Вы здесь

Красная рубаха с васильками

Страницы

«Страшнее моего горя и на свете не бывает!», — сказала по телефону моя подруга Татьяна, когда я ей позвонила, услышав о ее несчастье. В общем-то я с нею была согласна: какое горе может сравниться с потерей единственного сына, двадцатитрехлетнего здорового молодого человека, только что закончившего институт, успешно начавшего самостоятельную жизнь и, между прочим, собиравшегося вот-вот жениться?… И смерть какая-то странная, наводящая ужас и оторопь: он скончался во сне от остановки сердца, ничем перед этим не болея ни минуты, и причину смерти врачи установить так и не смогли. Потеря маленького ребенка — страшная беда и тяжелое переживание, но у молодой мамы есть хотя бы надежды родить другого, а вот у Татьяны, которой было уже далеко за сорок, такой надежды уже не было. Да и муж ее умер лет пятнадцать тому назад, тоже, кстати, от остановки сердца во сне, как и Владик. Больше она замуж не выходила и даже не пыталась, решив всю жизнь отдать единственному сыну…

Часами беседовали мы с Татьяной по телефону; так прошло полгода, и я видела, что горе ее остается таким же безысходным и даже не притупляется. Надо было изловчиться, выкроить время и просто ехать к ней и там на месте смотреть, что можно сделать. В общем, отправилась я в Вятку, по дороге в поезде размышляя, чем же мне помочь моей подруге, как ее утешить, как помочь выползти из-под придавившей ее черной каменной беды? И как объяснить ей, маловерной, что в таком горе может помочь только одно — молитва Господу? Причем поможет это и ей, и ее сыну.

Вот последнее объяснить оказалось труднее всего.

— Танюша, но ты же верующий человек, ты же должна понимать, что сын тебя покинул не навсегда, придет время — и вы с ним встретитесь! А сейчас ты можешь помочь твоему Владику молитвами, милостыней, — завела я по пятому кругу, когда мы наполнили водой и включили третий электрочайник.

— Это ты так говоришь!

— Не я, а Православная Церковь и Святое Писание.

— Ну да, я знаю, слыхала, читала… И батюшка в храме мне то же самое сказал, когда Владика отпевали… Но я все время думаю, а что если наша Церковь ошибается, и никому из умерших молитвы оставшихся на земле на самом деле не помогают?

— Слезы твои, ты думаешь, Владику очень помогают?

— Да нет, конечно. Только как же мне не плакать?

— Плакать о нем ты будешь всегда, и через двадцать лет вспомнишь и всплакнешь, но это нормально. Однако забиваться в угол и делать из этого плача образ жизни — это уж точно бесполезно для него! Вместо того, чтобы сидеть в темном углу и плакать, ты могла бы съездить в паломничество по монастырям, помолиться о сыне нашим святым, заказать везде поминания за Владика, раздавать за него милостыню… Ты разве уверена, что у него не было грехов? Он ведь не успел покаяться перед смертью…

— Да, он, слава Богу, умер во сне, скоропостижно… Я утром подошла его будить — а он холодный! Одно мне утешение — не мучился.

На счет предпочтительности скоропостижной смерти без покаяния я с Татьяной была решительно не согласна, но спорить уж не стала.

— Нет, ты подумай, Танюшка, как сыну сейчас нужны твои молитвы, ведь он не успел перед смертью покаяться, получить отпущение грехов. Да ведь Владик твой был не особенно церковным человеком, вроде тебя самой…

— Ну уж совсем-то нецерковными нас никак нельзя назвать! На Пасху мы вместе с сыном всегда в храм ходили и куличи святили. А на Крещенье я за святой водой обязательно хожу — вон она у меня до сих пор под иконой стоит…

— На книжной полке.

— Ну и что? У меня ж на этой полке не женские романы или детективы стоят, а полное собрание сочинений Льва Толстого! И разве по церковным правилам нельзя иконы и святую воду на книжных полках держать?

— Можно, отчего нельзя? Хотя лучше, конечно, было бы устроить молитвенный уголок — «красный угол», как говорили в старину…Вставала бы утром, зажигала лампадочку и начинала день с молитв Богу о своем сыне. Как бы ты этим Владика утешила, как бы помогла ему!

— Ничего ему теперь не нужно, сыночку моему, и никакие молитвы ему не помогут!

— Как же ты ошибаешься, Танюша… Не молились бы мы, православные, постоянно, и в храме, и дома, за наших дорогих усопших, если бы не верили, что им помогают эти молитвы.

— А я в это не верю, не могу поверить! Пустая болтовня!

— А я — верю. И миллионы православных по всей земле верили и верят и ежедневно возносят молитвы Богу, чтобы Он отпустил грехи «всем прежде отшедшим в вере и надежде воскресения православным христианам».

— Да какие там у моего Владика были грехи! Он был умный и чистый мальчик.

— Он был очень хороший сын и умница, это так. Но поверь мне, все мы, кроме святых, предстаем перед Богом не в белоснежных ризах, а в рубище, и всем нам нужно прощение грехов. Вот во время Великого поста в храме поют: «Чертог Твой вижу, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь; просвети одеяние души моея и спаси мя…» Тебе понятны эти слова, Танюша?

— Честно говоря, не очень. Отдельные слова только — «чертог украшенный», «одеяние души»…

— Тогда послушай стихи Вяземского! — И я прочла ей:

Чертог Твой вижу, Спасе мой,
Он блещет славою Твоею,
Но я войти в него не смею,
Но я одежды не имею,
Дабы предстать перед Тобой.

О Светодавче, просвети
Ты рубище души убогой.
Я нищим шел земной дорогой,
Любовью и щедротой многой
Меня к слугам своим причти.

Русскую классическую поэзию Татьяна любила, она слушала меня внимательно и задумчиво.

— Вот это понятно. Поэт хотел сказать, что перед Богом мы все грешные и духовно одеты не лучше нищих или бомжей.

— Именно!

— И мой Владик…?

— Ну не благочестивей же он Петра Андреевича Вяземского!

— Да нет, он был обыкновенный современный молодой человек.

— А современные молодые люди отнюдь не безгрешные. Так что и у Владика «одеяние души» навряд ли было в полном порядке перед смертью.

— Наверное… Но что ж я могу с этим поделать?

— Так я же тебе об этом и толкую уже третий час! Ты можешь помочь ему молитвами о прощении его грехов, вольных и невольных.

— Если бы я была твердо уверена, что ему нужны мои молитвы и что они и вправду ему помогают, я бы день и ночь молилась! Но как это проверить?

— А ты поверь не проверяя!

— Не получается у меня…

— Сомнения мешают?

— Да.

— А пока ты ТУТ сомневаешься, он ТАМ печалится, что любящая мать не хочет помочь ему и даже не пытается обновить его духовную одежду… Знаешь, мне вспомнилась одно подходяще к случаю сказание. — И я рассказала Татьяне старинную поморскую сказку.

Страницы

Комментарии

Отсидев в карцере курайника 360 суток, был зело удручен Вашим отсутствием! Даже тему открыл. Главный начальник сказал что-то невразумительное, остальные - тоже. но я понял одно: Вы ушли. О чем зело сожалею...

Делюсь радостной (для меня) вестью: мой средний разбойник (недавно 9 лет исполнилось) прочитал ВСЮ Юлию Николаевну. Сейчас дочитавает Ланселота. Я был уверен что рано ему. но... только об этом и говорит. Разумеется Юлиан он просто пролетел - книгу в два дня прочитывал.
И сейчас ждёт-не дождётся новых приключений... Он у меня вообще-то толковый, но разгильдяй... Хуже меня, хотя я думал, что хуже некуда.

Словом, мы все соскучились. И еси вдруг случится чудо, и Вы загляните на эту страничку, буду зело рад хотя бы одной строчке на мой адрес:

"Жива, здорова, пишу".

Мой "Набат" с трудом пока выходит, всё остальное более-менее сносно за исключением того, что делается в России.

Целую Вам ручку. Жду в своей Реальности Вашего письма и даже согласен на телеграмму.

Вашему сыну - полклон.

Страницы