Каменное сердце

У подножия высокой скалы, на которой от самого низа и до стремящейся в бесконечность верхушки, росли острые треугольные камни, сидела красавица Ахинокард, последняя из рода де Нокард. Слегка удлиненная голова ее с вытянутой мордочкой почти лежала как на подушке на торчащем из скалы огромном камне.
На первый взгляд могло показаться, что она просто спит и видит прекрасный сон, но сквозь полу сомкнутые веки ее узких, но необыкновенно прекрасных глаз, было видно, что она вовсе не спит, а ее сосредоточенный взгляд устремлен куда-то внутрь себя, будто она всматривается в неведомые глубины своей памяти, пытаясь разглядеть что-то очень важное, без чего невозможна не только ее собственная жизнь, но и существование самого вверенного ей мира.
Ее мир, которым она управляла уже более тысячи лет, сейчас являл собой унылую однообразную картину: пустынная долина, или скорее каньон, без признаков всякой растительности, несколько камней, беспорядочно разбросанных по плотной земле, вокруг долины каменные горы, усыпанные как шипами острыми камнями и только единственное большое сухое дерево, за тысячу лет больше ставшее похоже на каменное изваяние, без признаков жизни, одиноко стояло, постоянно сопротивляясь напорам сильного холодного жестокого ветра.
Ахинокард сидела на этом месте уже более тысячи лет, с тех пор, как ей доверили управлять ее миром. Кто создал ее мир, и кто ей его поручил она не помнила, почему она сидит именно здесь на этом месте у подножия скалы, положив голову на камень, под иссушенным ветром старым окаменевшим деревом, ей тоже было неведомо. Точнее она это знала, но почему-то забыла. Как не пыталась она вспомнить, напрягая все силы своего сознания, но ей это не удавалось.
Всегда ли ее мир был таким унылым, холодным, каменным она тоже не помнила, может так и должно быть, может именно такой мир ей было доверено беречь, но если он всегда был таким, то какой в нем смысл, какой тогда смысл в том чтобы хранить его и вечно сидеть здесь на этом месте у подножия скалы, положив голову на камень, под иссушенным ветром старым окаменевшим деревом… Она пыталась ответить на этот вопрос, всматриваясь в бездну своей памяти, но там была именно бездна, темная и пустая… Но что-то внутри нее все же заставляло ее всматриваться глубже и ничего не видеть, снова искать ответы и не находить их. Холод, приносимый жестоким сильным ветром, превратившим дерево в камень, сковывал ее сознание и она забывала сами вопросы, на которые судорожно пыталась ответить.
Ей должно было быть одиноко и холодно, ее длинные усики, растущие по бокам удлиненной мордочки и на голове, будто тонкие волосяные рожки, безжалостно трепал жестокий холодный ветер, ее мягкая пушистая шерстка развевалась от постоянно дувшего непонятно откуда холодного воздуха, открывая гладкую розовую нежную кожицу, настолько прозрачную, что под ней можно было увидеть, как разбегаются в разные стороны, соединяясь и снова расходясь, тонкие голубые линии, словно маленькие реки и ручейки как их изображают на географических картах.
Раньше когда-то давно в этих реках было что-то теплое и быстрое, теперь же холодное и застывшее. Она должна была чувствовать, что, начиная с лежащей на каменной подушке головы, она начинает сливаться с каменной глыбой скалы, у подножия которой она сидит уже тысячу лет, и сама превращается в камень, становится частью скалы, верхушкой тянущейся в бесконечность, где растут острые треугольные камни…
Она должна была это чувствовать, но не чувствовала, должна была помнить, но не помнила, что когда последняя из рода де Нокард окончательно окаменеет, то исчезнет и доверенный ей мир.
Все-таки она упорно всматривалась внутрь себя, искала ответ на вопрос, который забывала тут же, как только начинала думать о том, чтобы задать его себе…. Скорее всего, когда она получала этот мир себе в дар, ей должны были передать и какую-то очень важную тайну, с помощью которой, она могла сохранить мир таким, каким он был в первозданном виде, просто видимо что-то пошло не так, и эта тайна теперь так и останется в области неведомого, и она даже никогда не вспомнит о том, что должна вспомнить именно это, она полностью окаменеет, и ее мир превратится в каменную пустыню.
Но вот среди привычной ее ушам каменной тишины она услышала…Да, у нее все-таки были уши, хоть и очень маленькие, спрятанные под мягкими длинными усиками, и она, как оказалось, может слышать, просто она давно не пользовалась ими, за ненадобностью, потому что в ее мире не было звуков, разве что вой ветра, который налетал порывами, превращая дерево в камень, но к этому вою она настолько привыкла, что не воспринимала его уже как звук и не слышала его больше…
Да, она именно услышала странные звуки (она вдруг вспомнила: то, что она слышит, называется звук), непонятные, но удивительно прекрасные (откуда-то в ее голове появилось, что эти звуки именно прекрасны, хотя, что означает это слово она еще не вспомнила).
Проникая через маленькие отверстия ушей, звуки разливались теплым потоком, приводя в движение застывшие, заледеневшие или скорее даже почти окаменевшие реки и ручейки, пронизывающие ее тело. Звуки растекались от кончиков ее длинных усиков на вытянутой мордочке, оживляя каждую частичку ее существа, до маленьких коготочков на тонких лапах, покрытых редкой, но пушистой шертью, и заканчивая самым кончиком ее длинного хвоста, который вдруг начал странно себя вести: ее хвостик, до этого неподвижный и практически каменный вдруг ожил и начал отбивать какой-то ритм. Эти ощущения в собственном хвосте напомнили ей что-то очень хорошее и приятное… Вот только бы еще вспомнить, что именно…
Что-то подсказало ей, что звуки не могут быть сами по себе, у них должен быть источник, кто-то или что-то должно их издавать. Как же ей это узнать? Она вдруг решила, что обязана узнать, откуда исходят эти чудные звуки, и от того, что она узнает, будет зависеть судьба ее мира. Что же нужно сделать для того, чтобы увидеть его – источник прекрасных звуков? Увидеть?… Да, именно увидеть! Ахинокард внезапно вспомнила, что у нее есть глаза, что надо просто открыть их и посмотреть, оторвавшись от разглядывания неведомых далей внутри себя.
Как только Ахинокард полностью открыла свои прекрасные глаза и посмотрела перед собой, ее взгляд встретился с маленькими черными глазками, которые как ей показалось, светились каким-то удивительно теплым сиянием. (Теплого сияния не бывает? Но… это сияние было действительно теплым).
Потом она полностью рассмотрела того, кто издавал эти чудесные звуки: это было совсем крохотное существо, покрытое чем-то сереньким пушистым, похожим на шерстку самой Ахинокард, но немного другим… По бокам у него были странные широкие лапы без когтей, тоже покрытые чем-то сереньким и пушистым. Ножки у него были тоненькие, а пальцы на ступнях словно веточки сухого дерева с маленькими коготочками. Мордочка у него заканчивалась острым длинным носом, рта у него не было, видимо длинный нос и служил ему и носом и ртом одновременно.
Она увидела, что те великолепные звуки, которые пронизали будто теплые стрелы все ее полуокаменевшее существо, издавались этим странным носом-ртом… или… клювом. Она наконец вспомнила это слово – клюв!
Что же это за удивительное создание прилетело в ее мир? Прилетело? Да, точно! Эти плоские мохнатые руки называются крылья и нужны, чтобы летать. Только как это – летать? Ах, если бы только она могла вспомнить…
Это серенькое маленькое существо показалось ей необыкновенно прекрасным (Прекрасным – опять это слово! Ахинокард не помнила, что оно значит, но была точно уверена, что оно именно прекрасно).
- Кто ты? – спросила Ахинокард и вздрогнула, услышав звуки собственного голоса. Оказывается, она не только может говорить, но и обладает нежным и мягким голосом, звук которого был немного похож на удивительные звуки, производимые ее маленьким гостем.
- Мое имя – Йеволос. Я летел по небу, наслаждаясь свободным полетом и созерцая заливные луга, зеленые леса, заснеженные горные вершины, лазурь рек и синеву морей… внезапно меня обдало ледяным холодом и мои крылья онемели, я чуть не упал камнем вниз, но вовремя расправил крылья и опустился на землю. Мне было очень холодно, я совершенно продрог, хотя светило солнце и в это время года здесь должно быть тепло, сейчас лето. Чтобы согреться, я начал петь. Это единственное, что я умею делать, кроме того, что я умею еще летать…
Когда я пою, мне всегда тепло. Я уже почти полностью согрелся, мои крылья снова стали двигаться, и я уже был готов вновь взмыть в облака, как вдруг я увидел тебя… Точнее, я думал, что ты – это просто камень. То, что ты живая, я понял лишь тогда, когда ты открыла глаза. Кстати, кто ты? Как тебя зовут? и что ты здесь делаешь? И что тут такое холодное, от чего я чуть не замерз на лету? – при этих словах он поежился, и его перышки пошевелились как от холодного ветра.
- Я – Ахинокард из рода де Нокард. Я – хранительница этого мира. Я сижу у этой скалы уже очень давно, может тысячу лет, может больше или меньше… я уже не знаю… видимо я тут с тех пор, как этот мир был создан… Вот только зачем я здесь все-таки? Не знаю откуда, но у меня твердая уверенность в том, что я сижу здесь для того, чтобы что-то вспомнить, что-то очень важное, но все мои попытки оказывались тщетны. Чем больше я всматривалась в глубины моей памяти, тем дальше становились от меня мои неведомые воспоминания и я уже даже стала сомневаться, было ли на самом деле то, что мне нужно вспомнить. Знаешь, я почему-то уверена еще и в том, что если я не вспомню это или не буду даже пытаться это делать, то произойдет нечто страшное и необратимое…
Ты спрашивал, что у нас такое холодное, что ты чуть не замерз на лету? Не знаю, мне здесь совсем не холодно, правда, я не очень понимаю, что такое холодно. Может ты попробуешь объяснить мне и я смогу ответить на твой вопрос?
Йеволос немного подумал:
- Холодно? О… Это когда тебя всего охватывает озноб, немеют крылья, лапы, ты не можешь лететь, двигаться, кровь будто останавливается в венах, медленно ледяная волна накрывает сердце и оно превращается в кусок льда… или ты становишься как… камень.
Йеволос весь съежился, рассказывая о холоде, видимо к концу рассказа он его действительно почувствовал и голос его стал очень тихим, будто он и правда боялся, что его настигнет ледяная волна.
- Подожди... – Ахинокард встрепенулась, ее взгляд стал очень сосредоточенным, - Мне кажется мне это знакомо.. эти ощущения. Ледяная глыба, камень… Да! Именно это я чувствовала – каменела. Я почему-то уверена, что это и есть то страшное и необратимое, что могло произойти, если бы я полностью окаменела, то я не смогла бы продолжать быт хранительницей вверенного мне мира, а без хранительницы мой мир бы исчез… или, что то же самое, превратился в огромную каменную пустыню. Холод исчез, когда я услышала те волшебные звуки… Что это было? Это твоя песня?
Йеволос оживился, видно было, что они разговаривают о самом дорогом и сокровенном для него:
- Да, я пел. Это была моя песня. Я всегда пою, когда мне грустно, и мне сразу становится веселее. Всегда пою, когда вижу, что кому-то грустно, и я всегда очень счастлив, если от моей песни кому-то становится хоть чуточку веселее. Я всегда пою, когда мне холодно, и мне становится сразу намного теплее. Я пою, когда вижу или чувствую, что кому-то холодно, чтобы и он мог согреться, также как согреваюсь я. Если от моей песни кому-то стало теплее, то я тоже безумно счастлив и мне никакой холод не страшен, какая бы огромная ледяная глыба на меня не надвигалась!
- А что такое тепло? Я хочу понять… я же должна вспомнить… Если не вспомню, случится… ну ты понимаешь? – она с испугом посмотрела на него.
Йеволос помолчал немного, в его взгляде Ахинокард снова уловила отблески того самого теплого сияния, которые поразили ее, когда их глаза впервые встретились:
- Тепло…Знаешь, это когда тебя всего окутывает что-то мягко-пушистое и ты начинаешь чувствовать, как тебя пронизывают миллионы тончайших теплых лучиков и внутри становится так хорошо, что ощущаешь, как кровь становится теплее и разносит это тепло в каждую клеточку твоего тела, каждая частица твоего существа словно пропитывается теплотой и вдруг замечаешь, что само твое сердце становится теплее…
Когда Йеволос закончил, Ахинокард показалось, что он сам действительно излучает теплое сияние. И она тоже почувствовала это тепло… Тепло, чувства, ощущения, движение крови… неужели и ей это знакомо? Неужели она начинает все вспоминать! Несказанная радость переполняла ее душу, сердце стучало так сильно, что готово было разорваться, оно было не просто теплым, а необыкновенно горячим… но осталось еще что-то невыясненное, она не понимала что, но очень хотела понять. Она помнила, про то, что если все-таки не вспомнит.. то случится … необратимое и страшное… Но теперь в ее мире она была не одна и она уже не могла этого допустить, ни за что!
Она должна было это спросить, это было сейчас самое главное, чтобы ей уже окончательно все вспомнить, ну или погубить и себя и ее мир:
- Йеволос, скажи мне, почему твои песни такие теплые, чем наполнены твои слова, о чем ты поешь? Какие же слова нужны для песни, несущей тепло в мир, где только камень и ветер и безрадостные серые цвета? Откуда черпаешь ты вдохновение, что рождаются слова, оживляющие душу, растопляющие лед и имеющую такую великую силу, что они могут камни превратить в кипящую лаву? Почему это можешь ты, а я не могу. Я тихо каменею, в то время как ты весь светишься теплым сиянием, и этого сияния хватает, чтобы расплавить ледяные реки и сделать холодное каменное сердце живым и горячим?
Йеволос огляделся вокруг, его глаза наполнились радостью, выглядел он очень счастливым, он начал говорить. Его речь звучала также как и его прекрасное пение:
- Ты ошибаешься, Ахинокард! Не я делюсь с миром теплом и делаю его радостнее. Мир в этом не нуждается. Он был создан идеальным, удивительным, прекрасным, гармоничным и я счастлив, что живу в нем и могу наслаждаться тем, что он дает мне. В моих песнях журчание ручья, плеск волны, шелест листьев, жужжание пчелы, красота полевых цветов, зелень свежей травы, сияние солнца, небесная лазурь, белизна облаков, пение птиц, дуновенье ветра, стук дождя по крыше, все краски радуги, детский смех… да много-много всего. В своих песнях я прославляю творца этого мира и благодарю его, что он дал мне возможность жить в нем, радоваться и быть счастливым.
- Но, Йеволос, ты говоришь о своем мире, но это другой мир, он такой прекрасный! Я бы очень хотела жить в нем и радоваться вместе с тобой! Ты видел мой мир. В нем нет абсолютно ничего красивого, беспросветная тоска, печаль, холод, камень, ветер, старое дерево, иссушенное ветром и я, почти превратившаяся в камень. В нем нет красок, все бесцветное и унылое. В моем мире нет ничего, что могло бы наполнить сердце радостью и вдохновить на прекрасное пение. Зачем вообще тогда нужен такой мир и для чего я его храню? - глаза Ахинокард наполнились слезами, на лице было отчаяние и глубокая печаль…
Йеволос взглянул на нее, в его глазах было собрано все тепло, которое он мог вобрать из окружавшего его мира, и сказал:
- Не плачь, Ахинокард! Тебе осталось совсем немного пройти. Ты на правильном пути, скоро ты все вспомнишь, мы должны спасти твой мир. Если погибнет твой мир, то не станет и моего, ведь нет разных миров, твой мир и мой – это один и тот же мир, и творец у него тот же… Просто… Надеюсь сейчас ты уже все вспомнишь и поймешь. Слушай! Ты же вспомнила, что умеешь слушать...
И он запел. В его песне отражалось сияние звезд, отблески росы в солнечных лучах, солнечная дорожка на морской лазури, зелень заливных лугов, искрящийся белый снег, сочность тропических фруктов, терпкость северных ягод, нежные ароматы сирени, ландыша, роз, фиалок, жасмина, жимолости, повилики, и всех цветов, что растут на этой земле, раскаты первого летнего грома, шум долгожданного дождя в летний зной, переливы и трели птиц, золото песка, серебро тумана, яркость радуги, все слова любви, когда-либо произнесенные за все время существования мира, все добрые поступки и мысли всех когда-либо живущих в нем. Да много-много всего отражалось в прекрасной песне Йеволоса. Это была волшебная песня, вобравшая в себя все мирозданье…
Когда прозвучал последний аккорд песни Йеволоса, лицо Ахинокард преобразилось, вся она светилась как и сам Йеволос удивительным теплым сиянием. Еще до того, как песня Йеволоса прозвучала до середины, Ахинокард увидела и поняла, что она сидит не у каменной скалы, покрытой острыми треугольными камнями, а у подножия зеленой горы, усыпанной разноцветными цветами. Ее каменная долина, вовсе не каменная долина, а зеленый заливной луг, где растут удивительные цветы и мирно щиплют травку пушистые белые козочки, То самое иссушенное ветром окаменевшее дерево, под которым она провела тысячу лет оказалось большой яблоней, на которой из-за крупных бело-розовых цветов не было даже видно зеленых листьев. Вокруг все было зеленое, цветущее, ароматное, жужжащее, стрекочущее, поющее. Можно было бесконечно наслаждаться созерцанием этой божественной красоты.
Но Ахинокард уже все вспомнила, ее миру уже ничего не угрожает, но она знала, что ей нужно спешить…Впереди у нее было еще много работы.
Она быстро взглянула на свои лапки, покрытые пушистой розовой шерстью, расправила свои розовые крылья и приготовилась к полету.
- Летим, Йеволос!
- Да, Ахинокард, летим, давно уже пора, нас ждут, впереди еще много дел!
Они взмыли ввысь и полетели. В голубом чистом небе среди облаков парили, наслаждаясь свободным полетом и созерцая красоты, оставленные внизу, маленький серенький Соловей и большая розовая Дракониха, Йеволос и Ахинокард.
Пролетая над заливным лугом, окруженным высокими, но зелеными и усыпанными цветами горами, они оба почувствовали мертвящий холод, будто тысячи ледяных стрел разом пронзили их тела, и почувствовали, что на сердце надвигается каменная глыба...
Посмотрев вниз, они заметили у подножия горы замершую, словно окаменевшую фигуру, силуэт которой напоминал то ли дракона, то ли собаку…
Переглянувшись, они начали медленно приближаться к земле.
Впереди было еще очень много работы...