Плачущий Верблюд

Садилось солнце. Здесь среди гор и песков оно казалось особенно близким. Его огненный диск плавно уходил за горизонт, приковывая к себе взгляды горстки людей, сидящих возле каменной каливы на вершине горы Арион.

Вдалеке прямо по краю солнца вереницей шли верблюды. Навьюченные животные двигались не спеша, покачиваясь из стороны в сторону. Казалось, они также любуются закатом, как и неподвижные люди на горе.

— Торговый караван. — наконец, заметил кто-то из сидящих. Это был небольшого роста старик, с выжженной солнцем бородой, и впалыми щеками.

Его спутники — оба по виду монахи — один лет сорока с рыжеватыми волосами и тревожным лицом, второй значительно моложе, с черной короткой бородкой — оживились, они подняли свои лица и с любопытством посмотрели на старика.

Уже более часа, как они пришли к авве Парду за назиданием, старец ласково встретил их возле своей каливы, вынес глиняную чашу с прохладной родниковой водой, присел на камень, но не промолвил ни слова.

Монахи, полагая, что авва занят молитвой, не нарушили тишину, и так же сели рядом.

Все это время авва кротко улыбался, глядя то на солнце, то на своих гостей, то на верблюдов. Монахи напряженно молчали. Рыжий теребил длинные кожаные четки, а молодой опустил голову и разглядывал свои поношенные сандалии.

— Когда-то и у меня был торговый караван. — заговорил авва, прищурив глаза. — три дюжины верблюдов. Это удивительные животные. У них есть чему поучиться.

У местных жителей существует легенда, что Господь особенно возлюбил верблюда за его смирение и трудолюбие. Оттого Он среди всех животных дал верблюду самую мягкую и густую шерсть и самую чуткую душу.

Молодой монах невольно усмехнулся. Старец внимательно взглянул на него, а затем повернул своё лицо к уходящему каравану. Снова стало тихо.

Нить каравана была уже еле видна среди песчаных дюн.

— Да, Господь дал верблюду чуткую душу. — когда она совсем исчезла, продолжил отец Пард. — Вы видели когда-нибудь плачущего верблюда? Эти животные плачут, когда у них болит душа.

Старик обернулся к монахам. В его глазах сверкали слезы.

— У меня было много верблюдов. Я возил на них товары для продажи. Давно это было. — авва вздохнул. — Однажды одной верблюдице пришло время разрешиться от бремени. Это были её первые роды, и она долго не могла разродиться. Когда же жеребёнок вышел, верблюдица отказалась его кормить. Так случается, и среди людей. Боль часто делает наше сердце черствым.

Авва Пард снова бросил взгляд на молодого монаха. Тот отвел глаза и густо покраснел.

— Верблюжонок без материнского молока и ласки стал быстро слабеть. И хоть мы и подкармливали его из козьего рога, мы знали — тоска по матери не даст ему окрепнуть. Он хирел на глазах. Тогда, мой помощник, мудрый человек, водивший верблюдов сызмала, заметил: «Надо смягчить ожесточенное сердце верблюдицы слезами.»

Рыжий монах уронил четки и неловко потянулся за ними. Старец продолжал:

— С нами был мальчик — лет десяти-одиннадцати. У него был чудесный тоненький голосок. Мы привели к нему верблюдицу с верблюжонком и наказали ему петь грустную песню. Он запел о своей матери.

Солнце село. По горам поползли сумерки. Но лицо аввы Парда было хорошо видно — оно само словно светилось в темноте.

— Мальчик пел с таким искренним чувством и болью, что даже мы, мужчины, затосковали. Верблюдица же опустила голову и в её больших глазах появились слезы. Они капали с длинных ресниц на жеребёнка, который стоял рядом с матерью и тыкался ей мордой в бок. Она притихла и подпустила его. Слезы растопили её черствость.

Авва снова замолчал. Казалось, он снова возвращается к тому времени, когда лилась песня мальчика и плакал верблюд.

На небе засверкали первые звезды, старец промолвил:

— А затем, тот мальчик умер. Он видимо заснул во время длительного перехода и упал с верблюда. В караване животные идут цепочкой — один за другим. Мальчика растоптали.

Монах постарше широко перекрестился. Стало холодно.

— Я был виноват в этой смерти, потому что это были мои верблюды, я вовремя не остановил их. Я не должен был позволить мальчику ехать одному… я…- голос старца осекся, но он совладал с собой.

— Мы похоронили его в пустыни. И тогда что-то изменилось во мне. Каждую ночь я слышал его песню — ту самую, что он пел верблюдице… и я рыдал, слезы душили меня... Я оставил караван своему другу. Отказался от всего имущества и пришел сюда, в горы, чтобы здесь умолить Господа о помиловании.

Бледное лицо старшего из монахов исказилось словно от боли. Старец снял с себя теплую мантию и накинул тому на плечи.

— Я долго подвизался в пустыне, иссушая свое тело постом и молитвой. Но слезы не оставляли меня, как не оставляло воспоминание о мальчике и его песне. Терпеть больше у меня не было сил. И я задумал свести счеты с жизнью.

Но как это сделать? Самоубийство — самый тяжкий грех, я осознавал это, и не решался убивать себя сам. Я взмолился к Богу. Я сказал: «Боже, ты видишь смрад моей души. Ты знаешь моё непотребство. Очисти меня тем, что тело моё растерзают звери. И я приму смерть достойную убийце." Так возопил я в своем сумасшествии, не ведая, что Бог не хочет смерти даже грешнику.

Оба монаха внимали старцу, каждый слышал в его рассказе что-то своё.

— Здесь недалеко есть долина. Местные называют её львиной, потому что там обитает дикий лев. Я стал спускаться в эту долину в надежде, что лев набросится на меня и растерзает. Я изучил повадки этого льва и знал, что каждый день он ходит одной тропой к реке, и я разделся и лег на эту тропу, преграждая ему путь.

Где-то внизу закричал шакал. Монахи вздрогнули. Но авва не шелохнулся.

— Я лежал и прощался со своей жизнью. Тут я услышал легкие шаги льва. Ближе. Ближе. Страх объял меня, я зажмурил глаза. Лев подошел, обнюхал меня, перепрыгнул и … был таков.

— Он не тронул тебя, авва! — воскликнул молодой человек.

Отец Пард улыбнулся:

— Нет, лев меня не тронул. Тогда я понял насколько глупо я поступил и как милостив к нам Господь. И я возблагодарил Его. С тех пор моя тоска прошла. Я знаю, Господь принял того мальчика в обители Свои, а мой грех простил, потому как нет такого греха, который Бог нам не простит, если мы искренне в нем сокрушаемся. Сейчас я полагаю, Господь попустил смерть мальчика, чтобы смягчить слезами мою гордую самолюбивую душу, как некогда грустная песня бедняги смягчила ожесточенное сердце верблюдицы. 

Из-за гор выплыла луна, окрасив лица беседующих в желтый цвет. Тревожные морщины разгладились на лбу старшего монаха, а в глазах младшего светилась благодарность.

Старец встал с камней, перекрестился, вытер набежавшие слезы и сказал:

— А теперь окажите любовь — разделите со мной молитву.

В ночной тиши огромный лев стоял при свете луны, вслушиваясь в странные звуки, доносящиеся с горы. Там жил Человек. И Человек сейчас пел. Но не один… Наконец, лев мотнул гривой, потянулся и медленно побрел в противоположную сторону.

Память святого преподобного Парда Отшельника празднуется 15 декабря по старому стилю или 28 декабря по новому стилю.