Кипрский блокнот

Блокнот в пути — чуть ли не самая нужная вещь.  Кажется, набросаешь, а потом всё разложишь по темам, объединишь единой мыслью и стилем... Но с кипрскими впечатлениями выходит не так: они пёстрые, как лоскутки. Что ж, пусть на бумаге останутся разноцветьем и разнотравьем, чем в самом деле и были…

Горный цветок в золотых лучах

Вокруг – тишина. Не видать ни души, лишь в притворе старая монахиня дожидается службы. К остановке у женского монастыря Георгия Аламану близ Лимассола подходит автобус. Стайка прихожан  входит в храм и занимает места. Здесь, как и повсюду в кипрских храмах, принято слушать службу сидя. Для монахинь – стасидии вдоль стен и верхние хоры, стулья рядами – для мирян.

Солнце готовится к закату, заливает прощальным золотом землю. Уже в тени и храм, и монастырский двор, и клумбы. В шесть часов начинают звонко и часто стучать в железное било.

Епитрахиль висит сбоку от царских врат. Седой старец-священник снимает её и одевает, входя в алтарь.  Щелчок электрического включателя  – и вспыхивают разом лампады и хорос, а монахиня, что ждала в притворе, старческим, резковатым голосом начинает девятый час. Она читает, облокотясь на ограждение левого клироса, неотрывно глядя вперед, наизусть. Никакой книги нет и в помине: их только раскладывают на правом клиросе, по-домашнему, не спеша.

Окончив девятый час и дождавшись, когда прочтут сто третий псалом, она садится в стасидию и оттуда выводит простое и краткое «Кирие элейсон»[1], — получается у неё сурово. Когда же с балкона на северной стороне откликается чтица первой кафизмы, она спускается с левого клироса, чтобы вместе пропеть стихиры на «Господи, воззвах».

Перед «Свете тихий» священник выходит на солею, и за амвоном стоит весь догматик.

«…тамо — Моисей, разделитель воды, зде же — Гавриил, служитель чудесе…».

На кафизме поднимаюсь на верхнюю галерею. Служба слышна повсюду необычайно чётко, будто каждое слово влагают в уши.

Почему-то в храме не все: вижу, как внизу монахиня убирает двор, другая что-то ищет и не может найти в кладовой, третья подходит с вопросом:

— Росида [2]?

— Да.

Мне чуднó, что она улыбается моему ответу, как долгожданной вести.

Пожалуйста, кушайте!

На Кипре очень много монастырей, больше половины — женских. Куда бы ты не поехал, обязательно встретишь один из них. И вот, случайно свернув, подъезжаем в Фомино воскресенье к воротам монастырского скита в честь Живоносного Источника.

Матушка Фефанó выходит навстречу, держа в руках поднос, уставленный шкатулочками и расписными коробочками. В них — мощи угодников Божиих, в том числе — преподобномученицы Елисаветы Феодоровны,  священномученика Владимира и других. 

— А теперь я хочу угостить вас традиционным кипрским блюдом —  овечьим сыром — говорит она, провожая нас в архондарик [3]. — Вот хлеб — продолжает она, указывая на внушительную горку, — вот помидоры и огурцы, вот эти толстые кругляшки — наш овечий сыр, тонкие полупрозрачные ломтики — коровий, а это — козий солёный. Пожалуйста, кушайте!
Ошеломлённо смотрим на плотно уставленный стол, и, от всего попробовав понемногу, вздыхаем и говорим:

— Охи [4], больше не можем.

— Имейте ввиду, — заявляют нам,— чем меньше съедите сейчас, тем больше возьмёте с собой.

Мы благодарим мать Феофанó за гостеприимство.

— Этому учит нас отец Епифаний, — говорит она.

Пока мы заворачиваем подарки в пакеты, матушка смотрит на нас с улыбкой и добавляет:

— Мама говорила, что в доме всегда должно быть что-то в дар страннику и неимущему. Если нет совсем ничего — дай просящему камень и скажи: «Пусть этот камень станет для тебя хлебом».

Уже прощаясь, выясняем, что в одном из скитов, святых Сергия и Вакха, назначена великая вечерня. Завтра — память великомученика Георгия. Будет служить духовник монастыря, отец Епифаний.

— Мы тоже хотим!

— Езжайте. Отец Епифаний будет очень вам рад: он любит русских святых и все русское, и строит храм в честь вашего святого Сергия Радонежского.

— А вы-то поедете?

— Конечно! Все сестры соберутся, из всех скитов. Мы и на Литургию собираемся все.

— Неужели пешком?

— Что вы, тут по горам не дойдешь, нас везут на машинах.

Так мы попадаем на службу в скит.

Духовник, отец Епифаний — не просто назначен сюда, он почитаем и всеми любим. Родом киприот, он уехал учиться во Францию, там повстречался с отцом Софронием Сахаровым и стал его чадом духовным. Отсюда и расположенность к русским святым и русскому языку.

До службы ещё целый час, а шестнадцать матушек из скитов уже собрались, ждут отца и главу семьи. Накрыты столы, к каждому гостю подходят и предлагают угощение.

Отец Епифаний появляется с коробкой мороженого в руках. Уже стоит почти майская жара, а оно холодное, но и не твердое — как раз такое, какое надо.

— Отец, как всегда, с утешениями, — улыбается русская инокиня, которая гостит в монастыре.

Матушки окружают отца Епифания, каждая получает по мороженому. Потом он садится в тени, на террасе, а они — вокруг, для задушевной беседы.

В ожидании службы я пристаю с расспросами, и начинаю с устава.

Одна из матушек разъясняет, что в скитах — тот же устав, что и в монастыре. День начинается службой: в четыре или пять утра служится утреня и часы. Литургия — от трех до пяти раз в неделю, если её нет, монахини сами вычитывают обедницу, Апостол, Евангелие и канон молебный перед иконой Божией Матери — главной святыней обители. После службы послушания, но в двенадцать дня — непременно и обязательно — сиеста, дневной сон в самую жару, когда невозможны труды. После сиесты сестры снова принимаются за послушания. Они здесь просты, самые нужные: гости и архиндарик, оливковый сад, уборка и трапеза. В шесть тридцать — время вечерни. Ближе к ночи — великое повечерие.

Я не унимаюсь:

— Как часто можно поговорить с духовником?

— Каждую пятницу — общая беседа. Раз в две недели — исповедь. Это редко, — вздыхает матушка — но просто поговорить и задать вопрос тоже можно.

— Есть ли те, кто ищет духовного совета у матушки?

— Некоторые сестры знают её много лет, и имеют к ней искреннее доверие. Они могут о чём-то спрашивать герондиссу [5] и открываться ей. Но это — их внутреннее побуждение, оно навязываться не может.

— А правило?

— Утром — двадцать минут чтение Нового Завета, полчаса — чтение святых отцов. Это обязательно. Много читают Владыку Афанасия Лимассольского  — он очень хорошо говорит. Все непременно должны быть на службах. Если священника нет — сестры вычитывают их сами.

— А молитва Иисусова?

— Монастырь трудовой, времени на правило мало. Молитву Иисусову творят вместе, к вечеру, после повечерия. А потом, по заповеди святых отцов, расходятся по кельям молча.

— Бывает у вас ночная служба?

Улыбается:

— Это нам не по силам, разве что очень редко. Даже в Троодитиссе — там двадцать пять крепких монахов — служат агрипнию [6] не чаще раза в месяц. Когда я только пришла, думала, что при таком сытном питании можно молиться всю ночь. Но когда обжилась, поняла, что труды служения ближним отнимают почти все силы.

Незаметно проходит время, начинается праздничная служба. Поют на два клироса, на каждом — по два человека. Ноты похожи на наши крюки, но читать их можно двояко: по будням — попроще, по праздникам — добавляя в изобилии витиеватые выходы и лишние слоги, чтобы служба длилась подольше. Чтение быстрое, внятное, бодрое, только «Свете тихий» и «Богородице Дево» выводят протяжно и долго. После выхода на «Богородице Дево» [7] отец Епифаний благословляет всех и раздает большущие куски хлеба величиной в ладонь, накрытый сверху толстым куском овечьего сыра.

А во дворе опять обильно накрыты столы: разнообразная выпечка с мёдом, орехами, маком, тазик желтого крема, миски, полные клубники с сахаром, конфеты, пироги и непременно — кулич, в который добавляются кусочки сыра, сухофруктов и орехов.

Кажется, теперь можно не есть дня три и чувствовать себя превосходно. Да, и ужин отменяется точно.

Я тоже Елисавета!

Спускаясь с Троодоса, мы заезжали во все храмы у горной дороги. Увидев в первом икону святой преподобномученицы Елисаветы, удивились. Во втором обрадовались. В четвертом поняли, что это не совпадение.

И вправду, в окрестностях немку по происхождению, русскую святую XX века знают и почитают. Почему и как это вышло – не знаю.

Ещё раз мы убедились в этом, завернув на форелевую ферму. В благодарность за гостеприимство мы подарили хозяйке икону святой преподобномученицы, которых у нас с собой целая стопка, и принялись объяснять, что это не праведная Елисавета, а другая, русская.

— Знаю, — обрадовалась она. — Знаю. Я тоже Елисавета.

— Вот это да!

Уходя, мы услышали позади топот детских ног.

Две девчушки бежали за нами, и та, что постарше, радостно вопияла:

— Ι am Elisabeth too! And she is Elisabeth! [8]

Каждая получила по такой же иконе.

Гром

Об этом обычае нам рассказала русская монахиня, уже с десяток лет живущая на Кипре.

В Великую субботу, во время пения «Воскресни, Боже» вдруг начинается в храме небывалый шум. Все монахини и прихожане принимаются стучать и греметь кто чем может: руками, книжками, всем, что только подвернется под руку.  Даже старенькие девяностолетние матушки со всей силы хлопают сиденьями стасидий. Кое-кто, схватив стул, бьет им об пол со всей мочи, чтобы вышло погромче.

Оказалось, это древний обычай – в знамение грохота и землетрясения по Распятии Христовом.

Светофорим праздничная

К Пасхе зацветает весь Кипр: клумбы, деревья, лица, сердца. Уже на шестой неделе Поста у каждого светофора устанавливают по громадному красному яйцу с надписью «Счастливой Пасхи». Рядышком ставят гигантских жёлтых цыплят. И это только начало – скоро рядом с яйцами и цыплятами появятся раскрашенные зайцы, курицы и петухи.

А дворы всех храмов уже машут приветственно гирляднами разноцветных флажков.

Пасху здесь празднует весь народ. В полночь, лишь только впервые взмоет в небо возглас «Христос анэсти» [9] и пронесется над многолюдной толпой «алифос анэсти» [10], взорвутся в небе фейверки, а над заполненными храмами закружат ликующие голоса.

Владыка поёт себе встречу

В храме пусто, монахини молятся на хорах. Поёт архиерейский хор: два старца с жесткими резкими голосами. Они же, сидя в стасидиях, читают канон. К концу утрени собираются прихожане и в ожидании архиерея занимают плетёные стулья.

Так как епархия у каждого епископа небольшая, он здесь воистину — отец и пастырь, а потому архиерейская служба проходит по-домашнему просто. На ней нет ни волнений, ни шума, ни беготни. На весь монастырь гремит запись колокольного звона: неведомый звонарь искусно выводит тропарь святому Георгию. Великомученик здесь — один из любимых святых, ему посвящен монастырь, и этот тропарь, когда бы ни встретился по ходу службы, поёт весь народ.

Геродисса неспешно выходит к воротам с сестрами и прихожанами с хоругвями в руках. Матушка на инвалидной коляске с корзинкой, полной лепестков роз, другая, старенькая, готовится встретить отца во дворе. По асфальту разбросаны редкие листья — это дорожка для архиерея. И Владыку, и духовника, и всякого почетного гостя встречают фимиамом и розовой водой — облагоухать и окропить руки.

И вот подъезжает долгожданная машина. Вместо номеров у неё — буквы М и Л: митрополит Лимассольский. Летят под ноги лепестки, колокола звонят тропарь святому Георгию, старенькая монахиня выходит Владыке навстречу. Они сердечно пожимают друг другу руки и переговариваются с улыбкой, как старинные друзья. Священник с Евангелием и двумя архидиаконами ждут Владыку у входа в храм. Он раздает каждому по приветствию:

— Христос анэсти [9]!

А нам восклицает громко:

— Христос воскрес!

Значи, по виду узнал в нас русских.

В храме  Владыка сразу восходит на архиерейское место, которое есть в каждом храме. Обычно это украшенная резьбой стасидия с верхом, в спинке — икона Великого Архиерея или святого апостола Варнавы, первого епископа Кипра.

Владыка Афанасий, дойдя до этой кафедры, сам поёт себе встречу. Несмотря на Пятидесятницу, он запевает громко и чётко в стоящий рядышком микрофон:

— Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу...

— Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим — подхватывает состоящий из двух дедушек архиерейский хор.

Владыка пропевает «Достойно» три раза, добавляет «Ангел вопияше»  и уходит в алтарь, а утреня струится своим чередом. Литургия начинается антифонами Пасхи.

Владыка слушает их снова в своей стасидии, и многие с радостью подходят к нему за благословением, и тут же, прямо во время службы, прикладываются к иконам в иконостасе.

Словно ты не на торжестве в чужой стороне, а вечеряешь в кругу семьи.

«Ты little? Дай, я тебя обниму!»

Попивая чаёк в архондарике одного монастыря, мы не знали, что новенькая из нашей группы заблудилась в коридорах квадратного монастырского дворика. На одной из галерей прямо над нами встретилась ей старенькая монахиня, и, подсказав где выход, спросила о наших планах.

— Я little [11], понимаете? Давайте спросим у спутниц моих.

— Little? Little! – Просияла старица. —  Как хорошо! Дай, я за это тебя обниму!

Сноски:

1. Господи, помилуй (греч.).
2. Русская (греч.)?
3. Архондарик – специально отведенное помещение для угощения паломников и гостей.
4. Нет (греч.)
5. Буквально – старица. Так называют обычно игумению женского греческого монастыря.
6. Так называют всенощное бдение в собственном смысле слова, когда оно длится всю ночь. Если же ты, побдев ночью, утром залег остыпаться, то это всенощным бдением не считается.
7. Вечером обычная Всенощная заканчивается великой вечерней. Утреню всегда служат с утра.
8. Я тоже Елисавета! И она Елисавета (англ.)!
9. Христос воскресе (греч.).
10. Воистину воскресе (греч.).
11. Здесь: мала, незначительна (англ.).

Продолжаю приводить в порядок дорожные записки.

Ниже — добавления 2020 года.

Моя Петунда

Что делать жаворонку, когда он уже встретил рассвет, а его совы вступили в глубокую фазу сна?

Взять заплечную суму — и в храм, виднеющийся на горизонте.

Тьма истончается, облака над водами выписаны пастелью. Солнце, поднимаясь, углубляет тона: загораются созревшей пшеницей поля, глубокой синеве небес вторит море.

В отлив вы можете пройти вдоль кромки волн, невесомо касающихся песка. За золотом нив шуршит на ветру буйно растущий тростник. В море сбегают тонкие ручейки.

Вода струится, заполняет низины, с избытком напояет поля — это чудо для Кипра. Откуда оно?

Дорогой припоминаю вычитанное об этих местах.

«Петунда» — «Парящая» или «Летящая». Сохранилось предание: Пресвятая Богородица по воздуху шла от Мазотоса к морю. Остановилась Она на холме. Там, где стопы Пречистой коснулись земли, забил источник, который, как можно убедиться воочию, — жизнь этих мест летом, а зимой образует даже болотце. Поэтому весной мыс Петунда необычайно зелен: здесь родятся сочные травы, поля тучнеют и напоминают русский пейзаж.

Это тем удивительнее, что вода появилась тут не так уж давно, ведь в книге о Кипре, изданной в Афинах еще в 1855 году, можно прочесть: «Мазотон единственное на дороге от Кити к Амафунту село, но оно стоит в засушливом месте, не имеющем источников вод, и его жители еле-еле могут прокормиться земледелием. Лишь в миле западнее его струится река...» (1)

О названии «Мазотон» или «Мазотос» сохранились такие предания. Первое — что оно происходит от слова «вместе» (мази), в знак дружной сельской общины, которая когда-то обосновалась у моря, а затем разом переселилось туда, где стоит теперь, второе — от местного травянистого растения. Эту колючку с красными цветками и розоватыми ягодами здесь называют «мазин» (также от слова «вместе»), ведь шипы, листья и ветки его складываются в такую гармоничную конструкцию, что ветви не отделишь друг от друга. Темно-зеленые шарики встречается на южном и северном побережьях острова, в Малой Азии, а также и в Палестине, почему мазин и считают одним из трех растений семейства терновых, из которых мог быть сплетен венец Христов. Латинское название колючки — poterium spinosum.

Вспоминаю еще, что икону Божией Матери с этого мыса называют Нерофорусой, Водоносящей, в знак милости Пресвятой, напоившей равнину. С ней ежегодно обходят местность, моля о дожде и обилии вод. Образ находится в иконостасе малого древнего храма у мыса, и многочисленные подвески на нем — свидетельства свершившихся чудес.

Отворив дверь в этот ранний час, слышу, как кто-то тихо и проникновенно поет молебный канон наизусть. Чтобы не спугнуть молитвы, обхожу старый храм, поднимаюсь к новому.

В древности недалеко отсюда, а по преданию — точно под меньшим храмом, находилось капище Афродиты. Чуть южнее этого места археологи обнаружили развалины, — по мнению некоторых из них, они представляют собой руины городка.

По возвращении вижу внизу машины жаждущих приложиться к чудотворному образу и получить благословение на трудовой день. Пожилая женщина отъезжает, уходит мужчина, и в храме остается лишь белый, как лунь, старичок. Стоя на коленях, он моет каменный пол.

Снаружи — еще машина. Общительная пожилая женщина спрашивает, откуда я.

Отвечая, кстати интересуюсь:

— Здесь посвюду — иконы святого Ксенофонта с семьей. Почему?

— Так ведь он покровитель Мазотоса и его окрестностей! — Восклицает она. — Вышла такая история…

Жил-был погонщик верблюдов по имени Хаджидимитрий. Женившись, он переехал на жительство в Мазотос. Вскоре ему явился во сне святой Ксенофонт и сказал:

— Я желаю быть покровителем этого места. Тебя же прошу отправиться в село Вукомида и принести оттуда сюда мою чудотворную икону.

Указанное сельцо лежало далеко на севере, за двумя горными грядами. Нелегко далось Хаджидимитрию столь опасное и долгое путешествие.

Священник Вукомиды только развел руками, утверждая, что нет и не было у них подобного образа.

Вновь долгая дорога, — путник возвратился ни с чем.

Но в первую же ночь в родном доме святой приснился снова:

— Принеси из Вукомиды мою икону!

Бедный Хаджидимитрий опять собрался в дорогу.

Теперь, дойдя до места, он уже не поверил на слово и попросил поискать в храме образ, чтобы убедиться во всем собственными глазами.

— Ищите себе на здоровье, — ответил священник.

Но тщетно обошел усталый путник храм несколько раз, — преподобного Ксенофонта не было видно.

— Можно ли посмотреть в церковном дворе?

— Нет! — прозвучало в ответ.

Но Хаджидимитрий уже вышел наружу. В углу садика, в зарослях, он увидел сияние света.

На этом-то месте и оказалась спрятанная икона.

Теперь священнику ничего не оставалось, как отпустить образ в далекий путь.

Много воды утекло с тех пор. Упокоился и Хаджидимитрий, и настоятель из Вукомиды, а икона прпп. Ксенофонта с супругой Марией и чадами Иоанном и Аркадием до сих пор пребывает в Мазотосе.

Услышав о таком интересном предании, отправляюсь и я в Мазотос.

Если вы двинетесь к этому селу от побережья, держитесь правой стороны на развилках дорог, и тогда они приведут вас к старому кладбищу, над воротами которого пристроена огромная надпись: «Бог с вами»(2). Не смотрите пока на новый высокий храм, — вам нужен тот, что слева — выбеленный, старенький, с двускатной крышей. Он открыт ежедневно, часов до четырех вечера, чтобы каждый мог прийти к чудотворному образу святого Ксенофонта с семьей, который здесь поставил в XVII веке Хаджидимитрий.

Икона украшена бархатом с золотой вышивкой, справа — застекленная ниша в стене, где хранятся разного рода подвески с изображением рук, ног, ушей, голов и других частей тела — приношения преподобному в знак множества исцелений.

По будням в храме тихо, в свечном ящике дежурит длиннобородый дедушка. Но по воскресениям, после службы в большом соборе, где все прикладываются к частицам мощей прп. Ксенофонта и мч. Георгия Кипрского, и к чудотворной иконе выстраивается целая очередь, а священник читает каждому молитву и овевает фимиамом из кадила.

На площади между храмами солнечно. Места хватает — по воскресеньям все заполняет шумная импровизированная ярмарка, где продаются свежий фундук, земляной и грецкий орехи, пастила и длинные колбаски из виноградного сока с орешками, многоразличные сладости…

У алтаря клонят ветки диковинные деревья, усеянными голубыми колокольчиками. За ними, прямо в ограде кладбища, видно надгробие.

«Здесь лежит Хаджидимитрий Камиларис, обретший святую икону преподобного Ксенофонта, первый основатель (ктитор) сего святого храма. 1800 год».

Абсолютные координаты:
Чудотворная икона Пресвятой Богородицы «Нерофоруса»: 34.783668, 33.492991
Чудотворная икона прп. Ксенофонта с семьей: 34.807513, 33.498071

(1) Τα κυπριάκα. Τόμος πρώτος. Αθήνα, 1855. - С. 56.

(2) Θεός μαζί σας. Вновь слово «вместе» — мази. Не намек ли это на еще одну версию просхождения названия села?