.
Жили Мария и Тимофей на квартире у друга Тимофея, в Мотовилихе. А сам Юра Соколовский уехал в Петроград, к родственникам. В Питере тогда было особенно тяжко. Здесь-то можно, если быть настырным, продукты и дрова выписать. А в городе на Неве все было на порядок сложнее. Юра, к тому времени, успел поучиться в инженерном училище, а затем поступил на юридический факультет, но из-за беспорядков учеба часто срывалась. Они обменивались с Тимофеем письмами, которые передавали через друзей. В этих коротких посланиях Юра звал Тиму и Машу в Петроград.
- Наше счастье было таким же недолгим, как короткая жизнь бабочки, - закончила Мария свою мысль, но подробности писать не стала. Она задумалась и стала вспоминать.
В декабре 1918 года часть Сибирской армии под командованием Пепеляева заняла Пермь. И Тимофей сразу же примкнул к группе студентов и офицеров, готовых воевать до последней капли крови за то, чтобы вернуть старый уклад жизни. Его по чьей-то рекомендации взяли в штаб и тут же предложили командировать в Читу, чтобы получить хороший офицерский чин. Отец Тимофея Смирнова был неплохим кадровым офицером, погубленным в тюрьме новой властью, и, поэтому, сын, не раздумывая, готов был пойти по его стопам.
С того времени, Мария почти перестала видеть Тиму, и все чаще перед ее глазами стояли воспоминания, как он раньше приходил домой из типографии, где трудился наборщиком, и, прежде чем сесть ужинать, заглядывал ей в глаза. Его, в первую очередь, интересовало, как она провела день, не скучала ли без него. Он не требовал горячую еду или чистую рубашку, ему нужен был только радостный голос Марии и добрый свет в ее сияющих голубых глазах. Обычно готовила она еду тогда, когда он приносил какие-то продукты. Он научился их доставать ради жены. Так он ее называл. Хотя расписаться они не успели.
Часто ночью они не спали, много говорили и мечтали о том, как будут жить, когда в стране все наладится. За Тимофеем в любое время могли прийти и забрать его от Марии навсегда. И вдруг, она, совершенно неожиданно для себя, почувствовала под сердцем его ребенка. Это случилось именно тогда, когда в город пришли колчаковцы.
А ведь дед Николай давно просил Тимофея жениться, чтобы Бога не гневить. Он больше всех был огорчен либеральным отношением внука к семейной жизни. Но, молодежь смотрела на то, как все живут вокруг, а не на то, что твердили им старики, и, несмотря на то, что Тимофей любил и уважал деда, ему казалось необязательной спешка в оформлении семейных отношений. Семья уже фактически существовала, хоть и не на бумаге, и этого для Тимофея было достаточно, а о будущем мысли у него были самые печальные, такие жуткие, что холодела кровь в жилах, и он боялся признаться в них Марии. Больше всего он опасался, что она решит, что он трус и паникер, но интуиция его никогда не подводила. И когда в город пришла армия Колчака, Тимофей, преодолевая страх, решил сражаться за Россию до победного конца. Он, конечно же, надеялся защитить свою семью. Он, несомненно, рассчитывал выполнить долг перед отечеством. Ради этого он сменил старую студенческую тужурку на серую фланелевую гимнастерку и свой преподавательский талант на стопроцентную опасность получить пулю в лоб. А иначе было невозможно. На советскую безбожную власть он работать не мог. Но чтобы вернуть прежний общественный строй, нужно было идти в бой, и Тимофей решил честно воевать за свои политические идеалы.
Мария осталась одна в старом деревянном доме, окна которого, в большинстве своем, были заколочены фанерой из-за отсутствия стекла в рамах. Юная женщина часто нервно ходила по комнатам, закутавшись в старую любимую шаль. Ей казалось, что на нее дует из всех углов. Растрескавшиеся половицы визгливо скрипели у нее под ногами как рассохшееся от старости пианино. Чувствительность к звукам обострилась до предела. Казалось, Мария, была способна услышать, что происходит на другом конце города, и по шагам, что доносились с улицы, определяла, кто шел по ней, военный или рабочий, зрелый человек или старик, женщина или мужчина, куда он идет, домой или в неизвестность, которая теперь ждала за каждым углом. Ночью иногда постреливали, но чаще это напоминало шалости, чем что-то серьезное. То, что было по настоящему серьезным, концентрировалось по углам, по кухням, по детским, по спальням, ядовитым облаком поднимаясь в пепельное небо и наполняя сердца людей тупым звериным равнодушием и оглушающей опустошенностью, царапающей мозг острым тонким веретеном.
Дом, в котором жила наша героиня, был настолько старый, что время от времени, с потолка сыпалась штукатурка, а половицы дрожали. Мария вздрагивала от холода и неприятных изменений в своем организме, а те дни, которые считались у нее выходными на работе в библиотеке, она проживала в страшном отчаянии и тоске по несбывшемуся счастью. Она не осуждала Тимофея, понимала, что так надо. Поэтому, вполне оправдывала его поступок и считала его романтическим героем, готовым отдать жизнь за родину. Но ей так его не хватало, до ужаса, до ломоты в костях, ей так было страшно за себя и за него, за человека, которого она полюбила, что она часто плакала ночью, уткнувшись лицом в подушку.
- Он ушел на войну. Мне его очень не хватает, - завершила она запись и поставила точку. Амбарную книгу она поставила на полку и пошла на кухню, чтобы согреть себе кипятку, запарить овес, так как мучительный озноб не проходил. На Рождество Тимофей приехать не смог, передал только записку через того же посыльного, который растерянно хлопал глазами с длинными ресницами, когда отдавал сложенный треугольником конверт:
- Прости, родная, милая моя девочка, что не смог отметить с тобой праздник. Меня не отпустили. Люблю. Целую. Молись за меня: живого или мертвого. Молись в память обо мне. Даст Бог, свидимся.
Две недели прошло с тех пор, как Тима уехал в Читинское военное училище атамана Семенова. Сказал ей просто, без обиняков, что за отца еще не рассчитался. Мария безропотно собрала его в дорогу, поцеловала на прощание сухими горящими губами, но так и не призналась, что ждет от него ребенка. Сначала были мучительные переживания о том, стоит ли это говорить: а вдруг он может подумать, что она хочет его к своей юбке привязать, и помешать освобождать Россию, а потом уже было поздно. Он уже не приходил домой, как раньше, и не приносил продукты, а только присылал посылки через друзей, через знакомых.
На фронте дела шли с переменным успехом. Серебряная ниточка веры становилась все тоньше и тоньше, все больше окрашиваясь в цвет человеческой крови. Железное колесо истории крутилось безустанно, и новые жертвы падали к ее трону, оставляя после себя бурые железные разводы и куски человеческой стружки. Фрезерный станок вытачивал новых героев, закаленных пролетарской сталью, обагренных заревом революции. Красные наступали, белые отступали. Где-то там, на Дальнем Востоке был Тимофей, который был почти убежден, что сможет защитить родину, любимую девушку и будущее своей страны. Верил ли он в это сам? Строчки его стихотворений говорили почти о другом. А предчувствия никогда его не обманывали. И Мария понимала душевное состояние Тимофея, когда перечитывала его дневник, на форзаце которого было написано: «Марии, на добрую память».
На работе, в библиотеке, куда устроил работать ее Тимофей после курсов, ее беременности долго не замечали, так как Маша была худенькая и не поправлялась. Но постепенно животик округлялся и увеличивался. В мае Маша должна была родить. И она приняла решение, которое в корне изменило ее жизнь.
Март 1919 года, деревня Полевая
В начале марта Мария решила вернуться к родителям. Падать в ноги к отцу и просить прощения. Она знала, что родители не одобрят ее выбор и поэтому уехала в город тайно, под предлогом учебы. И не навещала их, чтобы не обострять отношений. То, что ее увез Тимофей – знала вся деревня. А про Тимофея сельчане злым шепотом добавляли, что в тихом омуте известно кто водится. Увез девку, а у самого ни коня, ни двора. Чему может научить такой учитель? Что может дать такой муж?
Митяй после внезапного исчезновения Марии запил, и тайно поклялся обидчика наказать. У него было все, чтобы жениться на любимой девушке, кроме самого главного, - она сформировала для себя некий высокий нравственный идеал, в рамки которого никак не вписывался простой девятнадцатилетний парень Митяй, ее бывший жених. А он, тем не менее, сильно страдал, и пил самогон, и готов был мстить всей деревне за то, что приехал какой-то свистун из города и отнял его Машку.
Дмитрий собрал вокруг себя комсомольскую бригаду. Они ходили в кожаных куртках и дебоширили по всей округе. Он надеялся, что только власть и материальные ценности, которые он приобрел, сотрудничая с Советами, смогут ему вернуть то, что он так глупо и неожиданно потерял. Он был уверен, что придет его час, и он сможет наверстать упущенное. Митяй был хищник и завоеватель по натуре, и в его планы не входило смиряться с тем, что есть, что он имеет на сегодняшний день. Лучше он пулю в висок себе пустит, чем позволит обстоятельствам одержать над ним верх.
Когда Мария вернулась в дом к родителям беременная, то Митя был потрясен больше всех в деревне.
- Никогда ей этого не прощу. Не прощу. Не прощу, - стучало в его висках как шаги пяти тысяч солдат по мосту. Казалось, что мост рухнет и вместе с тем, с его обломками рухнет Митино сознание. Он не выдерживал такого напряжения, сжимал руки в кулаки и прикусывал нижнюю губу, когда думал о Маше.
Горячее желание увидеть ее оказалось сильнее его воли. Он ходил кругами вокруг ее дома и деревенские собаки прятались, поджимая хвосты, потому - что они знали, кто такой Митяй. Он увидел Марию, когда она, переваливаясь, шла от соседки Гликерьи и несла заштопанные валенки. Он вышел из тени дома, и встал у нее на пути, перегородив яркий мартовский солнечный свет.
- Ох, - только и смогла произнести она.
- Давно не виделись, - хотел он процедить сквозь зубы, но у него не получилось. Он сказал именно то, что вскипело на его сердце и не давало покоя ни днем, не ночью:
- Выходи за меня замуж! Я не буду тебя обижать! И его тоже не буду, - облизнул он пересохшие губы, - Ты нужна мне! Я все для тебя сделаю. Я дам ему свою фамилию. Дам ему дом. Буду заботиться о вас.
Дмитрий не понимал вообще, что он говорит. Казалось, что в нем вырос и проявился какой-то новый человек, тот, с кем совершенно был незнаком прежний Митяй.
- Ты сильно меня напугал. Все это очень неожиданно … и я не могу пока ничего ответить на твое предложение.
- Я тебя не тороплю. Но тебе лучше согласиться ради своего ребенка. Как ты будешь поднимать его без отца?
- У него есть отец. И у меня есть отец. Может, и справимся, с Божьей помощью!