Две тишины

Июль был великолепен. Природа, расстаравшись, показывала всё, на что способна. Пышное цветение, медовые ароматы, сверкающие небеса, стремительные птичьи полеты, порхающие бабочки и жужжащие огромные стрекозы, утренние свежие росы и вечерние неповторимые зори, - все это вызывало в моей отроческой душе бурю неведомых доселе эмоций. Тянуло на подвиги, но... все было "как всегда". Так и пройдет лето, думала я, и ничего не случится. Даже вспомнить будет нечего. Совсем. Погода пропадает зря! И дачные подруги разъехались. Ну что ты будешь делать? От скуки взялась за карандаш и начала рисовать. Таланта у меня особо не было, но сам процесс понравился, и я даже стала везде носить с собой пожелтевший детский альбомчик на случай какой-нибудь интересной художественной находки.

Однажды, во время очередной прогулки по живописным окрестностям, внимание мое привлек полуразрушенный храм. Он находился километрах в четырех-пяти от меня, но, благодаря местоположению и ясной погоде, был виден достаточно хорошо. Храм этот был неотъемлемой частью пейзажа и настолько примелькался, что ни у кого не вызывал никакого интереса. Между тем, я чувствовала, что меня тянет туда, будто магнитом. В голове начал зреть план.
За вечерним чаем я поинтересовалась у родителей, что это за церковь такая.
- В Головково, что ли? - спросил папа, - Да она разграблена. В войну в нее снаряд попал, там дыра есть, кажется, в колокольне. А уж в мирное время кладоискатели постарались.
- Какие... кладоискатели?
- Да обыкновенные. Ну, понимаешь, бывало, священники прятали церковные ценности в самом храме, замуровывали, чтобы не было заметно. Надеялись таким образом уберечь святыни.
- От кого? От немцев?
- Да от каких немцев... Такое время было... Отнимали у церкви, у простых людей драгоценные металлы, оклады иконные. Даже крестики с шеи срывали, потому что серебрянные. Это еще до войны было. Как-нибудь расскажу. Ну, а в наше время повадились с металлоискателями по разрушенным храмам шастать.
- Ну и... находили что?
- Бывало... Об этом писали, не то в "Науке и жизни", не то еще где, не помню.
- А у нас случайно нет металлоискателя?

  Участь завтрашнего дня, нечего и думать, была решена. Оставалось найти компаньона. Выбор был невелик: либо малышня, от которой больше шуму, чем толку, либо Маринка. Точно! Вот, кто мне нужен! Маринка была та еще хулиганка и для авантюрных затей ей не требовалось разрешения старших. К тому же, она не спала до обеда, как некоторые несознательные юные дачники. С утра пораньше я предстала пред Маринкины очи с предложением отправиться "на этюды". Маринка отреагировала быстро: сгребла со стола все, что осталось от завтрака в целофановый пакет (предусмотрительно, как оказалось) и незамедлительно отправилась в путь. Я поторопилась за ней.
  Чтобы не сбиться с пути, идти решили прямо на церковь, никуда не сворачивая. Тропинка то уходила в гору, то сбегала вниз. Оказавшись на высоте, мы проверяли правильность курса: церковь служила нам маяком. Периодически церковь пропадала из виду, тогда мы начинали немного волноваться. И так до нового подъема в гору. Вопреки моим представлениям, путь оказался нелегким. Идти прямо не везде получалось, приходилось все-таки обходить препятствия, и мы потеряли на это много времени и сил. Но не такова была наша цель, чтобы сдаваться! Мои рассказы о церковных кладах раззадорили мою спутницу, и мы продолжали резво шагать вперед, не обращая внимания на лютую злобу крапиву и агрессивность вездесущих колючек.
Солнце палило немилосердно, и мы страшно обрадовались, когда, наконец, пересекли открытое жгучим лучам поле и оказались в низине, перед густыми двухметровыми зарослями. Долгожданная тень! Непонятные растения, похожие на гигантскую осоку, заполонили все обозримое пространство справа, слева, уходили сплошным потоком далеко вперед. Ступив в эти заросли, я поняла, что теперь-то наш поход действительно становится похож на приключение. Чтобы продвигаться вперед, надо было постоянно раздвигать руками эту шелестящую массу. Почва под ногами показалась весьма подозрительной, создавалось ощущение, что идешь по застывшему киселю. Неба уже не было видно: над нашими головами плотно смыкались верхние части чудо-травы. Даже голос звучал по-другому, а звуки внешнего мира - птичий гомон, ветер, шум проносящейся вдалеке электрички, - вовсе исчезли. Ни насекомых, ни лягушек - никого. Только скрипящий шелест диковинных растений и наши почти бесшумные шаги. Мы даже разговаривать перестали.
На какую планету мы попали? Неужели совсем рядом наши дачи, там течет прежняя жизнь, и никто-никто не знает, что есть неподалеку такое место, где отрываешься от мира и чувствуешь себя вне времени и пространства?
А мы все шли и шли, работая руками, с каждым шагом все отчетливее осознавая, что потеряли ориентир, и теперь совершенно непонятно, в какую сторону надо двигаться. Не знаю, сколько времени мы плутали. Дышать становилось все труднее, однако, отчаиваться не приходило в голову, и боевой дух мы не теряли. В какой-то момент я вдруг почувствовала, что знаю, куда идти. Уставшие ноги с удвоенной энергией двинули вперед. Маринка не отставала ни на шаг. Я до сих пор помню ощущение ведОмости, словно кто-то вывел меня из этих удушливых джунглей, незримо держа за руку и указывая путь. По тому, как в зарослях стали бликовать солнечные лучи, мы поняли, что спасены. Радости нашей не было предела, когда мы ступили на твердую землю. Полуденное солнце встретило нас жаркими объятиями, и мир вновь зазвучал всем своим многоголосием. Защебетали птицы, застрекотали кузнечики, ветер принес пьянящий аромат свежескошенной луговой травы и... до чего же хорошо жить!
- Деточки!!! - раздался неожиданно чей-то вопль. - Мои рОдные! Вы откуда?!
С небес эйфории спасенных мы враз упали на землю грешных. Перед нами, раскрыв рот, стояла деревенская бабуля. Может, у нас по три головы и жабры, чего это она так испугалась?
- Мы? Так это... оттуда...
И Маринка, по-простецки оттопырив большой палец правой руки, указала на только что покинутые нами кущи.
- Деточки, дык вить туды ж низзя!
- Почему это? - оторопели мы.
- Дык у нас даже скотинка туды не идеть. Гиблое место... Болото непроходимое там... Как же енто вы...
Мы переглянулись, пожали плечами, и с беспечностью, присущей несолидному возрасту, устремились к ставшей уже совсем близкой цели нашего путешествия. Одеревеневшая бабуся так и приросла к дороге, и, сколько мы ни оглядывались, стояла в той же позе, так и не закрыв рот.

  Прохлада и какая-то особая тишина, царившая в разоренном храме, поневоле заставили нас замолчать. После суматошного путешествия это ни с чем не сравнимое церковное безмолвие оглушило.
Крест с купола давно сорвали, окна были выбиты, и стоял храм, продуваемый ветрами, омытый дождями и снегами, словно мученик, преданый на поругание собственным народом. Осыпавшаяся фасадная штукатурка обнажала красную кирпичную кладку, что, к моему ужасу, рождало ассоциации с содранной кожей. Зачем надо было убивать такую красоту? Эта бессмысленная, как мне тогда казалось, расправа, всколыхнула в душе волну протеста. За что?! У кого поднялась рука? Чем и кому может мешать церковь?
Мы медленно обошли весь храм. Задрав головы, изучали отверстия в куполе, пытаясь определить их происхождение. Которое из них от фашистского снаряда? Потом рассмотрели стены, вдоволь потоптавшись в алтаре. Ничего особенного не нашли. Одна из стен сохранила остатки росписи. Помню, меня поразил тогда рафаэлевский тон лазурного неба. Фигуры святых были сильно затерты, чем-то иссечены, но небеса сохранили летящую прозрачность.
Вспомнив про альбомчик, я выбралась наружу, устроилась поудобнее и принялась рисовать. Один из тех рисунков сохранился. На нем едва различима подпись: "... июля 197. г." Присмиревшая Маринка, пока я рисовала, бродила по заброшенному кладбищу. Через некоторое время я к ней присоединилась, и она показала мне старые могилы с датами прошлого века. Здесь были похоронены, возможно, самые первые прихожане этого храма.
Время поджимало. Надо было возвращаться. На прощание я решила еще раз зайти в храм. Вошла... и почувствовала благоговейный трепет. Определенно, здесь присутствовало что-то еще, кроме воздуха и солнечного света. Или Кто-то...
Сама не знаю почему, подошла к стене с росписями и отковырнула маленький кусочек краски. Крошечный камушек лежал у меня на ладони, и я знала, что теперь все будет хорошо, мы благополучно вернемся домой, а потом я буду хранить его на память о нашем приключении и о том, что в мире все же есть что-то, кроме воздуха и солнечного света. Или Кто-то...

  Домой мы возвращались, топая по шпалам. Так несколько дольше, зато надежнее. И никакого болота. Вдруг вспомнили, что хотели найти в храме клад. Рассмеялись. Я-то знала, что нашла свой клад - это маленький камушек, частица чего-то непостижимо великого, что мне предстояло познать через многие годы.
Обратной дорогой очень пригодились нехитрые Маринкины запасы. Мы жевали подсохший хлеб и делились полученными впечатлениями. О нашем походе никто не узнал, иначе справедливо попало бы от родителей. Раритетный камушек я хранила много лет. Иногда брала его в руки и вспоминала наше путешествие, тогда меня вновь охватывало непонятное теплое чувство, и это было очень приятно.
  До сих пор не могу понять, кто тогда вывел неразумных чад из болота? Кто включил "навигатор" в моей голове? И, если у каждого, даже разрушенного, храма есть свой Ангел-Хранитель, то, быть может, это он протянул нам спасительную десницу, узрев, что две отроковицы делают свой первый, пока еще неосознанный, шаг на пути к Богу?

  Наивное дачное паломничество - небольшой эпизодик, который вполне мог забыться, затеряться в череде более ярких и памятных событий. Но не забылся и не затерялся. И не только благодаря камушку, периодически попадавшемуся мне на глаза.
В тот день мне довелось убедиться в присутствии Незримого. Молитвенная сосредоточенность храма и лишенная жизни немота болота, Благодать и мертвячина, Спасение и гибель... Две такие разные тишины; удивительно, что диаметрально противоположные явления называются одним словом. Значит, тишина - это не ничто, как многие могут подумать. Это как некий сосуд: чем наполнишь - тем и прозвучит.
 «Надо учиться молчанию, покою, чтобы услышать и познать тишину храма, так как она есть тишина Божиего присутствия среди нас». Это слова митрополита Антония Сурожского.

  В настоящее время храм Покрова Пресвятой Богородицы восстановлен. В нем вновь совершаются богослужения. Несколько лет назад мой старший брат и его жена приняли в стенах этого храма Святое Крещение.