Вы здесь

Да исправится молитва моя

Мой дед Иван Степанович был уроженцем Черкасской области, прирожденным крестьянином. После революции он получил наделы земли на себя и жену. И невозможно было найти на этой земле ни клочка неухоженного. Но грянула
коллективизация, а он не спешил вступать в колхоз, все думал. Таких упрямцев власть называла «куркулями» и особенно с ними не церемонилась. Дед пользовался в селе авторитетом. Он был грамотный, окончил церковно -приходскую школу, а главное, характер имел основательный и рассудительный. Наверное, поэтому к нему часто приходили за советом, у него было много друзей, даже среди «идейных противников», сельских активистов. Один из них и спас семью деда от неминуемой высылки, постучав однажды поздним вечером в окно:
- Іван, завтра прийдуть тебе розкуркулювати. І, мабуть, зашлють у Сибір...
Дед долго не раздумывал. Он запряг лошадей, посадил в повозку жену, красавицу Евдокию с двумя детьми, положил узел с самыми необходимыми вещами… Всю ночь они ехали, и еще следующий день. И приехали на Донбасс.
Я до сих пор не понимаю: зачем было сгонять с земли крестьян до мозга костей, у которых в работе на этой земле заключалась вся их жизнь? Дед устроился возчиком на шахту. На пустом месте он снова построил дом и посадил сад. В шахтерско-металлургическом городе, где выпавший зимой снег тут же покрывался пылью от шахтной породы и промышленных отходов, где больше угля, чем зелени, он опять постепенно завел пчел, корову, коз. Подросшие дети, хоть и приучены были к хозяйству, все же на не обремененных подобными заботами сверстников поглядывали с завистью. Просили: «Батько, давай хоч корову продамо!»
- Коли помру, тоді продасте, - отвечал он.
Так впоследствии и получилось. Не стало деда с бабушкой – не стало коровы, пасеки, с которой каждый год надо было выезжать куда-то на природу… Только козы долго еще жили в утепленном сарайчике, с ними все-таки детям хлопот меньше было…
Вместе со скудным скарбом дед взял из брошенного в селе дома толстенную Библию и венчальные иконы: Спасителя и Богородицы. Вечерами, перед сном, он обязательно читал вслух главу из Библии, а все сидели и слушали. И это было каждый день, много лет. Уже и дети выросли, и внуки. В детстве я любила ночевать у дедушки с бабушкой. Мне там все нравилось, и вечернее чтение Библии тоже. Помню, как дед осторожно перелистывал ее пухлые страницы своими заскорузлыми от работы неуклюжими пальцами. Уютно потрескивали дрова и уголь в печке. Смотрели со стены две иконы – Христа и Его Матери…
Почему-то мое детское сердце замирало от взгляда на образ Спасителя. Таинственный золотистый свет, просачивающийся непонятно откуда, строгий и одновременно кроткий лик Христа, от которого словно исходила необъяснимая сила… Икона казалась мне в буквальном смысле окном в загадочный, родной и близкий и в то же время недоступный мир. Позже, став взрослой, я прочитала, что каждая икона – окно в вечность. Конечно, так оно и есть. Но тогда я на собственном, личном опыте пережила такое ощущение, глядя именно на эту икону.
У иконы была своя, особая история, которая бережно хранилась среди семейных воспоминаний. Ее благоговейно рассказывали друзьям и родственникам. Дважды – в первый раз в тридцатые годы, и второй раз – после войны - икона обновлялась. В первый раз это случилось, когда семья только едва-едва обустроилась на новом месте, в Донбассе. Моей маме было около девяти лет, но и она очень хорошо запомнила это событие. «Ложились спать, - рассказывала мне мама, - икона выглядела, как обычно. А поднялись утром – она вся будто огнем горит, золотом сияет».
В тридцатых годах, говорят, во многих семьях на Украине обновлялись иконы. А отчего – никто не знает. Может, предупреждал Господь детей своих грешных о грядущих страданиях, голодоморе, репрессиях, разрушениях храмов. Может, посылал знак поддержки, чтобы в этом безбожном государстве веру не утратили, сохранили, передали своим детям и внукам.
А после войны? Снова – знак, чтоб вновь обретенную в бедствиях веру не потерять? Напоминание, чтоб не закрывали больше открытые во время войны храмы? Не переставали молиться с той же надеждой и верой, как молились за находящихся на фронте? Но что зависело от одной конкретной, ничем особым не выделяющейся семьи? Яйца, на Пасху, помню, красили, а вот молитвам никто не учил. А еще помню, как отец будил нас, детей, ранним пасхальным утром, чтоб показать, как в это утро солнышко играет. И ощущение радостного праздника – от солнышка, весеннего воздуха, разноцветных яиц, лежащих веселой горкой в эмалированной миске. Но помню и школьные воскресники в этот день, на которые ходить было обязательно. Само по себе уборка территории – дело неплохое. Но ведь специально – на Пасху, чтоб не праздновали. А там и храмы опять закрывать стали. И уже руководитель государства, стуча кулаком по столу, обещал вскоре «показать последнего попа». В первый раз я пошла в храм опять же на Пасху, когда мне было пятнадцать лет, и меня вывел из церкви комсомольский патруль. Даже сфотографировали, и пообещали фотографии в «Комсомольском прожекторе» по всему городу развесить.
Никто не знает промысла Божия. Уже ушли в вечность дедушка с бабушкой и родители. У меня самой растет двухлетний внук. Но каждое утро, встав молча перед иконой, я встречаюсь взглядом со строгим и кротким ликом Спасителя - и снова чувствую себя ребенком. И сердце опять замирает. Как тогда, в детстве.
р. Б. Надежда Ефременко

Комментарии

Ну, теперь и мы знакомы с Вашим дедом. СпасиБо, что познакомили нас, Надя!

каждое утро, встав молча перед иконой, я встречаюсь взглядом со строгим и кротким ликом Спасителя - и снова чувствую себя ребенком

Рада за Вас, что ребенком себя чувствуете Ребенок мал, зависим и слаб, а ещё  он ничего не знает, а потому каждый раз удивляется миру, жизни, солнцу, человеку... Эта детская непосредственность чувствуется и в Вашем рассказе.

Надежда Ефременко

Мне кажется, что перед Всемогущим Богом мы все - дети. Наверное, наше доверие и любовь к Богу можно в какой-то степени сравнить с доверием и любовью ребенка к его родителям. Сам ребенок ничего еще не может, но он знает, что о нем позаботятся, накормят, обогреют, если надо - защитят, если провинится - простят. Лишь бы только, подрастая, дети не считали, что стали настолько самостоятельными, что им никто не нужен. Но даже в такой ситуации Бог любит и ждет. Я сейчас вспомнила причу о блудном сыне...