Богородицина травка

Здравствуйте, детки! Сказку ждете? А уж я, бабка Марья, тут как тут… Расскажу вам сказку дивную про быль-небывальщину.

Жила в большой семье Анюта — меньшая дочь. Девять братьев у нее было: трое уж своими домами живут, трое с отцом на поле в трудах день-деньской, трое подрастают — гусей пасут, за скотиной ходят; грибы искать, рыбу ловить горазды. За работой не забывали про сестрицу милую — она ведь среди них, как цветочек аленький. Любили братья Анюту, не обижали никогда. Брат Аркаша ей кукол из чурбанчиков ладил. Брат Антоша на лодку по озеру рыбачить брал. Семен — самый старший, бородатый, возил на ярмарку со своей ребятней вместе… Но больше всего дружила Анюта с братом Алешенькой — погодки они были. И на болота за клюквой вместе, на поляны боровичные, на опушки земляничные…

Лучше, чем Аннушка с Алешей, никто в семье ягоды не собирал, и в травах не по годам дети разбирались: какая — лечебная, какая — чай пить, какую — и в руки брать нельзя! Анюта с братцем любили бабушку Дарью навещать — жила она в соседней деревне Антоновке, через лес. Та полезные травки сушила — в зиму всю семью и лечила, и чаем поила. Раза не было, чтобы она им свои диковины не показала. «Розовый высокий-то кипрей, иван-чай — заваришь, — вкусней, чем из лавки покупной! А вон на сушилах, на жердях в сарае мелиссу разложила — ох, духовита и пользы немеренной… А эвон в пучках желтый подвешен-то зверобой. Им и волки лечатся… Вот у меня корень солодки — в капусту квашеную класть — и душист, и сладок…» Раз Анюта просит: «Бабушка, а какая вот Богородицина травка? Куприяновы девочки про нее сказывали вчерашнего дня…» Бабка Дарья задумалась: «А я вот и не видала такой… Ну, детонька, раз травка так зовется, — значит, покажется тебе, коли только Пречистая того пожелает…» А потом улыбнулась бабушка: «Все травки у нас — Богородицины! Матерь Божия крестьянину защита: жнице помогает, пахаря жалеет, небось, и травки с кореньями ведает…»

— А коли так, почему Она готового хлеба нам не посылает? Хлеба-то ждать долго, добывать его тяжко… — Анюта, глупенькая, спрашивает. Бабушка на то нахмурилась:

«Не работать тяжко, а без дела сидеть! Без дела человек, как плуг ржавый, пропадет. Вот ты, вертушка, чем занята бываешь?»
 — Я по ягоду с Алешей хожу, по субботам в избе прибираю, воду для бани носить пособляю, поросят, курочек кормлю… А ещё по воскресеньям у батюшки Василия в Ромашкове с ребятами Закон Божий учу да грамоту…» — Вот и радуйся, дитятко, что Бог дал и руки, и работу веселую."

— Почему это — веселую? — Аннушка не поняла. А бабушка смеется: «А чего ж ты тогда все поешь?» Шутницы они были, с бабушкой-то…

Да, так и жила бы Аннушка себе в трудах да радости с родными людьми, только раз неладное вышло.

В зиму ехала чужая барыня из города Петербурга в свое имение дальнее, и вздумалось ей здешние леса посмотреть. Свернула с большой дороги, доехала до Ромашкова и мимо ельника — как раз к селу Васильково, где Аннушка с братьями жила. Народ на карету богатую, на кучера разряженного глядит, дивится, а барыня устала сидеть. -Уж обзевалась вся! А гордая, а важная! Сама в шубе, девка при ней — в полушубке. Сама в шали, а девка — в полушалке… Вышла она и говорит так-то нараспев: «Что за деревня, добрые селяне?» Анюта не стерпела и прыснула — уж больно смешно барыня говорит, — будто нос у ней заложило… Смотрит барыня — стоит девочка годков так одиннадцати, смеется. Глазки — как фиалочки лесные, сама бойкая и одета чисто. Барыня думает: «Мне б такую фиалочку к себе забрать. Наряжу, гостям показывать стану. Будет меня потешать, песни петь…» А вслух говорит: «Спой, милое дитя, коли умеешь! Я тебя по-барски награжу!» Аркаша рядом стоит, шепчет: «Сестрица, застудишься на морозе петь!»
 — Барыня-сударыня, давай я сам тебе спою, хочешь — и спляшу!

— Молчи, холоп! — барыня гневается — Пусть девочка поет. — Анюта взяла да и запела, да так тоненько, чисто — заслушались все. «Ходила младешенька по борочку, собирала ягоду земляничку. Собирала ягоду земляничку — наколола ноженьку на былинку…» Барыня аж слезу выжала: «Ах, шарман, соловушка — русая головушка… На вот тебе серебряный пятачок! Спой ещё!» Подошел Антоша, Алешенька прибежал: «Ах, барыня, негоже на таком холоде петь! — Не жаль вам девочки?!" Смотрит барыня — ещё парни подходят — ясно, братья — уж очень похожи… „Не отдадут мне девчонку. Как пить дать… Надо хитростью увезти. А потом я им денег пошлю, скажу — довольна ваша дева в барских покоях…“ — барыня все думает. А потом девке Палашке мигает и вслух говорит ласково: „Как звать тебя, пейзаночка?“ — Анютой, барыня! — кланяется девочка, а сама опять в смех. (Что это за „пейзаночка“ такая?) — Ишь, веселая! Проводи же меня до Ромашкова, я помолиться там хочу. Дам гостинца дорогого тебе. А назад отправлю на лошадях — заплачу кому… Скучно, тошно мне тыщу верст ехать — будем до Ромашкова речи веселые вести. А вам, мужицкие дети, не след барыне перечить. Кланяйтесь да благодарите за сестру! — Тут девка подхватила Аннушку под мышки — и в карету. Кони сместа в карьер, только пылью снеговой всех обвеяло. Братья переглянулись — и за лошадью. Не к добру барская ласка. Не выручать ли придется Анюту!

Ох, детки милые, не нашли они сестру, не вернули! В Ромашкове, ясное дело, карета не гостила, барыня в церковь и не заходила… Отец Василий затревожился: „Не нашей губернии она — и лошадей, верно, уж сменила… Буду же молиться Богородице за Аннушку! А ещё — письма разошлю в другие приходы — кто, может, и узнает про Аннушку и похитительницу“ Вернулись братья с большого тракта домой. Лошадь устала — а карету никто видом не видывал. — Где ж им тягаться с богатой? Алеша же не вернулся. Спрятался на постоялом дворе у дороги, да так, что не нашли его братья. Загоревали они, а Семен старший говорит: „Что на заработках получил — все спущу, а сестру милую найду. Надо только домой вернуться да собраться. Вот ещё Алеша думки добавил, постреленок!“
А что же Анюта? Поняла она скоро, что не пустит её барыня обратно. — „Молчи, оглупыш, не ведаешь своего плезира!“ — барыня на все слезы отвечает. У большой дороги оставила барыня (Александриной Касимовой звалась она) свою карету на дворе постоялом. Свежих коней взяли и сели в другой возок. Вот и найди их теперь! Анюта есть не стала, ни накого не глядит — только и думает — убежать. Девка Палашка зорко смотрела за ней — чуть что, за косу да за руку! Долго ли, коротко ли — приехали они в барское имение — богатое, большое. Деревни три при нем и село. Парк с оленями, пруды с карпами. Конюшни с конями, псарни с собаками… Дом — Анюта и в городе такого не видала. Барыня, как вернулись, приказала нарядить девочку во французское платье, кудрей ей навить, башмачки подобрать с каблучками… А сама любуется: „Вот, целуй ручку, стала ты, черная крестьянка, в барской холе жить…“ Анюта прежде смирная девочка была, а тут как прорвалось: „Не хочу я, как облизьяна на ярмарке, тебя тешить! Хочешь — высеки. Только отпусти домой! Пешком одна дойду!“ Барыня смеется: „Вот теперь никогда не пущу! Я рабов люблю неперечливых… А пока что за дерзость останешься голодной. На хлеб да воду её!“

Так и пошло — барыня, как в насмешку, новые наряды ей примеряет, духами прыскает, волосы душистой помадой мажет, а сама-то хохочет-заливается! Недобрая, жестокая была Александрина Дементьевна. — Вот — говорит — покоришься, зайчиха ты лесная, будешь с моей тарелки кушать. Целуй ручку да винись! — Только не хотела Аннушка прощенья просить — не за что было. Сидела целый день в богатой комнате и молилась о спасении. Вспомнила она бабушку:" Не работать тяжко — без дела сидеть…» Ах, батюшка с матушкой, братцы милые! Забыли вы, небось, Аннушку…

Прислуга дворовая её жалела, кормили тайком, чем могли. Барыня каждый день новую шутку придумывает: " Наденьте на нее шляпу мою с вуалью и по двору пустите гулять! Ах, умру от смеха! Как ступает — барыня барская! А обеда ей не давать — не винилась в дерзости своей." Бредет Аннушка по двору в своем наряде бархатном, на каблуках спотыкается и слышит вдруг: «Анюта, здесь я — это Алеша! Виду не подавай… Попросись у сенной девушки вечером попозднее на крылечко постоять…» Как гром грянул — поняла Анюта, что не забыли её. Откуда же шептал Алешенька — не иначе из-под саней с пологом… Как он здесь-то очутился?.. — А Алеша, милостыню сбирая, где шел, где в сани да возочки тайком забирался. И везде спрашивал про барыню с крестьянской девочкой и служанкой. И раз повезло ему — припомнил один купец такую барыню. — Знаю её, говорит — богатая она, да к людям злая, Бога забыла… — Купец, душа — человек, написал письмо в Васильково про Аннушку. Обещался приехать немедля в имение к ней. Денег мальчику дал. Алеша, братьев не дожидаючись, к Анюте! Неделю добирался! Имение называлось «Отрада». Худо, бедно там люди жили, кроме самой госпожи Александрины Касимовой. Раздобыл-таки Алеша одежку на мальчика — армяк по росту, порточки, валенки. Стемнело, провела его добрая кухонная девушка во двор на крылечко. Стукнула дверь, вышла сестрица со свечкой сальной, и голос в темноте раздался: «Только не беги, деточка, собаки здесь злые…» Алеша сестрицу обнял и велел ей немедля мальчиком нарядиться. — Тебе, я вижу, не привыкать диковинные одежки носить! — ещё посмеялся. Вдруг выскакивает на крыльцо барыня в капоте — видно, доложил кто! «Запорю! Собакам отдам! В лес свезу — к елке привяжу!» Тут шум, голоса, люди со светом на двор набежали. Смотрит Алеша — среди народа — братья, отец! Не Божеское дело делаешь, госпожа Александрина Дементьевна! — говорит купец Бахрушев. Не хочешь с полицией дело иметь — отдай девочку-крестьянку Смоленской губернии из деревни Васильково добром. Она ведь не твоя крепостная. Их семья у своего барина вольную выкупила ещё двадцать лет назад." Барыня прищурилась и говорит: «Девочка хочет у меня в богатстве жить, только семьи суровой боится — вот и молчит!» Смотрят все на Анюту — стоит девочка в барском платье, кудри щипцами завиты…- а она перекрестилась и говорит: " Пусть меня Бог накажет, коли лгу! Не жизнь мне у барыни. И увезла она неволей меня!» Барыня смеется: «Все слова! По сердцу тебе были наряды бархатные, яства сахарные. А коли лгу — пускай вон сквозь снег Богородицина травка взойдет!» Вдруг ветер пролетел, и раздался колокольный звон. Белым сиянием озарило зимнюю ночь — а луны нет! Дрогнули сугробы, зашевелились, сквозь них стебелечки нежные потянулись, цветочки-огоньки засветились, заплела трава весь двор, снега не видать; лезут -вьются веточки на крыльцо! Весь народ содрогнулся, на колени упал, а барыня заломила руки и не своим голосом: «Грешна я! Увозите же её поскорей!» Анюта сошла с крылечка и поцеловала чудесные цветы, веточку одну сорвала: «Чудо чудное, милость Богородицы до смерти не забуду!» Ударил опять неведомо откуда колокол — и снова сугробы, все исчезло, как поблазнилось. Только у Анюты в руке тонкая веточка осталась. Помолились все о чуде дивном, и увезли Аннушку родные домой. Вот так то, детки милые. Открылась Богородицина травка Анюте, когда Пречистая пожелала.