Чужая мать (из сборника "Сказки бабки Марьи")

Ну, здравствуйте, здравствйте, мои дорогие! Бабка Марья шла, посошок нашла. Посошок еловый, со сказкою новой. Кто его возьмет – к тому сказочка придет. Что ж, детки милые, садитесь половчей да и слушайте на добро здоровье.

Было это в старую старину, когда еще басурмане на святую Русь хаживали – деревни разоряли, людей в полон угоняли… Стояла деревня о сорока дворах - Синие Озерца. А домишки и вправду по берегам лепились, в воду светлую гляделись. Сеяли крестьяне пшеницу, рыбой промышляли. С севера подходил к деревне лес – древний, высокий, густой – дорога через него шла плохая, заброшенная – боядись люди ездить по глухомани такой. – В обход, через холмы да поля, новый тракт лежал в град каменный – Красные Палаты.

С юга – за перелесками уже степи подходили – вот оттуда завсегда беды ждали. Не ровен час – налетят кочевники-степняки, и зажгутся избы над озерами… Жил в деревне мальчик Петряйка с матушкой – Матреной, а отца у него медведь задавил. Легок на язык Петряйка: сболтнет, надерзит, а потом ходит, винится. А так парнишка был ничего – матери помогал, на бедность не жаловался. Вот раз под вечер сидят мать с сыном на завалинке, семечки грызут, отдыхают. Смотрят – бредет по дороге женщина с ребятенком лет трех и прямо к ним: «Пустите заночевать – просит, - скитаюсь от лихой беды. Звать меня Ефросинья, вдовая я, а это сыночек мой - Павлуша. Деревню нашу – Белые Пруды – лиходеи-басурмане сожгли дотла. Всех в рабство погнали, кто уцелел, а я в крайней избе, на задах жила. Выскочила в заросли тальниковые и схоронилась с Павлушенькой.» Матрена – в слезы: «Заходи, болезная, живи покуда. Найдется для сирых кусок.» Женщина в пояс кланяется: «Богородица тебя наградит, и отрока твоего кроткого!» Настюшка, девчонка соседская, на плетне сидела – так со смеху и покатилась: «Эва кроткого нашли!» - сама-то бойкая – страсть! Петряйка кулаком ей исподтишка погрозил, а сам, как хозяин, приглашает скитальцев: «Спаси Господи на добром слове, пожалуйте в избу. Кваску испейте холодного – вон в сенцах кадушка, ковшики берестяные висят…» Ну, все хорошо. Мать Матрена вздохнула с облегчением – не заворчал Петряйка, лишнего не сболтнул. Разделили бедный ужин не на двоих – на четверых. Петряйка смолчал, хоть губы надул уже. Матренушка рада: «Ну – думает – повзрослел Петруша. И то сказать, двенадцать сравнялось - все уж понимает.»

Постелили странникам на полатях, а ночью Павлушка малой захныкал, застонал. Не спит – то водицы попросит, то из избы на холодок… Петряйка проснулся, крутится на печке, пыхтит от злости. Не выдержал наконец, как крикнет сверху: «Все-то он притворяется! Не водицы баловнику, а каши березовой! Ишь, в избу пустили, так хозяевам и не спать уже?!» Ничего Ефросиньюшка не сказала, только в комочек сжалась, шепчет: «Не гоните…» Матрена сгоряча сына по затылку тресь: «Да что ж ты это говоришь! Да матери-то!» Не понял Петряйка: «Почему это – «матери»? Это чужая мать.» - А Матрена на то тихо да сурово: «Нету у нас на Руси чужих матерей.» – Тут вдруг как вскрикнет Ефросинья: «В оконце гляньте! Отцы-святители! Неужто и сюда дошло…» А Матрена уж подпол открывает: «Спускайтесь, коли жизнь дорога! Недосуг в оконце глядеть!» Ох, детки милые, а на улице-то крики, ржание, свет красный закачался, тени черные заметались! Вы уж небось поняли, что случился набег бусурман-кочевников – ахти, горе горькое! Крышку тяжелую еле задвинули женщины за собой, лесенку подале толкнули. Матренушка шепчет: «Вон лаз в углу, чугуном задвинут. Лезьте вперед, а я чугун назад поправлю.» Вел лаз из подпола на опушку лесную, близко. - Еще Петрушин отец покойный прорыл его от лихих людей. Кабы не лаз потайной, да Павлуша-полуночник… - Выглянули – светло, как днем, крики, гул да треск! А наших беглецов не видать – березы молодые на опушке укрыли. Подхватились в чащу – там на конях не больно поездишь – достань, попробуй! Да и овраги глубоченные, сырые. Вдруг вырос как из-под земли чуж-чуженин – усы тонкие, глаза узкие.

Как углядел, проклятый? Стоит, саблей кривой поигрывает: «Ай, зачем торопишься, глупый баба? Моей жене как раз две рабы нужны: один раба – овец пасти, другой раба – котлы-казаны чистить. А за мальчат-урусов на рынке серебром заплатят!» Не дослушала ворога Ефросинья, сгребла детей в охапку и бросилась в овраг глубокий, темный… А Матрена перекрестилась – да в другую сторону кинулась. Бежит на виду, петляет, кричит погромче – уводит, голубушка, от детей вражину. Но услышаны были молитвы ее. – Ангел-хранитель Матренушки, как тень серебристая, тихо заскользил по лесу, и склонялись перед ним и травы, и деревья, и звери. Приказал он березам хлестать ветвями басурмана. Струился ручеек малый – не шире рушничка. Поставил ангел копие и повелел ручью разлиться. Хлынула студеная вода, заливает степняку сапоги низкие востроносые. А тут птицы ночные прямо в очи летят, и стоит некто гневен, а глазу не различить… Испугался нехристь и повернул обратно. – Хоть пограбить успею… - Да, была деревня – и нету деревни. Стоят черные пепелища над двумя озерами помутнелыми. А люди? – Да кто ж знает, детки милые? Кто укрыться успел, кого в полон угнали, кто с зелена холма уж не встанет никогда… А Матренушка-то наша все бежала – и потеряла на кусте лещины ленту алую. Ангел приказал орешнику спрятать ленточку и беречь. Тонкие густые ветви загородили ленту от чужих глаз. Улыбнулся светлый ангел и снова стал невидим и неслышим никому. И вот надо так случиться, что Матрена, убегаючи, нашла в сырой яме девочку Настеньку. Сидит-дрожит бедная – где братья, где отец с матерью… Пошла, ясное дело, с Матренушкой. А Петряйка по дну оврага сырого долго-долго бежал с Ефросиньей – она его еще подгоняла да покрикивала шепотком. Выбился из сил, стал как сурок на поле. Кругом темнота, под ногами мокро. Шуршат то ли ежи, то ли мыши. С двух сторон крутые склоны лесом поросли. Басурман не слышно, только облака с юга розовеют. Рассвет уже? – Какой там! Ясное дело, деревня догорает. - Где матушка моя? – заревел Петряйка.

«Пойдешь, милок, с чужой матерью» – говорит Ефросинья строго. Опустил голову Петруша, покраснел. А Павлуша вдруг обнял его, головенкой белой прижался. Тут поднял голову Петр, перекрестился широко и говорит: «Нету, верно, на белом свете бедной мамушки моей. Обещаю же перед Богом почитать тебя, как родную мать» Взял на ручки Павлушу: «Будет же Павел мне, Петру, брат названый» Посидели они, помолились, поплакали и пошли подале от страшных этих мест. Всю ночь шли, днем прятались. Так, чащобой, и побрели они ко граду каменному. Дорогу туда заброшенную нашли. Возвращаться не посмели. Велика степь – новых недругов нашлет.
А что Матренушка? – Да что – тоже бредет через лес, тоже в Красные Палаты путь держит. «Коли живы сыночек мой да Ефросинья-спасительница с Павлушей – небось, туда рядятся.» Настюшка ее утешает, как умеет: «Бог – Он все видит, тетка Матрена. Жив Петряйка и от ворогов ушел!» Обняла Матрена Настю: «А давай, дитятко, я тебя в дочки возьму. Зови не теткой, а мамкой!» Все твари Божьи в лесу помогали беглецам – зайцы детей за собой манили и на земляничные поляны приводили. Белки сверху стрекотали, по веткам скакали – грибные места показывали. Вышел мишка-медведь с колодой меду лесного. Насте с Матреной барсук брод показал через речку лесную. Олениха их к домушке охотничей пустой вывела, а там – хлеба припас для прохожих людей… Шли беглецы по разные стороны старой дороги и потому сколь ни аукались – не повстречались.
Вышли ко граду на десятый день к вечеру - худые, оборванные - Матрена с Настей – и поселились в посаде – слобода вокруг стен. Если что – сразу в городе укрыться можно. Пустила их старая старушка. «Видела я чудный сон – говорит. - Будто прилетели ко мне на окно голубица с голубенком. А немного погодя – вторая голубица – с двумя птенцами. Верно, не случайно вы ко мне постучались.» А к полуночи вышли из леса Ефросиньюшка с мальчишками. И в крайнюю избу стучат. Вдруг в ответ голос Матренин: «Бабушка, отпереть, что ли?» Как дети закричат, как запляшут! А уж в избе-то радости! Как успокоились, рассказали все друг другу. Говорит Петруша: «Была на то Божья воля. Наградил Он меня второй матерью, братом, да и сестрицей Настенькой. Помолимся же о чудесном избавлении.» Прожили они в посаде чуть не год - до Пасхи. Своим трудом кормились. А на Святой неделе было Матрене видение. Богородица к ней головку в венцах склоняет так-то милостиво да и говорит: «Возращайтесь на старо жилище. Заложите часовню. Крепкие заставы встали теперь по степи. Не пропустят богатыри ворогов на русские поля.» А утром подходят к избе пятеро из Синих Озерцов – им тоже Богородица являлась. А там из Белых Прудов трое погорельцев идут… Недолго сбирались – князь из града каменного им два возка подарил, лошадей, а еще денег на часовню да обзаведение пожертвовал. Поехали домой через лес – и увидела Настенька на пятый день на ореховом кусте ленту алую. «Гляди-ко, матушка! Возьми себе в гостинчик!» Ахнула Матрена: «Моя ведь лента – и как новая!» Ангел хранитель только улыбнулся, и выглянуло солнышко между деревьями. Ну, тут и сказке конец. Через год не деревня – село большое на озерах стояло и храм –красавец во славу Богородицы. Вот так-то, детки милые.