Вы здесь

И кровь моя досталась львам...

Главы из романа

Роман написан в 2012 году, опубликован в 2013. Я и не подозревал тогда, что в 2014 он станет актуальным. Действие романа разворачивается в Иудее первого века, куда попали два русских спецназовца. Об актуальности судите сами!

Глава третья, о том, что лицо у войны одинаково омерзительное во все времена и во всех странах, а у солдат, к сожалению, безработицы не бывает.

Год 68 от Рождества Христова.

Советская школа прививала детям мысль, что любое национально-освободительное движение – это хорошо, прогрессивно, то есть – за нас. Если не за нас, тогда нужно говорить: «Сепаратисты». Ну, эти – точно плохие, потому что все хорошие обязательно должны быть за нас. Иногда сепаратисты вдруг вставали в ряды героических борцов за независимость,  а героические борцы превращались в скверных сепаратистов, причем никто из них и не догадывался о произошедшей перемене. Ничего не поделаешь – как сказал бы по этому поводу умный чукча: «Диалектика, однако!».

То, что далеко не всякое национально-освободительное  движение несет людям благо, Миша (еще не Корвин) понял в Афганистане, уверился в «командировках», окончательно закрепил в себе, наблюдая распад СССР. Более того, скотские рыла активных «борцов за свободу» наводили на мысль, что простым людям всегда лучше жить вместе, а вот так называемым  «элитам» всегда лучше воровать врозь.
Корвин (уже почти не Миша) воочию убедился, как мало Иудея первого века отличается от любой «горячей точки» двадцатого. То же горькое недоумение на лицах родителей, хоронивших растерзанные останки своих малышей: «Кому это надо?! Во имя чего?!» Во имя свободы и независимости? Нет! Просто очередная «генерала захотела президентой стать». Будь она проклята, эта «генерала»!
Десятый Сокрушительный шел по Галилее,  без счета сметая на своем пути превосходящие войска повстанцев. Потерь практически не было – мастерство римского легионера, помноженное на чудо организации первой и пока единственной на планете профессиональной армии делали смешным сопротивление кое-как вооруженной толпы оборванцев, не особо желавших погибать за идеалы «исключительно правильных», «правильных частично» и «правильных по субботам после обеда». Ожесточенное сопротивление оказывали только укрепленные города, где засели вожди. Жители знали, что судьба города, посмевшего сопротивляться Риму, печальна – и держались до последнего.
Когорта, в которой вот уже почти год служили Миша и отец Гавриил, была спешно переброшена с осады Иотапаты – главной твердыни повстанцев Галилеи, на штурм маленького городка, имевшего невероятно высокие и крепкие стены. Городок оказался крепким орешком, а брать его надо было как можно скорее: многочисленный гарнизон, укрывшийся за стенами, мог нанести удар в спину, а также стать зародышем настоящей армии из стекавшихся отовсюду разгромленных отрядов. Побежденных, но уже приобретших кое-какой боевой опыт; битых-перебитых, но озлобленных, как раненые волки.
Вот и шагала когорта по каменистой дороге под палящим солнцем и в полном вооружении – здесь иначе нельзя. Тяжеленный щит «скутум» доставлял наибольшие неудобства – центурии по очереди расчехляли щиты и несли на руке, что означало крайнюю степень опасности нападения. Команды «скутумы – в чехлы и за спину!» ждали с нетерпением, и долго растирали онемевшую левую руку.
– Передняя центурия второй манипулы – щиты на руку!
Солдаты принялись вынимать щиты из чехлов под бдительным взглядом центуриона.
– Задняя центурия второй манипулы! Скутумы – в чехлы и за спину!
Корвин и Крисп с облегчением убрали щиты и некоторое время наслаждались отсутствием боли. Теперь шлем можно переместить на грудь, а голову прикрыть смоченным платком. Хорошо! Как мало нужно солдату для счастья!
– Помнишь учебку в Фергане? – спросил Крисп. – Был там капитан один, по кличке Сидор Лютый. Через ночь марш-броски устраивал, с полной выкладкой, гад! А кто отстанет – в морду. Веришь, у него даже глаза в темноте светились, как у волка!
Такие разговоры можно было вести без опасений – мало ли где бывал римский солдат? К тому же внутренний «переводчик» услужливо заменял непонятные шагавшим рядом  товарищам слова латинскими аналогами – очень удобно.
– А у нас центурион был, – поддержал разговор Катулл, – по кличке «Подай другую». Измочалит, бывало, палку о мою спину и кричит: «Подай другую!» Ну, и бежишь изо всех сил к декану за новой палкой; опоздаешь – хуже будет.
– Личность известная, – кивнул головой Корвин. Он нисколько не лукавил – об этом звере действительно писал кто-то из древних авторов, вот только вспомнить никак не удается, кто именно. Впрочем, какая уж тут древность? Светоний Транквил  еще мальчишка, Корнелий Тацит – тоже; Дион Кассий так и вообще  не скоро родится.
Оглушительно взревели трубы, и в назначении сигнала усомниться было невозможно: «К бою!» На левой руке сам собой возник ненавистный щит; к счастью, сигнал без уточнений, скутум можно поставить к ноге. Громыхнуло содержимое умбона – шишака в центре щита, в котором хранились необходимые солдатские вещички: иголка с нитками, бритва, немного денег… в бою умбоном наносились таранные удары, довольно мощные.
– Строй – лицом к закату! Пилумы готовь!
Навалилась вражеская толпа. Впрочем, кое-какой боевой опыт у противника имелся: первая линия метнула копья на расстоянии, дальше виднелось что-то вроде квадратов каре. Манипулярный строй пытаются перенять?!  «Иииии!…. Я-аааа!» –  Корвин не понимал арамейского, но знал, что они кричат что-то религиозное.
Проверенный веками скутум трудно пробить копьем, в особенности, если умело повернуть полуцилиндр щита. Вражеские копья соскользнули, и  легионеры – все, кроме Криспа, – метнули свои пилумы. Метровое железное острие, отточенное до игольного состояния, закрепленное в удобном для захвата  метровом древке – вот что такое римский пилум. Попасть во вражеского воина – пробьет насквозь, и доспехов не заметит, но не в этом его главное назначение. Пробить щит, застрять в нем, заставить бросить защиту и дать возможность в ближнем бою поработать мечу – вот чего добиваются броском копий.
– Баррр-ррра!!!!! – взревела когорта и ударила на противника щитами, не нарушая линии. Тяжеловооруженный пехотинец, если действует в строю надежных, умелых и храбрых товарищей, непобедим. Против него можно бросать конницу, боевые колесницы, слонов – бесполезно! Короткий, но тяжелый гладиус безошибочно находит жертву; останавливаться, смотреть, оценивать – некогда, надо работать. Прикрыться – ударить, прикрыться – ударить, не обращая внимания на ушибы, царапины, раны… Корвину было легче, чем другим: его спину всегда защищал Крисп. Священник не мог обнажить меч, но щитом действовал виртуозно; в результате пара Корвин-Крисп всегда прорубала брешь во вражеском строю, а  несчастный опцион потом не очень успешно пытался обучить других солдат новому приему, получившему название  «щит ворона».
– Барр-рррааа!!! – раздавалось вокруг все уверенней, заглушая «я-ааа!» иудеев. Корвин знал, что никого сегодня не убивал, только ранил, оглушал, бросал на землю, позволяя отползти. Помогали навыки рукопашного боя, полученные в двадцатом веке. Чутье подсказывало, что момент перелома боя уже наступил, что напавшие сейчас побегут, бросая щиты, а первую когорту Десятого Сокрушительного соберут в строй сигналы труб…
…Чутье обмануло. Дикий визг и дробные удары сотен копыт по каменистой земле возвестили о начале конной атаки. Кто?! Всадники явно из пустыни, но не арабы… идумеи! Близкие родичи евреев, но постоянно с ними враждовавшие. Состоялся союз? Совсем перестали бояться  «владык мира» – пора учить!
Пропели горны, собирая римский сомкнутый строй. Обученные и закаленные в боях профессионалы и без сигналов знали, что делать при нападении массовой конницы: встали в линию, приготовились… вторая линия чуть отступила, взяв на изготовку  пилумы. Корвин с ужасом видел, как неотвратимо и быстро надвигаются огромные кони, как размахивают дротиками размалеванные всадники, как развеваются их волосы, собранные в хвосты и стянутые серебряными обручами… страхи человека двадцатого века вопили: «Нет спасения!», а навыки легионера успокаивали: «И не таких видали… сейчас уделаем. Quos ego!!!»
А все-таки трудно было сделать то, что противоречило всем инстинктам! Не убежать, и даже не ударить копьями, а просто лечь на землю, укрывшись щитами. Конница пролетела через залегший строй и напоролась на лес упертых в землю тяжелых копий второй линии. Ржание, вопли раненых, панические крики вражеских командиров, пытавшихся навести элементарный порядок. Корвин с товарищами встали с земли, как проросшие в виде воинов зубы дракона из мифа, и ударили в спины всадников. Те полетели на землю, как мешки с соломой: стремя еще не изобретено, а крепко стоящий на ногах тяжеловооруженный пехотинец всегда выбьет из седла всадника, вся опора которого – собственные колени. Скоро все было кончено: почти никто из идумеев не ушел.
«Стоять! Слушать!»  – пели горны, но слышны были только стоны раненых и ржание осиротевших лошадей.  Атака не повторилась, противник скрылся за дальними холмами. Одиноко идущая когорта не имела сил для довершения разгрома; собрав своих убитых и раненых, добив чужих, она двинулась дальше.

 

Глава четвертая, в которой мы знакомимся с настоящей иудейской семьей, с ее патриархом, мудрым Шломо, его внучкой красавицей Леей и хорошим парнем Шмуликом, стремящимся в эту семью попасть.
               
                    Год 68 от Рождества Христова.

Старый Шломо говорил с Богом. Не молился – для этого существует специальное место и урочное время – а просто разговаривал, можно даже сказать – болтал. Привычка эта завелась у него давно, когда он, потный и усталый после трудового дня,  возвращался с поля домой. Обычно не хватало сил сделать  последний шаг через порог дома, где бесконечно любимые руки его Леи бережно поддержат, усадят на скамью, подставят тазик с нагретой водой под гудящие от напряжения ноги. Не сумев переступить порог, Шломо садился прямо на землю и начинал говорить с Богом.
Лея  умерла, девочки выросли и привели в дом бедных, но работящих зятьев, куча внуков бегает по двору, некоторые уже выросли и стали помощниками … работать больше не нужно. Земля, которую он в молодости купил на деньги, заработанные опасным ремеслом охранника купеческих караванов, никогда не запустеет. Дедушка, отец, тесть – все его любят, все слушаются, готовы исполнить любое желание, любой каприз – счастливая старость! Но какое может быть счастье без Леи?!
Место, где старый Шломо с Богом разговаривает, вся семья почитала как святыню. На земле больше сидеть не приходилось: один из зятьев устроил удобную скамейку, другой сделал навес от солнца и дождя, а красавица Лея, любимая внучка, всегда позаботится о кувшинчике со сладким, в меру разбавленным вином… словом, живи – не хочу, чтоб все евреи так жили!
– Господь мой, и что еще надо этим поганцам? – рассуждал старый Шломо. – Остановил бы Ты их, а? Мне внуков женить надо, внучек замуж отдавать, а тут – война… Йосеф мой, ну, Ты его знаешь, совсем сдурел. Говорит: «Пойду за свободу воевать!» А какая свобода, от чего? Римляне нас не обижали, ну, брали подать, конечно, только ведь и защищали, и в дела наши особо не вмешивались… раньше-то, в старину, войны через нашу землю туда-сюда катались, ничего приличного построить нельзя было – все рушили. Сто лет мира – это  не верблюжьи какашки! Ерушалайм отстроили – заглядение, детишек нарожали, на полях урожай – стеной стоит. И что им не живется?

Шломо тяжело вздыхал, слушая безмолвный ответ своего Всемогущего Собеседника, кивал, соглашаясь:
– Да, Господь мой, гордыня, гордыня… мы же кто? Избранный народ, дети  Авраахама, а тут какие-то гои, полуживотные, миром владеют. Почему не мы? А вот Иоханан,  что в в Ха-Ярдене крестил, учил не гордиться родством с Авраахамом, мол, Ты из любых камней можешь детей Авраахаму наделать… мне тогда обидно стало, про камни, ну, и ушел домой, не стал креститься. А потом задумался, и вспомнил, как Ты Авраахаму говорил: «Благословятся в семени твоем все народы земли…» Все народы! А народы в Торе как раз и называются «гоим».  Не чужаки, не скоты, а люди… как замечательно Ты все придумал! Через нас благословятся все народы; мы получается, вроде садовой прививки, так? Растет дерево, плоды – кислятина, есть невозможно; а привить веточку от доброго семени –и плоды сладкие!
Шломо развеселился: мысль ему очень понравилась. Как всегда в таких случаях, он приписал ее не себе, а Собеседнику.
– Как хорошо ты мне все объяснил, Господь мой! С незапамятных времен возделываешь Ты свой народ, чтобы привить нас одичавшему, запаршивевшему человечеству… мы – не властители, а всего лишь привой!
Вдруг страшная мысль поразила старика; он даже вскочил со своей удобной резной скамеечки.
– Но тогда получается, что эти… борцы за свободу противятся Твоему замыслу?! Так вот почему у них такие глупые вожди – друг дружку грызут, на радость римлянам. Это Ты отнял у них разум! Йоханан из Гуш Халава ненавидит Шимона Бар-Гиору; Шимон Бар-Гиора гадит в тапки Элазару бен Шимону, а вместе они мечтают прибить Йосефа бен Матитьяу Акоэна… хотя, между нами,  все они засранцы!
Старик отхлебнул изрядный глоток из кувшина и успокоился. Присел на свою скамейку, изрек, обращаясь уже не Богу, а просто так, в пространство:
– А ну их всех!
Оперся крючковатым носом на руки, скрещенные поверх крепкой узловатой кипарисовой палки, и немножко отдохнул, оглашая двор похрапыванием. Детский смех и веселая возня стихли: дедушка отдыхает! Красавица Лея, у которой осиная талия сочеталась с каким-то буйством всех женских округлостей, а водопад каштановых волос ломал любую прическу, – даже дедушкина любимица Лея остановилась за спиной Шломо и стала ждать, когда он поднимет голову. Долго ждать не пришлось: дед всегда чувствовал приближение своей любимой внучки.
– Чего тебе, коза? – ворчливо спросил Шломо. – Иди сюда!
Девушка присела перед ним на корточки, взяла его руки в свои, просительно заглянула в лицо снизу вверх.  Теперь у Шломо можно было  просить любой пустяк, вроде  Луны с неба, или всех сокровищ мира.
– Дедушка, тут Шмулик-сирота к тебе пришел,  сандалии новые принес, а подойти боится. Не прогонишь? Не прогоняй, дедушка, он хороший, Шмулик, только робкий очень!
Старик согласно кивнул, не отрывая глаз от родного лица… именно так выглядела его жена в дни своей юности, когда только познакомилась с лихим охранником купеческих караванов,  непобедимым бойцом Шломо…
Огромный рыжий детина появился перед стариком, протягивая сандалии, совсем потерявшиеся на лопатообразных  ладонях.
– Сандалии вот, – потея и заикаясь, выдавил из себя Шмулик, – и тапки еще. Сам сшил.
«Ох, не в тапках тут дело!» – думал Шломо, разглядывая конопатую физиономию Шмулика. –  «А хорошее ведь лицо, умница Лея! Честное, очень доброе, но и твердость мужская чувствуется… за кем пришел ты, парень?»
  – Вот, – бормотал парень, надевая сандалии на ноги Шломо, – мерку я со следа снимал… надо бы, конечно, и полноту померить, ну, я так, на глазок.
Сандалии были превосходными, ноге стало легко и удобно – снимать не хочетелось.
Уловив одобрение в лице старика, Шмулик обрадовался и затараторил:
– Я таких могу по две пары в неделю шить, если на заказ; а если для перекупщика – по две в день. Только для перекупщика неинтересно, да и  заказов хватает. Если бы не война, купил бы участок под мастерскую, взял учеников… а денег я скопил, потому и пришел. Вот.
Внезапная мысль поразила Шломо, он даже встал.
– За свободу воевать  пойдешь?!
–  Не пойду, – твердо ответил Шмулик. – В Эфес хочу перебраться, там родня кое-какая. Здесь скоро совсем плохо будет… но если велишь семь лет отрабатывать, останусь.
«Работящий, ремесло в руках, так еще и умный!» – подумал Шломо, и снова сел. – «Жалко, он не Лее достанется; коза не за себя хлопочет,  ох, не за себя!»
– За кем пришел, Шмулик? – прямо спросил старик и цепким взглядом стал наблюдать за лицом рыжего ремесленника: очень важно, как он ответит,  – решение можно будет принять сразу.
У парня перехватило дыхание,  и с первого раза имя ему не далось, вырвалось что-то невнятное. Со второго раза у него вышло хрипло, но разборчиво:
– Ривка… внучка твоя…
И застыл в тревожном ожидании ответа. Шломо с облегчением вздохнул: «Любит! По всему видно, любит! Ай да  Ривка, ай да тихоня!» – и  протянул ладони к Шмулику. Тот не заставил себя ждать, рухнул на колени, и старик, благословляя, возложил ему руки на голову. Прошептал на ухо тихонько, чтобы не услышала Лея:
– Не надо семи лет. Бери ее, и уезжай. В Эфес, в Александрию, в Коринф  – главное, подальше…

Комментарии

Сергей, с огромным душевным переживанием прочитала ваш роман "И кровь моя досталась львам". Ощущение чего-то высокого и чистого, но, увы, близкого и вместе с тем ускользающе далекого осталось со мной. Параллели -от этого становится грустно. Да, люди, живущие лишь земным не извлекают полезных уроков из прошлого, или, быть может, не хотят их замечать. Спасибо за книгу. Буду искать и открывать для себя ваши новые романы.

Видела Вашу книгу - теперь ужо и куплю. Книжка-то, получается, ой-ой какая хорошая! Да и иудейская война, знакомая кое-кому из нас по роману Фейхтвангера (как раз Йотапата упоминается, где подвизался Осип бен-Маттафия, будущий Флавий), совсем с иной стороны предстает. Про нас сказочка-то, только что герои в древние одежки переряжены. А то и хорошо - интереснее, однако!

Старый еврей со своим: "а ну их всех!" - просто великолепен. И названия глав...умеют же люди писать, и, Бог мой, как же они пишут!clapping

Сергей Марнов

Если будете читать книжку, матушка, помяните моего друга, скончавшегося в этом году иеромонаха Гавриила (Антонова). В романе он выведен как Максимка, он же - легионер Крисп. Курчавый, как негр, рязанский парень, веселый, солнечный, и невероятно добрый! Самые жуткие уголовники становились кроткими овечками в его присутствии. 

Елена Шутова

   и действительно актуальный сюжет.

... простым людям всегда лучше жить вместе, а вот так называемым  «элитам» всегда лучше воровать врозь.

... очередная «генерала захотела президентой стать».

... голову прикрыть смоченным платком. Хорошо! Как мало нужно солдату для счастья!

   Жаль, что многие истины о счастье не усваивается теоретически и все повторяется.

Господь мой, и что еще надо этим поганцам? – рассуждал старый Шломо. – Остановил бы Ты их, а? Мне внуков женить надо, внучек замуж отдавать, а тут – война… Йосеф мой, ну, Ты его знаешь, совсем сдурел. Говорит: «Пойду за свободу воевать!» А какая свобода, от чего? Римляне нас не обижали, ну, брали подать, конечно, только ведь и защищали, и в дела наши особо не вмешивались… раньше-то, в старину, войны через нашу землю туда-сюда катались, ничего приличного построить нельзя было – все рушили. Сто лет мира – это  не верблюжьи какашки! Ерушалайм отстроили – заглядение, детишек нарожали, на полях урожай – стеной стоит. И что им не живется?

   Ностальгически трогательны задушевные разговоры с Господом мудрого старого Шломо, для которого, очевидно, хождение пред Богом, подобно Давиду-псалмопевцу, было естественно от чрева матери его, как дыхание.

   Как хорошо ты мне все объяснил, Господь мой! С незапамятных времен возделываешь Ты свой народ, чтобы привить нас одичавшему, запаршивевшему человечеству… мы – не властители, а всего лишь привой!
   Но тогда получается, что эти… борцы за свободу противятся Твоему замыслу?! Так вот почему у них такие глупые вожди – друг дружку грызут, на радость римлянам. Это Ты отнял у них разум! Йоханан из Гуш Халава ненавидит Шимона Бар-Гиору; Шимон Бар-Гиора гадит в тапки Элазару бен Шимону, а вместе они мечтают прибить Йосефа бен Матитьяу Акоэна… хотя, между нами,  все они засранцы!

   Но самое отрадное во всем повествовании не увлекательность, не информативность, не художественность и даже не россыпи соломоновой мудрости, самое главное – дыхание любви, которое ощущается в каждом слове и каждом образе.

Детский смех и веселая возня стихли: дедушка отдыхает!sun

   Божией помощи, Сергей, во всех Ваших трудах, благословения роду.

   Очепятка увиделась в последнем слове: «Сандалии были превосходными, ноге стало легко и удобно – снимать не хо(че)телось. 

Сергей Марнов

Спасибо за отзыв! Попрошу дочку разместить еше пару глав - сам не умею вставалять, и не научусь никогда! Старый, почти как Шломо, и такой же многодетный. А за "очепятки" редактор уже получила от издателя...

Елена Шутова

на Ваш сайт, Сергей, и знаю, сколько у Вас солнышек в семье, как работаете плодотворно на литературном поприще. За меня по части детишек единственная дочь 29-ти лет отрабатывает - четверо, практически погодки от 3 до 8 лет. Согласное единомыслие в семье - Божий дар. С Ним любые трудности по плечу. Да подаст Вам Господь еще более от щедрот своих. Супруге - поклон.give_rose