Глава из романа "Тимофей"

Глава 20

В тот день, когда молодой доктор Тимофей Николаевич Петров-Мокеев принял бесповоротное решение вернуться на работу, к больнице святого Пантелеймона подъехала бричка, запряжённая сивым мерином Гошей, мобилизованным у купца Гвоздева на борьбу с контрреволюционерами.
Гоша послушно остановился у крыльца, задумчиво покосил глазом на облупленные гипсовые колонны и радостно заржал, предвкушая клок сена.

— Нет в тебе пролетарского терпения, — укорил конягу курносый и пучеглазый ездовой в шинели и шлеме с нашитой красной звездой, суя в губы настырному мерину объёмистый пук соломы. — Ты морду-то от соломы не вороти, сено у нас намедни кончилось. Пока товарищи по деревням фураж не заготовят, и не жди вкусного.

Он по-крестьянски проверил подпругу, попутно похлопав коня по грязному брюху, закинул за спину винтовку с наточенным штыком и солидно вошёл в больничный вестибюль:
 — Эй, сестрица, где тут у вас лежит товарищ Маша из Реввоенсовета?
Барышня в белом фартуке проворно повернулась к говорившему, не забыв окатить его презрительным взглядом из-под стрельчатых чёрных бровей:
 — А ты кто таков будешь?

Красноармеец откашлялся:
 — Я буду товарищ Пастухов, уполномоченный по перевозкам, а вы кто, товарищ?
От такого обращения, сестра милосердия вспыхнула, как пион и возмущённо встряхнула кудрями под белой косынкой:
 — Я тебе не товарищ, а сестра милосердия Зоя Васильевна.
Она сделала паузу и указала рукой в направлении коридора:
 — Там твоя товарищ Маша. Паёк привёз?

Пастухов смущённо затоптался, глядя на свои сапоги, обляпанные грязью, и примирительно пояснил:
-Забрать я её приехал. Товарищ комиссар сказала, что пора товарищу Маше снова за дело приниматься, пишущей машинкой врагов громить. Слыхала, небось, как на Дону белогвардейцы зашевелились.
Но ты, Зоя Васильевна не бойся, мы за народ крепко постоим. До последней капли крови.
Он серьёзно посмотрел на девушку, с трудом сдерживающуюся, чтоб не расхохотаться ему в лицо, и робко намекнул:
 — А вы, гражданочка, чем вечером заняты? А то я бы провёл с вами политбеседу о мировом пролетариате.
 — Не знаю как вы, а я занята работой и языком зря не молочу, — неприязненно отчеканила Зоя, — идите, и забирайте свою товарищ Машу.
 — Ах ты так…, — зло заиграл скулами красноармеец, — ну погоди, контра…
Он решительно прошагал по коридору, уже не обращая внимания на грязную обувь, и без стука распахнув дверь палаты, радостно провозгласил:
 — Собирайся, товарищ Маша. Я за тобой приехал. На работе долечишься, товарищ Ермакова тебе усиленный паёк выписала, и благодарность в приказе объявила за ранение.
 — Это вы мне? — привстала на подушках Кристина, лихорадочно натягивая одеяло на оголившееся плечо.
 — Тебе, товарищ! Рада, небось? Рада, вижу, — Пастухов довольно улыбнулся и дал команду, — ты тут собирайся, а я под дверью постою.
Кристина и впрямь обрадовалась. Собираться? Прямо сейчас? О такой удаче она и не помышляла.
Долгими днями ворочаясь на больничной койке, она с замиранием сердца молила судьбу лишь об одном: вырваться на волю. Подальше от полной неизвестности и неприязненных гримас персонала, норовившего как можно больнее унизить ненавистную «комиссаршу».
Скорее, скорее, через несколько минут она узнает о судьбе Севы и Тимофея. Вдруг, на счастье, они ещё живы и ждут её помощи?

Мысли метались в голове, перескакивая с одного на другое, обливая душу, то надеждой, то ужасом.
Трясущимися от слабости и волнения руками, она стянула широкую больничную рубаху, грубой бязи, аккуратно сложила её на кровать, но вдруг замерла: другой одежды у неё не было.
Залитое кровью платье и пальто давно снесли на помойку, нижнее бельё в больнице не выдавали. В чём ехать?
Подрагивая от холода, она снова просунула голову в ворот казённой формы и осторожно высунула голову в дверь.

Красноармеец стоял у стены, вяло рыхля штыком землю в кадке с фикусом.
Кристина выждала пару секунд, но он не обернулся, поглощённый своим занятием.
 — Товарищ солдат, у меня нет одежды.
Мужчина дёрнулся, словно от удара током, и порозовел:
 — Совсем запустили куст. Земля, ровно камень. Рази в таком сухостое что расти будет?
Он выдернул штык, и, не мигая, уставился в лицо девушки водянистыми глазами навыкате, делавшими его похожим на лесного сыча:

— Одежды говоришь? Это мы устроим.
Эй, сестра! — зычно крикнул он в пространство, помня недавнюю стычку с непокорной Зоей Васильевной. — Приказываю живо найти наряд для товарища Маши!
От свежего уличного воздуха у Кристины, обряженной в старую юбку и кургузую кацавейку недавно помершей нищенки, так закружилась голова, что она была вынуждена вцепиться в рукав товарища Пастухова.

Он расценил Крысин жест по-своему, молодцевато подмигнув ей правым глазом:
 — А ты, оказывается, озорная девка.
«Уж куда, как озорная», — думала Кристина, неудобно сидя на трясущейся деревянной скамье подпрыгивающей на каждом камешке брички.
Ей всё было внове: и вытаявшие из-под снега мостовые, и угрюмый народец, не поднимая головы спешивший по своим делам. Лишь месяц отлежала в больнице, а казалось что целый век.
Повернув на угол возле высокой церкви Преображенского полка, Кристина обратила внимание на толпящихся в дверях людей, с горящими свечами в руках.
«Сегодня страстная пятница! Послезавтра Пасха!»
Эта мысль чуть рассеяла тягостную тревогу о заключённых, вселяя веру в лучший исход.
«Господи, по великой милости Твоей, спаси и сохрани люди Твоя, — взмолилась она про себя, глядя на вознесённый к небу крест с парящим над ним голубем.

— Неужели это Господь даёт мне знак, чтоб укрепить принять Его волю?» — подумала девушка, тайком крестясь и попутно соображая, как бы половчее начать разговор об участи узников Реввоенсовета.
 — Товарищ Пастухов, — издалека завела она беседу, — а где сейчас товарищ Клава?
 — Не беспокойся, — обернулся к ней возница, — комиссар Ермакова на боевом посту! Революционной рукой разит врагов трудового народа.
Кристина почувствовала, как стало трудно дышать, и на лбу выступил мелкий холодный пот.
 — Всех разит?
 — Всех, — одобрил действия комиссарши товарищ Пастухов, — хотя бывают промашки.
Он натянул вожжи, сплюнул через край козел и многозначительно замолчал.
 — Быть этого не может, — замирая от предчувствия его ответа, поддержала разговор Крыся, — чтоб такая умелая командирша допустила ошибку! Ты что-то путаешь, товарищ.
Почему-то она сразу поняла, что сейчас услышит именно о Всеволоде и Тимофее.
Над головой оглушительно каркнула ворона, разгоняя застоявшуюся тишину в бричке.
Красноармеец бросил взгляд на подавшуюся вперёд девушку, трепетно ловившую каждое его слово, и с сожалением признал:

 — Ещё как может. О прошлом месяце, из наших камер трое заключённых сбежало. Товарищ комиссар нас так чехвостила, так пушила, что мы от страха чуть ума не лишились. Она, наша товарищ Ермакова, женщина сурьёзная, под горячую руку и голову снять может,
 — А кто сбежал? — Кристина изо всех сил постаралась, чтоб её голос не дрогнул в счастливом предчувствии.
Она прижала к вискам руки, унимая колотившуюся жилку под крутым завитком давно не мытых волос, потерявших на больничных простынях свой золотистый оттенок.
 — Из пятой камеры два мужика улепетнули, старый и молодой. Вроде, как библиотекарь с дохтуром, а из шестой, стыдно признаться, настоящий князь! Представляешь, какого лютого вражину упустили.
Надо было его сразу шлёпнуть, а не рассусоливать.

Поди знай, где эти беглые теперь. Наверняка за границу рванули.
Мы уж их и искать перестали. Не до того теперь. Гражданская война идёт!
Несколько мгновения Крыся сидела неподвижно, как окаменевшая. По её щекам безотчётно катились слёзы радости. Ей хотелось кричать и плакать одновременно: поймать и расцеловать парившего над крестом Преображенского собора сизого голубя, мерина Гошу и одиночных прохожих, с опаской провожавших глазами бричку с вооружённым красноармейцем.

— Товарищ Пастухов, останови, пожалуйста, — попросила Маша, боясь задохнуться от нахлынувших чувств, — Дай мне постоять немного. Плохо мне.
-Плохо? — встревожился уполномоченный, помогая раненной выбраться из брички. — Э, да ты, никак всплакнула?
Кристина поспешно вытерла слёзы и закусила губу, ожидая разоблачения, но товарищ Пастухов лишь сочувственно поддержал её за руку и успокоил:
 — Не плач, боевой товарищ, не горюй о сбежавших. Дай срок. Победит мировая революция, всех буржуев на земном шаре переловим и в оковы закуём. И этих беглых найдём. Сама расстреляешь. Верь мне.
В штабе Реввоенсовета на набережной Фонтанки, было как всегда шумно и суетно. Прибывали и убывали нарочные с документами, трезвонили телефоны, на кожаных диванах спали красноармейцы в затрёпанных шинелях.

Время от времени, кто-нибудь из них шумно вскакивал, начиная заполошно оглядываться, очевидно забывшись, где находится, но потом успокаивался, и вновь валился на нагретое место.
 — Ваше приказание выполнено, — отрапортовал Пастухов, препровождая Кристину в кабинет с надписью: «Председатель Рев. Воен. Совета».
Окрылённая новостью о чудесном спасении дорогих людей, Кристина без боязни перешагнула порог, заметив, что ей навстречу поднялся невысокий сухощавый человек, с точёным аристократичным лицом, словно вырезанным из слоновой кости.

— Вы машинистка товарищ Сапожникова? — обходительно поинтересовался он у Крыси.
«Сапожникова»… за время проведённое в больнице, она успела забыть, что назвалась этой фамилией.
Девушка поспешно кивнула, стыдливо запахивая разорванную юбку, едва прикрывавшую стройные лодыжки.
Мужчина сделал ещё шаг вперёд, обошёл Кристину по кругу, задумчиво рассматривая её с ног до головы, словно она была неодушевлённая статуя.
 — Хороша…. Даже жалко…, — непонятно протянул он, потирая руки, и внезапно взглянув прямо ей в глаза быстро спросил по-польски, — Из сего место?
«Спрашивает из какого я города, — поняла Крыся, — откуда он знает, что я из Познани?»
Кровь прилила к щекам девушки, заставляя непримиримо сжать зубы:
 — Ничего им не скажу. Буду молчать.

Она уткнула взгляд в щегольские ботинки незнакомца и размеренно дышала, ничего не отвечая.
«Пусть убьют, — отстранённо рассуждала она о себе, как о постороннем человеке. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать, говорят русские. Зато теперь, когда Всеволод в безопасности, я ничего не боюсь».
Ей внезапно представилось, как она, четырёхлетняя Крыся Липская, полуголодная польская девочка, однажды проснувшись, нашла у себя в изголовье, большую алюминиевую кружку парного молока. Молоко было вкусным, пенистым, и еле уловимо пахло мёдом.

— Это молоко мне принёс ангел, — рассудительно решила она, повязывая на ручку заветной кружки выплетенную из спутанной косицы свою единственную ленточку.
Лишь много лет спустя, отец рассказал ей, что этого ангела звали Тимошка. Пан Тимофей Николаевич.
Слава Богу, он тоже в безопасности.
Она подняла голову, и хотела ответить господину по-польски, а там, будь, что будет. Но тут с треском распахнулась дверь кабинета, и на середину комнаты с шумом шагнула товарищ Ермакова:
   — Здравствуй, товарищ Маша. Успели познакомиться? Это твой начальник - товарищ Сигизмунд Грабовский. Поедешь с ним машинисткой на фронт.