Беседа с секретарем ученого совета Московской Духовной Академии, главным редактором интернет-портала Богослов.ру, доцентом протоиереем Павлом Великановым
— Отец Павел, в наше время для многих новоначальных христиан исповедь зачастую сводится к жалобному перечислению совершаемых ежедневно грехов. Какими же должны быть истинные покаяние и исповедь? Что такое глубинное покаяние?
— Проблема не такая уж и новая: мы не живем Церковью, а бываем в ней по воскресеньям. И когда сопоставляем то, с чем приходим к концу недели, с тем, чего от нас ждет Христос, у нас опускаются руки и остается только жаловаться. Мера, которой можно измерить истинность покаяния, одна — это раскаянный грех. То есть такое переживание содеянного, что человек принимает решение ни за что больше такого не повторять.
Если места этому греху больше в жизни нет, значит, покаяние было искренним. Однако подобное правило обычно работает с крупными грехами, «выпуклыми» на горизонте обычной жизни. Такие же обыденные, постоянные грехи, как осуждение, пустословие, гнев или раздражение, нетерпение и так далее едва ли могут быть оценены таким образом.
Однако это вовсе не разрешает проблему, напротив, делает её ещё более острой: все эти грехи лишь свидетельствуют о том, что мы плывем по течению жизни со всеми свойственными ей поворотами, а не водимы Духом Святым. Святитель Иоанн Златоуст просил своих пасомых, чтобы у них в жизни ничего не было мирского — в смысле непричастного облагодатствованной Духом жизни — а всё было церковным, как бы пропитанным жизнью со Христом. Отчасти такую жизнь мы видим в тех монастырях, где всё вращается вокруг богослужения и таинств; но ведь освящения требует и жизнь мирян, не только монашествующих.
— Не секрет, что некоторые современные богословы крайне отрицательно относятся даже к самому слову «мистика». Что такое православная мистика, каковы её свойства и чем она отличается от ложной мистики?
— Мне кажется, это искусственно созданный страх, который мы получили в наследство от дореволюционной эпохи. В то время действительно это слово использовалось как антитеза церковной духовности, или если быть точнее, как разновидность антицерковной духовности. Однако сегодня слово «мистика» прочно вошло как в научный, так и в обычный лексикон — поэтому стоит ли его пугаться? «Мистикос» — таинственный, превосходящий рамки обычного разумения и мышления. А в Церкви всё, что происходит — таинственно, мистично, поскольку зрит в вечность.
— Как современному верующему относиться к чудесам, описанным в житиях святых, например, что святые могли горы переставлять по молитве?
— Относиться с верой, но горы лучше не трогать во избежание глобальных катаклизмов. Вера — самая таинственная стихия души, но и самая главная: человек живет верой, и вся его жизнь отражается в его вере как в зеркале. Не может быть нечестивый человек глубоко верующим: он может только мастерски притворяться, и сильно страдать от постоянного конфликта сути и формы.
— Насколько, по Вашему мнению, современный человек склонен к суеверию?
— Наблюдая за тем, как продавщица на рынке выполняет какие-то магические движения полученной тысячной купюрой, невольно задумываешься: а так ли далеко мы ушли от первобытных племен?..
Суеверие — вера всуе. Пустая, ложная вера. Но всё равно — вера. Всё равно — чего-то человек боится, даже забаррикадировавшись от Бога хай-теком, удобствами и правами человека. Вера пусть глупая, порой смешная до слез — но всё-таки свидетельство того, что не всё в наших руках, есть ещё и коварный Случай, который в один миг может всё расстроить. И в неосознанном отчаянии от собственного бессилия и полной беззащитности человек пытается хоть как-то обезопасить себя от всего, что может внезапно вторгнуться в жизнь — обезопасить всяческими талисманами, бессмысленными — зато такими загадочными! — ритуалами, нескончаемой атрибутикой, которой сегодня наполнены магазины…
Но ведь вера — опасная вещь. «По вере вашей да будет вам», — сказал Христос. И хотим мы этого, или не хотим, именно на нашей вере и возводится здание всей нашей жизни. Но разве не страшно строить не на монолите веры в Бога, не на фундаменте Вечности, а на разнообразных приметах, талисманах и гороскопах? Третьего не дано: либо в жизни человека руководящей является воля Божия, а целью — спасение в жизнь вечную, либо он руководствуется своей волей. В этом случае очень легко стать жертвой темных сил посредством магии, экстрасенсорики, различных медитативных практик, основной целью которых является подчинение сознания и воли человека. Не потому ли и трещат наши судьбы по швам, что вместо крепкой основы в жизни — одна мишура суеверий? Ведь суеверие рождается в глубинах человеческой души тогда, когда она опустошена.
Главный соблазн суеверия — в его необременительности. В отличие от религиозной веры, которая связывает всё происходящее в жизни с нравственным поведением человека, суеверие перекладывает вину на чей-то дурной взгляд, или недоброе слово, или заколдованный предмет. Здесь не требуется покаяния и каких-то перемен в неправильном образе жизни (ведь покаяние это и есть перемена, переосмысление — именно такой смысл изначально заложен в греческом слове «метанойя»): достаточно найти правильный ключик в виде талисмана или заговора — и всё станет на место.
О, если бы суеверие было верой в ничто! Но такой веры не бывает. И за невинной оболочкой суеверия скрывается вполне реальная духовная сила, которая будет цепко держать вверившегося ей. Вера в суеверие и есть тот самый мостик, по которому в жизнь проникают демонические силы. Когда преподобному Серафиму Саровскому задали вопрос, как же не верить в суеверия, когда они сбываются, старец ответил: «А ты не верь — и они сбываться перестанут!»
— Чем духовный мир отличается от душевного мира? И как современному человеку обрести спокойствие?
— Сегодня я отношусь к спокойствию с большой опаской. Не ищем ли мы в спокойствии опять-таки своего, человеческого, а не Христова? Когда человек стоит перед выбором: сохранить ли ему свой внутренний благоустроенный мир или же пустить туда человека — беспутного, дурного, злобного — и находящегося на грани отчаяния от пустоты и одиночества — мне всё-таки кажется, что человек дороже мира. Возможно, я не прав, но дерзну привести такой пример: духовная жизнь похожа на передовую линию фронта, а не на балет с красивой музыкой и плавными движениями в приглушенном свете. Видеть в священнике психотерапевта чревато серьезными последствиями, в том числе и для психики.
— Что такое смирение и кротость?
— Смирение и кротость — два основания, образующих единственно возможный фундамент всей духовной жизни. Смирение не как самоуничижение (хотя и это является одним из возможных инструментов усмирения гордыни — одним из, но далеко не единственным!), а как состояние сердца болезнующего о своих грехах и поэтому постоянно взыскующего Бога. Смирение прямо противоположно самодостаточности, когда человеку хорошо с самим собой, в какой бы грех он ни впал. Можно также сказать, что только смиренный человек имеет объективный взгляд на себя самого — он знает, что он есть, когда оказывается один на один с одолевающим его грехом — и поэтому повергает всего себя ниц перед Богом, в Нём Одном ощущая недвижимый камень праведности и верности.
Рука об руку со смирением в духовном возрастании следует и кротость — не просто сдержанность в словах, мыслях, поступках, но своего рода подтянутость внутрь себя самого, к плачущему о грехах сердцу, которое болит и поэтому не даёт человеку «расплыться» в окружающих вещах и действиях. Именно поэтому преподобный Иоанн Лествичник и определяет кротость как «неизменное состояние ума, которое и в чести, и в бесчестии пребывает одинаковым».
— В святоотеческой литературе часто говорится о созерцании. Что это такое и можно ли православным мирянам заниматься созерцанием?
— Увы, но я не видел в своей жизни ни мирян, ни монахов, которые занимались бы созерцанием. Знаете, я вспоминаю случай, которому был свидетелем: когда одна смертельно больная старушка, лежащая на одре, попросила что-то принести монахиню, которая жила вместе с ней — и та ей в резкой форме отказала, так как Псалтирь не дочитала… Какое может быть созерцание при таком образе мысли и поведения? Если есть жажда у мирянина к уединению и созерцательному житию — значит, надо в общежительный монастырь, пройти весь искус монашеского жития, а там дальше Бог Сам управит…
— Святитель Феофан Затворник учил, что помимо молитвы православному необходимо заниматься ещё и богомыслием. Что такое богомыслие и как его нужно практиковать?
— Абсолютно верно. Вера не безумна и не бездумна: посмотрите, каждое богослужение представляет богатейший материал для размышления! Счастлив тот, кто не только участвует в нем как клеточка Единого Тела, но и понимает, что происходит во время службы. Особенно для нас, русских, свойственно какое-то благочестивое пренебрежение к книжной мудрости — даже если это — шедевры, вышедшие из-под пера боговидцев. Тот же святитель Феофан и объясняет, как читать книги — читать, пока не заденет, пока не возбудится ревность, пока не ощутишь, что это было сказано именно для тебя и стало теперь твоим. После этого святитель рекомендовал прекращать чтение и стараться сохранить эту мысль как можно дольше — словно Иисусову молитву. Знаете, как бывает: когда дома ждет какой-то подарок или долгожданный гость, что бы ни делал человек, с кем бы ни общался — а сердце возвращается снова и снова к тому, что дорого. Так и здесь: богомыслие должно быть именно дорогим для человеческого сердца, тогда оно будет и действенным.
— Что такое православная молитва и какой она должна быть?
— Мне кажется, православная молитва, прежде всего, должна быть церковной. О чем бы и где бы человек ни молился, он должен постоянно себя проверять опытом Церкви как Тела Христова. Где всё стройно, чинно, даже в чем-то сурово, сосредоточенно и глубоко.
Молитва — это постоянное предстояние пред Богом в любом деле и любой момент жизни, при том, что человек готов открыть свой духовный слух и постоянно слышать Божественные ответы, которые проявляются самой жизнью.
— От нескольких крепких в вере православных слышал об их субъективных молитвенных переживаниях (например, «молюсь, как в пустоту»), по которым они определяли, «дошла» ли их молитва до Бога, а, вернее, угодна ли она воле Божией. Насколько, с православной точки зрения, безопасны такие личностные духовные ощущения?
— Крайне опасны. Сама установка на «ответ» уже неверна в принципе. Мы же не в пинг-понг с Богом нашими молитвами играем: я — Тебе, Ты — мне!… Он прекрасно знает каждую нашу рождающуюся мысль — не то, что произнесённое слово! Его ответ — во всей нашей жизни. Молитва как постоянное предстояние пред Богом в любом деле и любой момент жизни — не может быть с ярко выраженными «молитвенными переживаниями».
— В настоящее время появилось множество разного рода оккультистов, экстрасенсов, эзотериков. И они постоянно используют понятия «энергия», «энергетика». Так что у нас, верующих, эти слова стали уже какими-то нехорошими, что ли, а многие опасаются даже их употреблять. А ведь митрополит Иерофей (Влахос) писал: «Нет ни одной вещи, которая не имела бы энергии…» Каково православное определение «энергии», потому что у многих превратное понимание этого слова?
— Энергия — есть действие Божества. Экстрасенсы подменили Живого Бога полуматериальной энергией и таким образом легко избавили себя от всех серьезных посредствий религиозной веры, оставив себе все бонусы духовного мира.
— Святой праведный Иоанн Кронштадтский писал: «Вы ощутили в сердце своем во время молитвы, или при чтении слова Божия и других книг священного содержания,.. или в благочестивых разговорах — глас хлада тонка, так что по телу вашему как будто пробежит электричество. Это Господь посещает вас. Глас хлада тонка — и тамо Господь (см. 3 Цар. 19, 12)».
Может ли человек почувствовать благодать или нетварную энергию, например, в храме или во время молитвы?
— Конечно, может. Но лучше не надо. И точно, что к этому нельзя стремиться — а то и закоротить может, и то, что было дополнительным для пророков, подтверждением их веры, став для нас самым главным, в итоге может оказаться губительным.
Я не представляю, как может сам человек удержать себя от поклонения собственным высокодуховным состояниям, принимаемым как действие Божие. Без сомнения, чувственная сторона присутствует в духовной жизни, но присутствует как бы стороной, видима не центральным, а периферийным зрением, вскользь, нехотя. Как только мы концентрируем на чувстве наше внимание — получаем самообман.
— Правильно ли понимать заповеди Божии как запреты?
— Ответ лежит на поверхности — достаточно открыть Священное Писание, чтобы увидеть, что Бог ничего не запрещает, но дает заповеди. И все многочисленные «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй», «не завидуй» — лишь свидетельства Бога о том, чего делать не следует.
Заповедь и запрет: эти понятия сегодня отождествили, и не здесь ли сокрыт корень множества наших проблем — например, наркомании? Мы привыкли искать свободы — свободы от любых ограничений и запретов, и в этом ошибочно полагаем абсолютное условие нашего счастья…
Если маленького ребенка обложить мягкими подушками — как он научится ходить? Станут ли развиваться его мышцы, когда сопротивляться нечему? Именно с такой же целью Бог поместил в раю древо познания добра и зла. Нет, не для того, чтобы Адам с завистью взирал на прекрасный и ароматный запретный плод — в раю было полное изобилие всего, что только он мог пожелать.
Но должна быть отправная точка, отталкиваясь от которой он устремлялся бы к ещё большему совершенству, увлекаясь Божественной красотой, а не собственным произволом.
Адам не знал, что такое страдание и смерть. Но своим глубоким умом, который с легкостью проникал в самую суть вещей, ощущал, что основание всего райского блаженства — Бог. И когда Бог заповедал ему не вкушать от запретного древа, предупредив о неминуемой смерти, Адам вовсе не был напуган. Он только понял, что есть два центра: Бог — и он сам; если делать, как говорит Бог, всё будет так же, как сейчас, с каждым мгновением всё лучше и совершеннее. «А если иначе? А если я сам? Меня ждет смерть — и неизвестность?» Но первого человека эта мысль не отягощала: выполнять заповедь для него не составляло никакого труда, до того момента, когда между ним и Богом появилась жена, уже нарушившая запрет…
И заповедь оказалась презренной, и душа захлебнулась стыдом, узрев свою подлость и неблагодарность…
Много времени утекло с тех пор, много зла разлилось по земле… И вот, на горе Синай Бог вручает Моисею десять заповедей — написанных на каменных скрижалях. Но почему в них так много «не»? Потому что мы давно уже не в раю. И человеческой злобе нужно было поставить четкие пределы, чтобы сохранить хотя бы какой-то живой остаток. То, что выходит за эти границы — должно пресекаться. Порой жестоко…
Ветхозаветные заповеди поставили пределы для греха, но само зло не уничтожили. Мир ждал Спасителя, ждал новой, чистой, Божественной закваски, которая переквасила бы мир и дала силы каждому не только противостоять злу, но и преодолевать его. Крестной смертью и Воскресением Христа произошел прорыв из плена одержимости грехом: теперь всякий крещеный верный Христу оказывается в Христовом воинстве, во главе которого — Победивший смерть и диавола!
Поэтому новозаветные заповеди звучат совсем по-другому. Здесь уже нет запретов, одни лишь призывы к совершенству. Обрети радость смирения — и ты не можешь не быть счастливым. Откопай в глубинах твоего сердца затерявшуюся кротость — и обретешь весь мир. Сделай твое сердце кристально-чистым — и в нем засияет Божественный свет. Открой свое сердце боли и скорби других — и оно озарится радостью любви. Отбрось от себя жажду мести и сладость обиды — и твое сердце ещё здесь, на земле, будет обиталищем Святого Духа, чертогами Христа. Одним словом, отдай всего себя Богу и ближнему, полюби даже своих врагов — и дыхание райского блаженства снова наполнит твою жизнь!
— Что означает выражение «святые видят душу человека», они видят её свет?
— Едва ли. Скорее всего, речь идет о духовном вИдении души как определенного состояния человека, и в первую очередь — его сердца.
— Отец Павел, большое спасибо за беседу. Позвольте её закончить понравившимся отрывком из Вашего эссе «Видения», опубликованного на Вашей странице портала «Proza.ru», где некий мистик рассказывает о своей дискуссии со священником: «Я как-то раньше считал, что всё нематериальное — значит, духовное — происходит от Бога. И нет никакой разницы, каким путем к тебе всё это придёт, главное, чтобы в жизни появился новый уровень духовности, о котором большинство людей не имеет ни малейшего представления. И здесь он меня загнал в тупик вопросом — зачем нужны видения, когда есть Христос?.. верующий человек и так постоянно находится в общении со Христом, но не только не видит Его глазами, но даже и не хочет увидеть!.. Я всегда был уверен, что тот, кто хоть раз увидел Христа, или Богородицу, или хотя бы кого-нибудь из святых — значит, идет правильным путём, это как некая печать твоей праведности. Оказалось, ничего подобного!
Он говорит: „А вот представь себе, что прямо сейчас, здесь, в храме, перед нами вдруг яркий свет, и появился Христос, и пристально на тебя смотрит? Каково?“ Я ему честно сказал: „Мне было бы страшно“. „Почему? Потому что… ну как сказать, одним словом, я не вполне готов сейчас к такой встрече. Мне надо бы уединиться, сосредоточиться, начать молиться — вот тогда, наверное, было бы лучше, чтобы Христос ко мне пришел, когда я в таком хорошем состоянии“. И тут священник выдал: „Вот сам и ответил на вопрос. Для тебя сейчас Христа в жизни нет; Он где-то там, далеко и высоко, а мы здесь своими земными делишками пока позанимаемся. А на самом-то деле Он постоянно здесь, рядом с тобою, и в храме, и дома — только Он тебе мешает, ты сам понимаешь, что не хочешь Его присутствия только потому, чтобы не мешал жить так, как тебе хочется!“»
Беседовал Андрей Сигутин
