Блокада...

Пермь и Питер объединяют не только белые ночи и письма влюбленных. Во время войны в Пермский край эвакуировали жителей блокадного Ленинграда. Правда, тогда у нашего города было ударное советское название — Молотов. Его так назвали в марте 1940 года, поздравив, таким образом, с 50-летним юбилеем советского деятеля Молотова, который в юные годы, пока не связался с дурной компанией и не стал арестантом, был Скрябиным, играл на скрипке и писал стихи.

В сентябре 1941 года начала действовать блокадная «артерия» Ленинграда, которую народ назвал «Дорогой жизни». Каждый рейс по озеру был подвигом. Осенние штормы на Ладоге делали невозможным судоходство, но грузы через Ладожское озеро доставлялись в Ленинград круглосуточно. С 15 сентября 1941 года осажденный город полностью оказался в блокаде. Незадолго до этого, 8 сентября разбомбили Бадаевские склады. Люди рассказывали, что крысы за несколько часов до бомбежки стали покидать склады. Они перекрыли улицу, и из-за их движущейся массы на перекрестке встал трамвай.

Председатель общества блокадников Ленинграда Кировского района г. Перми Константин Георгиевич Митюкевич рассказал о том, как сейчас живется блокаднику, который лишен почти всех льгот законом о монетизации и как трудно собираться в Петербург на съезд, что проводит Международная Ассоциация общественных организаций блокадников города героя Ленинграда. Общество блокадников существует в Закамске всего 2 года и о нем пока мало кто знает. Поначалу они собирались в 64 школе, теперь переехали в общественный центр Кировского района. В Закамске осталось всего 52 блокадника, из них только 8 смогли прийти на нашу встречу.

Комментируя фотографию детского дома, Константин Георгиевич рассказывает, что снимок сделан в Кировской области, через год после того, как их вывезли из Ленинграда. Детей отпаивали парным молоком и на праздник нарядили танкистами, буденовцами и моряками, поставили в строй — фотографироваться. Годом раньше, из трех пароходов, идущих по Ладоге 22 августа 1942 года, до другого берега дошел только один. Остальные, вместе с эвакуированными — затонули под бомбами.

Когда Константин «встал на ноги», он стал разыскивать своих родственников. Встретился с директором Детского дома, она и рассказала ему историю его семьи. Отец его, учившийся в аспирантуре Всесоюзного Вавиловского института растениеводства, Митюкевич Георгий Александрович, ушел добровольцем на передовую, когда фашисты подступили к Ленинграду. Мать мальчика погибла в осажденном городе вместе с грудным ребенком, сестренкой Кости. А тогда по всем ленинградским кварталам и домам ходили специальные комиссии, искали оставшихся в живых детей, чтобы отправить ребенка в детский дом. На улицу выходить было опасно, ребенка оставшегося без присмотра могли «увести в качестве мясного деликатеса» озверевшие и сошедшие с ума от голода люди. Только в последние годы открывается страшная правда того времени, когда съедали не только кошек и собак, но и людей. Остальные, а их было большинство — сохранили человеческое достоинство и стали героями, сотворившими ленинградскую легенду.

Может быть, от того, что Константин Георгиевич унаследовал от Питера героическую судьбу и получил блокадную закалку, в свои 73 года он продолжает трудиться на Кировском заводе. 56 лет он посвятил родному заводу, работал инженером — автомехаником, мастером КИП, начальником лаборатории, да кем он только не работал! Именно, про таких как он народом придумана пословица — «Не место красит человека, а человек место».

Пройдя определенный жизненный рубеж, Константин Георгиевич в возрасте 70 лет крестился в Никольском Соборе города Ленинграда. Удивительно, что своего сына он окрестил на несколько десятилетий раньше, в 1965 году, и тоже в Никольском храме, который находится в Кировском поселке.

Александру Михайловну Шурыгину на нашу встречу привела внучка. После инсульта тяжело говорить, особенно о пережитом во время блокады. Но, ради этого она пришла на нашу встречу, для того, чтобы рассказать о том далеком 41-ом, о тех скорбях, что испытала тогда наша страна.

Когда началась война, Шуре было 4 года, Ирине — 7, а Диме — год. Он умер у матери на руках и навсегда остался в Ленинграде, на Смоленском кладбище, зашитый в ткань из черно-красной клетки. Сохранился бланк справки «О рождении», на котором написано, что смерть наступила в результате «алиментарной дистрофии». Мать, Евгения Константиновна Шурыгина, числилась служащей, работала бухгалтером, но похоронив сына в феврале 42-го, в апреле постаралась вытащить девчонок из блокадного ада.

Из детских блокадных воспоминаний в Шуриной памяти четко сохранились звуковые восприятия и вкусовые ощущения. Особенно запомнился вкус коричневых плиток столярного клея, что казались лакомством для голодной детворы. Еще запомнилось, что соседи дрались из-за хлеба и с улицы раздавались крики: — Помогите, хлеб отнимают! Когда они уходили из города на ленинградский вокзал, то Шура все повторяла, — Вы идите, а я отдохну. — Вы идите, а я посижу. От взгляда суровых атлантов, оставшихся в городе, немели ноги и страх парализовал волю.

Их на время тогда приютила Пермь, затем Соликамск. С 1985 года Александра Шурыгина стала проживать в Кировском районе и заниматься строительством детских садов и школ.

Блокадники...вкус хлеба сразу становится горьким, когда начинаешь думать о том, что довелось пережить нашим соотечественникам. Блокадники...Их осталось всего 52 человека на огромный Кировский район, но они так много пережили и самое ценное, что они нам могут передать — историческую память, а наша задача — сохранить эту память и передать ее нашим детям и внукам.

Авторская рубрика Натальи Трясциной «Судьбой моей стал Закамск», газета «Маршрут-59»