Вы здесь

Долг и любовь

«Что имеем — не храним, потерявши — плачем» (пословица)

Вера двигалась по комнате бесшумно, как тень. Вслепую оделась, нашарила лежащую на кресле сумочку. Если бы она могла включить свет! Однако тогда мать сразу поймет, что она уже проснулась. И испортит ей настроение на целый день. Ведь она умеет это делать, как никто. За сорок пять лет совместного проживания с матерью Вера убедилась в этом.

Наконец, сборы в церковь были закончены. Вере оставалось только проскользнуть в прихожую, быстро открыть дверь и выскочить на лестничную клетку. Еще миг — и она окажется на свободе! И тут под ногой предательски скрипнула половица… Вслед за этим послышался резкий, по-старчески дрожащий голос матери:

— Вика? Это ты? Вика!

По многолетнему опыту Вера знала: она должна поспешить в комнату матери. Иначе та будет снова и снова звать ее и не уймется, пока дочь, наконец, не явится. Это же надо быть такой назойливой!

— Помяни, Господи, Давида и всю кротость его. — мысленно прочла Вера молитву, которая, как значилось в ее любимом молитвослове «Молитвенный щит православного христианина», способна укротить злобу любого «видимого врага», подущаемого врагом невидимым. Это немного успокоило ее. Теперь можно было идти к матери. Интересно, что ей нужно?

Мать Веры, Галина Борисовна, невысокая худощавая женщина на восьмом десятке, как всегда, сидела в кресле у комода. Одна нога ее была обута в зеленую войлочную тапочку. Другая, забинтованная, покоилась на низенькой табуретке. Судя по тому, что в руках у Галины Борисовны была коробка с бинтами и бутылочкой облепихового масла, она намеревалась заставить дочь сделать себе перевязку. Что ж, для Веры эти малоприятные процедуры давно превратились в одно из множества больших и малых дел, которые она обязана была делать ежедневно во исполнение своего дочернего долга.

— Ты куда, Вика? — спросила Галина Борисовна, увидев появившуюся на пороге ее комнаты Веру. — В церковь?

— А куда еще-то? — хотела было огрызнуться та. — Нельзя, что ли? Неужели у меня даже в сорок семь лет нет права пойти, куда я хочу? И вообще, я не Вика, а Вера! Сколько можно это повторять? — Однако Вера вспомнила, что в таком случае на ближайшей исповеди ей придется опять каяться в непочтительном отношении к матери. И потому произнесла вслух совсем другие слова:

— Тебе перевязку сделать?

По правде сказать, это совершенно не входило в утренние планы Веры. Перевязка обычно занимала около десяти минут. А ей нужно торопиться. Ведь Свято-Ильинский храм, куда она идет, вернее, едет, находится на другом конце города. И автобусы туда ходят раз в полчаса. Ближайший будет как раз через десять минут. Если она пропустит его, то опоздает на воскресную Литургию…а ведь опоздать на Литургию — это не меньший грех, чем вовсе пропустить ее. Тем более, что она — певчая. И потому должна являться для прихожан примером дисциплинированности и благочестия. Однако ее мать любой ценой пытается досадить дочери. Ведь она сама может перевязать себе ногу. Но ей хочется задержать Веру дома. Сделать так, чтобы она опоздала в храм или вовсе не поехала туда. Вот оно, наглядное подтверждение Евангельских слов: «…и враги человеку — домашние его» (Мф. 10, 36)! Что ж, так и быть, она сделает ей эту злосчастную перевязку! Тем самым лишив себя благодати присутствия на воскресной Литургии. Пусть с ее стороны это будет жертвой, бескровным мученичеством, свидетельством того, насколько тщательно она соблюдает пятую заповедь: «почитай отца твоего и мать твою». И тем самым ведет себя по отношению к своей матери куда порядочнее, чем та — к ней…

— Нет. — прервал ее раздумья голос матери. — Ступай. Я сама справлюсь.

Это просто невыносимо! Продержать ее столько времени на пороге, вместо того, чтобы сразу сказать «я сама справлюсь». И вот теперь у нее остается всего несколько минут, чтобы добежать до остановки. Только бы автобус не ушел раньше этого времени! Господи, помоги! — отчаянно молилась Вера, выскакивая на лестничную площадку и нетерпеливо барабаня пальцем по кнопке лифта, словно это могло заставить его быстрее подняться на девятый этаж. — Господи, помоги!

* * *

Как видно, молитвы Веры оказались услышаны: когда она подбежала к остановке, нужный ей автобус был как раз на подходе. Мало того: в нем оказалось свободное место. Усевшись поудобнее, Вера достала из сумочки изрядно потрепанную от частого и долгого употребления карманную Псалтирь, намереваясь вычитать кафизму-другую. Она делала так уже почти четверть века, с того самого времени, как крестилась, помня мудрые слова святых отцов: «если ты впал в искушение, то почерпнешь в псалмах обильное утешение; если согрешишь, найдешь здесь тысячу готовых лекарств; впадешь ли ты в бедность или в какое несчастье — псалмы укажут тебе многие пристани»1. Не раз Вере на собственном опыте пришлось убедиться — это правда. Вот и сейчас она надеялась, что Богодухновенные строки Псалмопевца Давида помогут ей вновь обрести душевный мир после разговора с матерью.

«…Яко отец мой и мати моя остависта мя, Господь же восприят мя…»2 — читала Вера знакомые строки псалма. Она помнила их наизусть. Ведь они как нельзя лучше подходили к ее собственной судьбе.

«…Отец мой и мать моя оставили меня…»

* * *

О своем отце Вера не знала ничего. Потому что Галина Борисовна избегала разговоров о своем бывшем муже. Да, они были женаты около двух лет. А потом он ушел к другой. Вот и все. После этого стоит ли удивляться, что слово «отец» всегда было для Веры пустым звуком? «Отец мой оставил меня…»

Что до матери… Вера лишилась ее гораздо позже. Когда, будучи на пятом курсе мединститута, приняла Крещение. А вместе с ним — и новое, христианское имя, превратившись из Виктории — в Веру.

С того самого дня, когда она объявила Галине Борисовне, что стала православной и сменила имя, между ними и началась та бескровная война, которая длится вот уже почти четверть века. И в которой Вера, если не победила, то, по крайней мере, выстояла. Ведь теперь Галина Борисовна уже не пытается заставить дочь отречься от веры. Как видно, убедившись в бесполезности своих усилий. Хотя все еще продолжает звать ее по-прежнему: Викой… Но поначалу мать причиняла ей очень много страданий. Не проходило и дня, чтобы Вера не слышала от нее оскорблений в адрес верующих, священников, Самого Господа. Неудивительно, что вскоре она возненавидела Галину Борисовну. Ведь что может быть больнее, чем слышать, как хулят твою веру? Вдвойне больней — если это делают самые близкие тебе люди. Превращаясь из близких — во врагов.

Не раз, приходя на исповедь к престарелому протоиерею Иоанну, слывшему духовно опытным, едва ли не прозорливым, пастырем, Вера каялась в том, что ненавидит свою мать. И неизменно слышала в ответ: это грех. Ведь Господь заповедал любить каждого человека, даже врага. Благословлять своих гонителей, а не проклинать их3. Не побеждаться злом, но побеждать зло добром4. Соблюдать заповедь о почитании родителей, которую Господь дал людям еще в ветхозаветные времена. Ибо, по словам святого Апостола Павла, это — «первая заповедь с обетованием: да будет тебе благо, и будешь долголетен на земле» (Еф.6, 2–3). Поначалу Вера пыталась возражать ему: разве должно соблюдать Господни заповеди в отношении безбожников и богоборцев? Таких, как ее мать… Однако старый священник, человек на редкость мягкий и добродушный, с неожиданной для него резкостью перебивал Веру:

— Молчите! Не смейте и думать такое! Не гневите Бога!

А она-то ожидала услышать от него слова утешения! Надеялась, что он посочувствует тому, сколь тяжкий жизненный крест ей приходится нести! Что ж, как видно, духовная опытность отца Иоанна была сильно преувеличена его почитателями и почитательницами. Ведь он так и не смог посоветовать Вере ничего лучшего, кроме неукоснительного соблюдения пятой заповеди…

Мало того: он не благословил ее уйти в монастырь, заявив, что она должна оставаться с матерью и ухаживать за ней. Ибо сам «игумен земли Русской», преподобный Сергий Радонежский, в свое время показал пример сыновней любви, отложив свой уход из мира до тех пор, пока его родители не отошли ко Господу. Вера намеревалась было сказать ему, что преподобные Кирилл и Мария5 не идут ни в какое сравнение с ее мамашей-атеисткой. Но вовремя смолчала. Ведь он наверняка снова бы напомнил ей все о той же пятой заповеди: «почитай отца твоего и мать твою»…

И вот Вере уже сорок пять лет. А Галине Борисовне — за семьдесят. Она одряхлела и, после того, как у нее ампутировали пораженный гангреной палец на ноге, уже несколько лет не выходит из дома. Однако сколько еще она проживет, несмотря на свои многочисленные болезни?.. А, по слухам, в монастыри сейчас принимают только молодежь… Так что Вера, скорее всего, никогда не осуществит свою давнюю мечту — стать монахиней… Опять-таки по вине матери. Зачем только она тогда послушалась отца Иоанна и не ушла в монастырь без его благословения? Ведь очевидно, что он попросту не понял ее тонкой, ранимой натуры…

Впрочем, и другие батюшки оказались не лучше. К кому только не обращалась Вера после смерти отца Иоанна с жалобами на мать и с просьбами благословить ее уйти в монастырь, все священники напоминали ей хорошо знакомые слова из Священного Писания: «почитай отца твоего и мать твою, чтобы тебе было хорошо и чтобы продлились дни твои на земле… (Исх. 20, 12). Так что Вера была близка к отчаянию — почему все они напоминают ей, православной, о дочернем долге по отношению к неверующей матери?

Но однажды, когда кто-то из священников в очередной раз процитировал ей пятую заповедь, она вдруг поняла: ее не так сложно исполнять, как это может показаться на первый взгляд. «Почитай отца твоего и мать твою…» Значит, Вере достаточно просто ухаживать за матерью. И только. Большего от нее не требуется. Ведь «почитать» не значит «любить».

С тех она терпеливо несет свой жизненный крест, прислуживая больной старухе. В тайной надежде, что та оценит жертвенность дочери, и, по ее примеру, захочет стать православной. Сколько раз Вера читала о подобном в житиях святых… Однако упрямство и неблагодарность Галины Борисовны поистине беспримерны. Вместо того, чтобы попросить у дочери дать ей Евангелие или научить ее молиться, она часами пересматривает содержимое верхнего ящика своего комода, спешно задвигая его при появлении Веры. Что она там хранит? Наверняка золотые побрякушки, которые когда-то носила. Или вышедшие из моды тряпки. Или почетные грамоты, которые она получала, работая завучем. Какое же безумие — трястись над всем этим хламом! Впрочем, чего еще ожидать от такой, как ее мать? Как говорится, она жила смешно и умрет грешно.

А кода-то она думала, будто мать ее любит! Можно ли было не поверить в это, если тогда они вместе гуляли, ходили в кино, читали вслух книги… Мама помогала Вере говорить уроки и ухаживала за ней, когда та болела… Что ж, у святой великомученицы Варвары тоже был любящий отец. Который, тем не менее, бестрепетно предал единственную дочь на муки, узнав, что она христианка. Грош цена такой любви! Так что у нее нет ни отца, ни матери. У нее есть только ее вера.

«…Отец мой и мать моя оставили меня, но Господь примет меня…»

* * *

А тем временем в опустевшей квартире на десятом этаже мать Веры, Галина Борисовна, предавалась невеселым раздумьям о том, что сегодня ей снова придется допоздна коротать время одной. Вика вернется только вечером. Она проводит в церкви все выходные. Ей не хочется хотя бы один день побыть дома с матерью. Но почему, почему? Неужели этому ее учат там, в церкви?

Как же она изменилась с тех пор, как стала ходить туда! Прежде она была веселой, общительной девочкой. А после крещения… Откуда в ней появилась эта угрюмая замкнутость? Почему она стала одеваться в темное, как старуха? И с нескрываемой ненавистью отзываться о некогда любимых книгах и фильмах? Почему она порвала со своими подругами и даже с Сережей, который за ней ухаживал? Не случись этого, у Галины Борисовны, возможно, уже были бы внуки. А теперь их род пресекся. Да, пока Вика не одинока. У нее есть мать. Но что будет с нею, когда Галина Борисовна умрет? Кто тогда будет ее любить?

Вика была ее радостью, ее гордостью. Ведь самое ее появление на свет казалось чудом — врачи убеждали Галину Борисовну: ей никогда не родить ребенка. Но она не сдавалась. И, не жалея времени и денег, консультировалась и лечилась у лучших гинекологов. Она верила, что победит болезнь, и действительно победила ее. И именно поэтому назвала свою новорожденную дочь Викторией — победой.

Как она хотела, чтобы ее девочка была счастлива! Закончила институт, защитила диссертацию, вышла замуж, родила детей. Чтобы у нее были любящий муж, престижная работа, ученая степень, дом-полная-чаша…все, чего не было у нее самой. Но вместо этого ее Вика работает рядовым врачом в пригородной больнице. И семьи у нее нет. И живут они, едва сводя концы с концами. Разве такой судьбы она хотела для дочери? Она сама ее выбрала…после того, как стала ходить в эту свою церковь. Галина Борисовна так и не смогла спасти свою дочь.

Да, она пыталась это сделать! Пыталась объяснить Вике, что религия — это удел темных и невежественных рабов, разочаровавшихся в жизни неудачников. Что верить в сверхъестественное — недостойно образованного человека. Как-никак, в свое время в институте Галина Борисовна изучала научный атеизм… Она постоянно твердила дочери об этом в надежде, что та услышит, поймет, одумается. И станет прежней Викой: веселой, общительной, живой. Увы, все ее усилия были напрасны: дочь лишь все больше и больше ожесточалась. Так что уже не скрывала от матери своей ненависти к ней. И тогда Галина Борисовна сдалась. Будь что будет. Пусть Вика живет, как хочет. Пусть ходит в свою церковь, если это доставляет ей радость. А она…ей достаточно только видеть Вику, слышать ее голос. Быть рядом с ней, чтобы она не чувствовала себя одинокой.

И пускай Вика держится с ней, словно с чужой. Галина Борисовна все равно любит ее. И живет этой любовью. Что еще у нее остается, кроме любви?

* * *

…Вера не торопилась домой. Что ей там делать? Мать вполне обойдется и без нее. Она в состоянии дойти до кухни и разогреть себе еду. А грязную посуду Вера вымоет вечером, когда вернется. Однако отчего у нее на сердце так неспокойно? Почему ей все больше кажется: она оставила дома что-то очень важное… Нет, это исключено. Ведь Вера еще с вечера положила в сумочку Псалтирь, платок, кошелек…все, что ей нужно. Так что эта необъяснимая тревога — просто искушение, на которое не стоит обращать внимания.

Чтобы отвлечься, Вера поспешила на церковную кухню. Благо, уборщицы, свечницы и певчие уже приступили к трапезе. А там, закончив Крещение, пришел пообедать и батюшка, отец Алексий. И, поскольку на кухне собрались преимущественно женщины, завел беседу о благочестивых женах былых времен, воспитавших своих детей в святости.

Он вспоминал Анну, которая вымолила у Бога своего сына, Самуила, и затем отдала его на служение в храм. И мужественную Соломонию, убеждавшую своих семерых сыновей не бояться умереть за веру отцов. И святую Еввулу, мать великомученика Пантелеимона. И купчиху Агафью Мошнину, благочестивую родительницу преподобного Серафима Саровского. И преподобную Марию Радонежскую, подарившую Русской земле великого и славного авву Сергия. Упомянул и о праведной Нонне, что своим примером и любовью обратила к вере мужа, и силой молитвы укротила морскую бурю, в которой погибал ее сын — будущий Святитель Григорий Богослов. «…Своими молитвами для своих возлюбленных чад утишила она море, и материнская любовь ее с пределов востока и запада свела вместе покрытых славою сыновей, когда не ожидали они такой встречи. Прежде своими молитвами избавила она и супруга от жестокой болезни. Но что всего удивительнее, молясь, внутри храма, кончила она жизнь»6. — процитировал священник одну из эпитафий, которыми великий вселенский учитель и святитель Григорий почтил свою праведную мать.

Сколько раз Вера жалела о том, что ей не посчастливилось иметь верующую мать! Она бы с детских лет учила ее жизни во Христе. А чему могла научить ее мать-безбожница?

* * *

Вера вернулась домой сразу после вечерни. Потому что необъяснимая тревога, не дававшая ей покоя весь день, не проходила. Напротив — она даже усиливалась. Вере все больше казалось — дома случилась какая-то беда. И, на всякий случай, она решила вернуться туда пораньше.

Однако сделать это оказалось не так-то просто. Сперва она долго ждала автобус, который отчего-то задержался почти на полчаса. Потом выяснилось, что в их подъезде сломался лифт, и Вере пришлось подниматься на десятый этаж «на своих двоих». Когда же она, пыхтя и отдуваясь после непривычного восхождения, открыла дверь своей квартиры, то поначалу не заметила ничего особенного. Напротив, вокруг было тихо, как никогда. Обычно мать с порога встречала ее вопросом: «это ты, Вика?» Но на сей раз в квартире царило безмолвие. Непривычное, и потому подозрительное. И тогда встревоженная Вера заглянула в комнату матери.

Галина Борисовна вниз лицом лежала на полу возле комода с приоткрытым верхним ящиком.

Вера бросилась к матери и перевернула ее на спину. Галина Борисовна была без сознания. Однако, когда перепуганная дочь принялась тормошить ее, на миг открыла глаза:

— Ви…ви… — похоже, язык не слушался ее. Она скривила рот, пытаясь не то расплакаться, не то улыбнуться. И снова потеряла сознание.

* * *

Спустя час вызванная Верой машина «Скорой помощи» увезла так и не пришедшую в себя Галину Борисовну в больницу. А Вера осталась дома, на всякий случай дав врачам номер своего телефона. И прекрасно понимая: скорее всего, вскоре ей позвонят из больницы. Ведь, судя по клинике, у ее матери тяжелый инсульт. Так что вряд ли она доживет до утра. Скоро Вера будет свободна. И наконец-то сможет осуществить свою давнюю мечту — уйти в монастырь. А, если ей не удастся это сделать, останется жить в миру. Благо, теперь никто не помешает ей молиться и ходить в церковь. Освободившуюся комнату она превратит в подобие монашеской кельи. Увесит ее иконами и лампадками, поставит складной аналой, а сбоку от него повесит четки. Чем не келья? Правда, сперва комнату придется отремонтировать и освятить. Что до вещей матери, то она их выбросит. Ей не нужна эта память. Она начнет новую жизнь, где уже не будет места тягостным воспоминаниям о прошлом. И началом ее станет телефонный звонок из больницы…

Вера вернулась в опустевшую комнату Галины Борисовны, чтобы выключить там свет и задвинуть полуоткрытый ящик комода. Но все-таки: что же за ценности хранила ее мать в этом ящике? Она заглянула внутрь — и отпрянула. Потому что вещь, лежавшая на дне ящика, была ей слишком хорошо знакома.

Это был старый альбом для фотографий. Вера извлекла его из ящика, открыла первую страницу. И увидела… себя.

Да, это были ее фотографии. Детские, школьные, студенческие… Темноволосая девочка в распашонке, испуганно смотрящая в объектив фотоаппарата. Дошкольница с пышным бантом в волосах, прижимающая к груди плюшевого котенка. Мечтательная первоклассница в белом школьном фартуке. Нарядная выпускница — королева школьного бала. Улыбающаяся студентка в медицинском халате. А дальше — пустые страницы. Потому что жизнь Вики оборвалась в тот самый миг, когда четверть века тому назад отец Иоанн, окропляя ее голову водой из купели, произнес: «Крещается раба Божия Вера…»

Она забыла об этом альбоме. Ибо старалась не вспоминать о своей жизни до крещения. Годы, в которые она была далека от веры, казались ей прожитыми впустую. Однако ее мать жила воспоминаниями о них. Именно поэтому она так бережно хранила заветный альбом. Хотя, казалось бы, зачем? Ведь Вики не существовало уже почти четверть века. Что до Веры, то разве она считала Галину Борисовну своей матерью? Нет. Она всего лишь «почитала» ее во исполнение заповеди. И с неохотой выполняла свой дочерний долг по отношению к ней. В то время, как мать любила ее. Именно поэтому она так дорожила старыми фотографиями дочери, напоминавшими ей о временах, когда еще ничто не разъединяло их. Эта память была залогом их возможного примирения. Если бы Вера вовремя смогла понять: любовь способна преодолеть преграды, которые воздвигают между собой люди. Лишь теперь ей открылось: в их многолетнем духовном противоборстве победила не она, а мать, чья любовь оказалась сильнее дочерней ненависти. Увы, Вера поняла это слишком поздно…

Или «поздно» все-таки лучше, чем «никогда»? Наверняка все еще можно исправить. Сейчас она вызовет такси и поедет в больницу. И всю ночь продежурит у постели матери. Ведь она не должна умереть, если дочь будет рядом! А завтра она возьмет отпуск, чтобы ухаживать за ней. Пусть ее мама наконец-то узнает, что такое дочерняя любовь. Может быть, тогда она простит ее…

Вера отыскала в справочнике номер службы вызова такси. Оставалось лишь набрать его… И в этот миг раздался телефонный звонок. А потом еще, и еще раз… Телефон звонил, не умолкая, словно человек на другом конце провода непременно хотел сообщить Вере какую-то крайне важную весть.

А она стояла, со страхом вслушиваясь в эти настойчивые, беспрерывные звонки. И не решаясь снять трубку.

_______________________________

  1. Цитата из Святителя Иоанна Златоуста. Помещена в Православном молитвослове, изданном Московской Патриархией в 1980 г., а также ряде в его переизданий.
  2. Пс. 26, 10. В Синодальном переводе эти строки звучат так: «…ибо отец мой и мать моя оставили меня, но Господь примет меня».
  3. Рим. 12, 14.
  4. Рим. 12, 21.
  5. Таковы монашеские имена родителей преподобного Сергия Радонежского.
  6. Эпитафия праведной Нонне цитируется по книге: Святитель Григорий Богослов. Песнопения таинственные. — М., 2000. — С. 491.

Комментарии

Спаси Вас Господь, матушка за ваши рассказы, за то что спасаете наши души. Купила вашу книгу по дороге из монастыря да в поезде читала. Мне Господь всегда нужные книги посылает как ответы на вопросы. Я ведь с матерью своей поссорилась, разъехались мы с ней по разным домам. Еще никак простить не могла за то, что выгнала нас из дома с ребенком 1.5 лет. И причины особой нет никакой, и понять ее не могла.А вот ваша книга и рассказы про матерей и дочерей мне много открыла. Мы продолжаем общение с мамой, теперь спокойнее стало - время прошло. Пусть Благословит вашу деятельность Господь - писательскую и врачебную.

Спасибо Вам! Но полноте - никого я не спасаю. Это я в юности думала - о-о, восхожу духовно. Бог дал мне сполна познать поражение...ничего не осталось, кроме горя... Пустое! А тема для меня очень болезненна: поэтому на подобный сюжет у меня много рассказов. "Хит" - "Материнское сердце" (здесь - "Материнская любовь"). Кстати, вот такой, как здесь, трактовки отношений "мать-дочь" многие не приняли. И я - лишь отчасти. Но навеяно это было историей о смерти матери одной моей подруги. Вроде бы, плакать не о чем, а она плакала. Мать жаль, какая б ни была. Кстати, часто эта ненависть к матери потом бумерангом поражает дочерей: их дети ведут себя, как они когда-то. Ну, почти как в известной сказочке Гримм, пересказанной Ушинским, про дедушку и деревянную коробочку... Спасибо Вам! Читайте - еще напишу (если Бог позволит). Е.

Елена Шутова

Жаль только, что все свои с ложками пособирались. Нам бы сюда молодежи "потусторонней", да любителей теленовостей полночных с того света (из старшего поколения). Еще больше бы огня добавили. Но тема действительно - тяжелобольная, и без признаков выздоровления. Созвучный этому Ваш рассказ "Умирала мать родная" произвел на меня большее впечатление несколькими, казалось бы, незначительными деталями. Вот одна. В описании Анны мытарств, было живое чувство, иначе бы мать не поверила и не вразумилась. Аналогичное "от сердца к сердцу" происходит и во время молитвы, почему она и бывают услышана. Прорасти так искренно, но неумело посеянному на почву материнской любви, помог, очевидно, Сам Господь. И это - прорыв в вечное для повествования.

Ну, "свои с ложками" это не "чужие с палками". Или не "свои с палками". "Потусторонним" это не интересно. Вот уж точно, иные мы люди... А сцена в "Умирала мать родная" - омерзительна. Какой надо было быть дочерью, чтобы подвергнуть мать такой пытке! Ну вот, у меня все доченьки плохие... Потому что не любят. Вроде, таких мам и любить невозможно (смотрите, сколько защитников у Веры!) Но 1 Ин.4.8. никто не отменял... Да уж, "немощь человеческая"...наша. И тема впрямь безнадежная - вчера вспоминала сюжеты про противостояние "отцов и детей"...чего только не лезло в голову... Любил ли, например, своих дочек король Лир? Ну, до своего прозрения? Странная любовь - изгонять дочь за то, что она сказала правду. И вообще, что за отцовская любовь, если ее плодами стали пакостные Регана и Гонерилья? Явно ущербная. Короче, этак может и далеко занести... Но спасибо, что Вы этот ляп прочли. Рассказов этих у меня - 4. По хронологии: "Материнская любовь", "Не может быть", "Умирала мать родная" и этот. Отчасти и "Дом на песке". Но там - другое. Куда катится автор? Е.

Все в этом рассказе непросто, хотя, казалось бы, мораль лежит на поверхности. Почему любящая мать не попыталась поговорить с дочерью начистоту за 25 лет? Почему дочь исключила из своей жизни не только мать, но и всех бывших знакомых и возможного спутника жизни? Чтобы "дойти до жизни такой", нужен не один год. Страшно то, что для дочери - это годы, проведенные в Церкви. Но "щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив". Даже запоздалое раскаяние оставляет надежду.
Спасибо за рассказ!

Но я ее не оставляю. Проблема в дочери. Поднятые Вами вопросы остались "за кадром". Но, если один человек ненавидит другого - о чем им говорить? А эти озлобленные старые девицы - разве их в каждом храме не отыскать? Полнехонько... И страшно, что мнящая себя примером веры и благочестия Вика забыла 1 Ин. 4. 8. Здесь нет надежды. Хэппи энд "приделан" искусственно. Есть вариант этого рассказа (вчера написала), где мать приходит в себя, Вика едет к ней и...счастье! Но у меня, как догадается любой, мать Вики умерла. Надежды нет. Ну, по крайней мере, для такой Вики...

Я не могу представить, что можно ненавидеть мать. У меня много вины перед своей мамой, но она не от ненависти.
Просто страшная история! Исключение из жизни. Боюсь, но исключений становится всё больше. Или это внешнее проявление?
Не дает Бог совсем погаснуть огоньку любви к родителям. Горит этот огонек в каждом.
Спасибо! Вспомнил мать.

Знаете, это возможно. Тому пример - обилие ответов: "в этой истории виновата мать". Хотя тут такая деталировка, что дочь выглядит куда-а пакостнее. Кстати, понять ее защитников можно: очень больно, когда матери ломают судьбы детей. Тут уж не до заповедей - бо-ольно! ох, как больно! И немощь человеческая во всей красе: слабые мы люди, но кто слабых осудит? А эта история: почти правда. Здесь описаны два реальных случая. В одном мать была верующая и изводила верующую же дочь всякими придирками. Потом она умерла, и дочь ее оплакивает (хотя, казалось бы, за что? А вот...). В другом: жестокая мать-атеистка и не менее жестокая дочь-верующая. Что лучше? Но Вы правы: огонек любви к родителям горит в каждом. Вот и Вика "прозрела". Вот и ее реальный прототип, понимая всю неразрешимость ситуации, все-таки пишет рассказ...оправдывая не себя - мать. Спасибо Вам!Эх, пока мы живы...душой... Е.

Людмила Громова

 Матушка, а мне тоже хочется защитить дочь. И не потому, что сама была в похожей ситуации лет эдак 16 назад. (Года 2-3 это продолжалось, потом как-то «притерлись» с мамочкой в этих своих мировоззренческих разногласиях. А сейчас мама даже иногда с нами в храм ездит)
Я вот представила – как жить с человеком, которого НЕ ЛЮБИШЬ, но исполнять по отношению к нему свой дочерний долг? И это не месяц, не год, а целых двадцать с лишним лет! Мне кажется, это подвиг. Она ведь, действительно, хотя бы внешне его исполняла: ухаживала за матерью, сдерживала свое раздражение. Вы очень колоритно описали, как вскипало все внутри Веры, и каких усилий ей стоило себя сдержать. По-моему, есть чему поучиться. А любовь... Ведь насильно себя не заставишь любить, настоящая любовь дается Богом. Наше сердце – не в нашей власти. Раз не было ей дано – значит, думается, ее душа еще не готова была вместить. По-моему, рассказанная Вами история – обычный пример духовной жизни человека, который искренне желает поступать по воле Божией, но духовно еще слеп, поэтому не всегда видит, где добро, а где зло. Но правильно делает, что за советом обращается к священнику. И, даже внутренне сопротивляясь сказанному, все-таки старается исполнять так, как сказано. А ведь какой соблазн был уйти в монастырь, оставить досаждающую мать и с нею, казалось бы, все свои неприятности. (Не понимая, что от себя-то не уйдешь!) Но ведь не ушла, желая исполнить волю Божию! Очень похоже бывает у людей, которые недавно воцерковились, и еще в вопросах веры - почти как слепые котята, но искренне стремятся к Истине. Непонятно, почему у главной героини этот период так затянулся, но, видимо, у каждого свой путь.
Вы пишите (даже, кажется, несколько раз это встречается), что Вера ненавидела мать. Но этого не видно из ее поступков. Если бы ненавидела – точно уж нашла бы предлог отправить мать в дом престарелых («благородных» причин такой подлости ох как много можно придумать, знаю по реальным примерам) или ушла бы в монастырь. Но то, что она за более, чем двадцать лет свою мнимую «ненависть» сдерживала в себе, рассказывая о ней только на исповеди, говорит о том, что это еще не ненависть. Ненависть обязательно бы проявилась на деле, за такой-то срок! Мне так кажется, может и ошибаюсь.
Думается, что патология состояния души Веры в том, что у нее отсутствовала не только любовь, но даже элементарная дочерняя привязанность. Это проявилось даже в уродливой форме, когда она еще при живой матери мечтала о переустройстве ее комнаты. Но вина ли это только Веры? Не знаю. Наверное, отчасти, да. Хотя, опять же: насильно мил не будешь. Но больше, наверное, это болезнь, чем вина. Так же, как у ее мамы – болезнь атеизма. У обеих свои душевные тяготы, которые они, по мере сил, несут, как могут. И это несение тягот друг друга – путь к душевному исцелению. Разве не так?
 

Вот то и оно, что...скажем так, против моей воли, вышли живые люди. Не мученица (или дрянь) мать и не дрянь (или мученица) дочь. Обе виноваты (по-своему). И обе "не выдержали". Я ведь описываю "свою" ситуацию: мать, безумно любившая и жестоко ломавшая непокорное чадушко. И добивавшее его потом, когда чадушко "не состоялось". А-а, ну, и чадушко, которое возненавидело...глухой, бессильной ненавистью, соблюдая букву заповеди. Несло, так сказать, крест без любви. Что лучше? Обе виноваты, никто не победил... Мнения читателей (не только здешних) разделились с точностью до наоборот. Кто кого защищает. Одно ясно - задело. Значит, не зря писалось. Слишком болезненная тема. Типичная для многих "мам и деток". Больно? Значит, все мы еще живы... Е.

Хотя, я считаю, тут мать оказалась выше. Что взять с атеистки, которой Бог не заповедал любить? Но вот любила же...и, хоть и поздно, но отступилась от этой Веры-Вики, дав ей возможность жить, как той хочется. А с верующей спрос другой...а Вика просто озлобилась и фактически отошла от Христа. "Бог есть любовь" - не отменял никто. И при живой еще матери планировать "начало новой жизни", ну... Но я рада тем, что сказочка равнодушными читателей не оставляет. То и хорошо. Е.

Людмила Громова

А, может быть, Вера-Вика не отошла от Христа, а еще не пришла? Похоже, что она идет к Нему, но не по прямому Пути, с любовью и смирением, а вслепую, через дебри своеволия, эгоизма, самомнения, фарисейства, духовного формализма. (А есть ли среди нас хоть кто-нибудь, кто избежал всех этих дебрей?) Ее жизнь все-таки можно назвать подвигом. Но вот ради чего этот подвиг? Похоже, что не ради Любви, а ради формального исполнения заповедей. В этом, на мой взгляд, главная трагедия героини. Когда нет любви к Богу и ближнему, тогда есть опасность подменить любовь на букву закона. Но, хочется верить, что ради усердия и  искренности намерений Веры, Господь дарует ей духовное прозрение и любовь. (Апостол Павел вспомнился, он до крещения ведь тоже имел и усердие, и решимость служить Богу, но не в том направлении шел) А конец рассказа очень похож на начало духовного преображения Веры.
    С мнением, что мать оказалась выше – не согласна. На этот счет очень хорошо сказал святитель Иустин (Попович): «Любовь к человеку без любви Божией есть самолюбие. А любовь к Богу без любви к человеку есть самообман». Первая часть цитаты точно подходит к матери, а вторая – к дочери.
 

Ну, Вы правы, правы. Все-таки в сказке слишком заметно, что дочь - еще та птица. Детали я вставляла хорошо: такая особа достойна только ненависти. Обычно Бог не дает таким людям ни прозрения, ни любви. Потому что они сами воздвигают преграду меж Ним и собой - свое "Я". Возможно, и прозреет. Хотя...я обычно не оставляю своим героям шанса на лучшее впереди. Так жизненнее. Но все-таки, хоть Вы  правы, я остаюсь при своем: мать - выше. Ее никто не связывал заповедями, Бога она не ведает(в основном, по своей ограниченности...или, скорее, вере в то, что Его нет...как ее научили когда-то), заповедями не связана, любить (согласно им) не обязана. Ан любит же! Если угодно: в одном случае: Крест без любви, в другом - любовь без Креста. К сожалению, хорошо мне знакомая ситуация (напрасно кто-то из комментаторов счел, что я ее не знаю: я ее как раз хорошо знаю!. И не случайно мнения читающих разделились с точностью до наоборот. Это достаточно типично для нас: мать-атеистка и верующее чадо (ага, или наоборот...чай, все мы в юности читали "Овода"). И, скажем так, чадам такие мамы причинили немалую боль. Тоже знаю...слишком хорошо. Простить невозможно. А вот понять... Пишу и похихикиваю, вспоминая неладно вспомнившегося "Овода"...как же мелок кажется этот 33-летний мальчишка, потребовавший отца такой жертвы. И как несчастен человек, которого последствия утаенного греха догнали-таки и таки-убили. Вечная тема - "отцы и дети". Куда деться? Е. 

А дом престарелых...У меня было такое в сказке "Материнская любовь". Вика не отправила мать туда по одной причине: ей бы пришлось каяться в этом батюшке...    

Людмила Громова

Матушка, какая гениальная формулировка: «Вы правы, но я остаюсь при своем мнении»!  Любого назойливого спорщика может оставить «с носом». Но я еще не утихомирилась , потерпите немного.  Вот чего еще хочу сказать.
  Похоже, обсуждая Веру-Вику, Вы, пережив в свое время подобную ситуацию, на месте героини представляете себя, поэтому так и «взъелись» на нее. Вы не можете простить себя, поэтому не можете простить и Веру. Даже написали в этом комментарии: «...такая особа достойна только ненависти». Явно в этих словах просвечивается Ваше самоукорение и чувство вины, которые Вы проецируете и на Веру. Иначе, как еще можно понимать эти Ваши слова? Ведь нам заповедано ненавидеть грех, а не человека. Но складывается впечатление, будто Вы хотите заставить читателя ненавидеть дочь. Но тогда мы и будем этой дочери уподобляться, если вместо того, чтобы возненавидеть грех (чувство ненависти), станем ненавидеть саму Веру-Вику. Так же, как и она ненавидела не только атеизм, но и атеистов (или атеистку). 
Наверное, даже самый отъявленный грешник должен у читателя (тем более – православного) вызывать сострадание в духовном смысле, а ненависть испытывать должно только по отношению ко греху, особенно в себе самом.
Простите, если досаждаю Вам своей назойливостью. Чесслово, хотела отмолчаться, но не смогла. 
 

Нет, ну Вы и впрямь правы. И я нисколько не уподобляюсь мудрому раввину из известного анекдота, у которого все-то были правы: и два спорщика Абрам с Моисеем, и его собственная жена Саррочка... Просто...дело в том, с кого какой спрос. Что спрашивать с атеистки, коей кто-то из комментаторов отказал даже в возможности испытывать не "любовную привязанность", а любовь. Вины...нет, особой не чувствую. Так бы пришлось описывать грызню двух зверей в одной норе. Хотела сделать такой вариант, но - должен же быть смысл в этой истории? Легче всего сделать дрянь-мать и мученицу-дочь. Читатели бы рыдали! Есть у меня такой герой: сын священника в "Не может быть". Уж такой-то несчастненький страдалец...новый Артур Бертон при злодее Монтанелли...самой смешно. Но сюжет взялся вот откуда: сейчас некая православная женщина, похоронившая православную мать, которая не давала ей жизни своими обличениями-поучениями (не я! кстати, обе женщины воцерковленные!) оплакивает ее смерть. Значит, где-то чувствует свою вину перед нею. Рассказ написан с позиции человека, утратившего мать... Понятно, мать может быть...простите за грубость - дрянью. И все же дико представить себе, чтобы замордованное ею дитя радовалось ее смерти и почтило ее надгробным словом а-ля: "наконец-то сдохла, старая сука!" Чем тогда оно само лучше? Понятно, это возможно, и все же - страшно. Вику ненавидеть не за что. Как и ее мать. Люди...всего лишь люди. А вот насчет того, что грешник у православного должен вызывать сострадание...да - в теории. А на практике...люди...люди. Е.

Елена Шутова

Говорю, Людмила, вместо матушки. Уж, если взялись, то до конца! Но я - в поддержку. Только не отвечать на вопрос "кто виноват?", а потрудиться "что делать". Действительно, без любви, и к самому себе, как к творению Божию, здесь не разобраться. Мы все путники. Подай нам, Господи, благодать разумения, дабы распознавать Тебе приятное, а нам полезное.

Эх, вот оно, как в анекдоте: "Саррочка, Саррочка, и ты, ты тоже права"! Кстати, сейчас уважаемая С.А. вывесила другой вариант рассказа (ибо я умею только их писать, но не вешать, и без нее, и без нее тут ничего моего бы не висело, тут ничего бы не висело, когда бы не было ее!). Там нет "хэппи энда", я малость невнятно ей о  том написала. Но там изменен эпиграф и есть правки, сделанные с учетом сей дискуссии. Ну, и последний фрагмент написан чу-уть иначе, чтобы подчеркнуть, в чем суть дела-то...

Вариант с "хэппи эндом" есть. Суть такая, что Вере звонит из больницы медсестра, сообщает, что мать пришла в себя и хочет ее видеть. Ну, и та понимает: Господь сотворил чудо, дав ей шанс загладить вину. Ну, шанс (надежда ли, сказочная ли "эстэль") - вещь милая и желанная. Но...на чудо надейся, да сам не плошай! Шокотепария иногда полезнее...

Да уж, куда грустнее... Причем, как вижу, написалось совершенно дикое: большинство читателей читает ее вразрез с мнением самого автора о всей этой истории. Причина: собственный опыт. А в основе сюжета: история о двух верующих. Причем виновата была мама. Ан вот умерла: и дочь по ней горьмя-горюет. Куда уж горше... Е.

Страницы