Булки

Бедная Клава попала под раздачу лихих девяностых. Лаборатория, в которой она отработала более тридцати лет, претерпела реорганизацию, и Клаву сократили. Мотивация была такова — на иждивении не было несовершеннолетних детей, она жила одна, и начальство посчитало, что себя саму всегда есть возможность прокормить.

Побегав по городу в поисках какой-нибудь работы, Клава наткнулась на объявление, что требуется продавец в продовольственный ларёк. График подходящий — два через два. Немного поразмыслив, она решила, что лучше такая работа, чем никакая.

Казалось — ничего не изменилось в её жизни. К труду руки были привычны, она резво принимала товар, писала ценники, расставляла продукты по полкам и торговала. Ей даже нравилось этим заниматься — в далёком и счастливом детстве у неё во дворе тоже был маленький игрушечный магазин и даже весы с двумя гирьками. Гирьки эти были для неё особенной гордостью, ведь у большинства детей в те времена не было подобных игрушек. А теперь эта игра, по воле судьбы, превратилась во взрослую и неизбежную реальность.

Клава ещё не утратила былой привлекательности, она умела себя преподнести: прилично одевалась, носила на голове модную стрижку и очень гордилась своей, не потерявшей некоторой стройности, фигурой. Её приятная пышнотелость нравилась многим мужчинам, она это знала, но вела себя пристойно и благоразумно. Вообще, это пресловутое благоразумие даже иногда и мешало ей в личной жизни, потому что, будучи дважды замужем, она немного остерегалась вступать в какие-либо серьёзные отношения с мужчинами. Возраст неумолимо двигался к пятидесяти, и она не имела права на ошибку в отношениях. Её избранник должен быть свободным, серьёзным и непьющим — эти три условия, как барьер отделяли Клавино нежное сердце от многих претендентов на её пышнотелость.

Первые месяцы Клава находилась в некоторой эйфории, работа нравилась, зарплату получала вовремя, поклонников было — «хоть отбавляй». На горизонте даже показался тот самый — «свободный и надёжный», но, постепенно вникая в торговую жизнь, Клава стала понимать, что не всё так просто даётся в руки, а тем более в торговле. Чтобы не было недостач при ревизиях, а их проводили раз в месяц, приходилось прибегать к некоторым уловкам, как то: поменять ценники, не до взвесить, чуть-чуть обсчитать и прочие хитрости, применяемые продавцами. Если же эти правила игнорировать, то получалось — при каждой проверке недостача, порою неоправданно большая. Сменщица у Клавы была опытным работником и толково всё объяснила — хочешь получать зарплату полностью, играй по правилам, установившимся в данной торговой точке.

Не сказать, что Клава была глубокой ханжой, что её удивили эти гнилые принципы, но всё же, некоторое чувство тревоги и неудобства она несомненно испытывала. Всякий раз, когда её рука «творила неправду», у Клавы портилось настроение, и не было той свободы и легкости в душе, которые она обычно испытывала раньше от работы.

Вот и сегодня, водитель газели привёз из столовой тёплые булки, они лежали на лотках румяные и ароматные. На каждом лотке по пятьдесят. Жители близлежащих домов знали даже график привоза этих булок — 16 часов пополудни. Булки уходили влёт, цена у них была небольшая — всего то два рубля за штуку, их с удовольствием уплетали и взрослые, и дети, а ногда даже очередь выстраивалась из местных старушек. За окном стоял декабрь, к вечеру мороз крепчал и даже уличные витрины начали подергиваться инеем. До закрытия ларька оставалось около часа, и Клава сидела на табуреточке, устало смотрела в маленькое окошко, выходившее прямо на большую проезжую дорогу. Ларёк стоял на бойком месте, но под вечер машины проходили редко, а бабуси из ближайших домов старались закупить продукты засветло. И тут к окошку подошёл мужичок с собакой. Мужичок был знаком Клаве, он даже жил неподалёку со своей очередной сожительницей. И звали мужичка таким знакомым и родным именем — Лёва. У Клавы, старшего брата тоже так звали. Сегодня Лёва был изрядно «подшофе», он явно спешил, руки его замёрзли, и сунув в окошко две смятые десятирублёвки Лёва пробормотал — «Мать, булок на все» и подставил к окошку смятый и не совсем чистый пакет. Клава проворно отсчитала десять булок и свалила их в неопрятный пакет. Захлопнув окошко, Клава развернула смятые деньги, чтобы положить их в кассу и тут увидела, что вместо двух «червонцев» в руках лежали десятка и полтинник, то есть шестьдесят рублей. Лёва был ещё недалеко, он крошил булку своей голодной собаке, и Клаве ничего бы не стоило выйти из ларька и окликнуть его. Но какая-то злая, нездоровая сила тормозила её, она осторожно отложила деньги в сторону и не торопясь стала готовиться к закрытию своего торгового заведения. Она вяло думала, что Левка всё равно эти деньги бы потерял или пропил со своей собутыльницей, а так у Клавы будет маленькая заначка, на случай проверки.

Жизнь шла своим чередом, торговля тоже, даже на любовном фронте, вроде бы всё высвечивалось в лучшую сторону. Приближалось Рождество.

Темными длинными вечерами Клава сидела у телевизора, вязала на спицах очередную «красоту» для своей дочери и думала думу:

— «Вот выросла дочка, вышла замуж, всё у неё хорошо, у меня тоже вроде бы всё в порядке: и работа, и зарплата, и жильё, и даже неплохой ухажёр...Так чего же мне так тошно на душе, что же меня беспокоит? Что такое появилось в моей жизни, что мешает мне спокойно спать, дышать и просто быть счастливой?» В памяти, уже в который раз, всплыл злосчастный Лёва со своими проклятыми булками.

— «Дались мне эти булки!»

А христианский мир готовился праздновать Рождество Христово. Клава с детства была отъявленной атеисткой, была не крещённой, икон в доме не держала. Правда на стене висела картинка «Мадонна с младенцем», но это не имело никакой божественной подоплёки.

Что за мысли роились в Клавиной голове? Они теснились, налегали друг на друга, кружили и волновали Клавино сердце.

В этот вечер, накануне Рождества, Клава закупила праздничных закусок: сыр, колбасу, шпроты, печенье, конфеты...Всё это добро лежало на столе, но ни сколько не радовало Клавино сердце. Сгущались сумерки, ночь предстояла тёмная и беззвёздная.

-«Что-то надо делать...» — думала Клава.

Ещё не осознавая полностью своих действий, как в замедленном кино, она положила продукты в новый пакет, взяла в руку пятьдесят рублей и тихо вышла из дома. Было не слишком морозно, но студёный ветер нёс позёмку, оттого на улице было неуютно и одиноко. В некоторых домах, сквозь замёрзшие стёкла пробивался оранжевый свет, где-то светились огоньками ещё наряженные к Новому Году, ёлки, а в Лёвином доме света вообще не было.

-«Спят?»

Клава пробралась сквозь не чищенный сугроб к окошку и тихо постучала. Звук получился глухой, но вполне слышимый. В глубине домишка забрезжил свет.

Клава услыхала застарелый кашель нездоровой женщины, звякнула на крыльце щеколда.

— Кто?! — голос звучал слабо и хрипло.

— Откройте пожалуйста, вам тут передали долг, женщина одна... прохожая...

— Какой ещё долг? Мне никто не должен!

— Да возьмите же, ради Бога!

Клава смущенно отворачиваясь в темноте, сунула в руки женщине пакет, деньги и стремительно выскочила за покосившуюся калитку. Она торопливо шла по заснеженной улице, холодный ветер охлаждал её разгорячённые щёки, сердце взволнованно колотилось, а душа... А душа наполнялась покоем и радостью.

«А может он есть всё-таки, Бог-то?! Ведь что-то привело меня к этому захудалому домику. Ведь не зря же те злополучные булки постоянно всплывали в памяти?»

Возможно, жизнь у Клавы будет долгая и счастливая. Настанет день и она придёт в храм, примет Святое крещение от старенького, доброго священника. И будут висеть в её доме в красном углу красивые иконы, научится она молиться и обязательно уйдёт с этой опасной работы.

А пока она бежит сквозь снег своей, только что «выбранной дорогой». Счастливая оттого, что кто-то Добрый и Мудрый подтолкнул её именно на этот путь.