Белый ручей

I

На взлётной полосе остановился только что приземлившийся серебристый авиалайнер. Распахнув своё нутро, он выпускал одного за другим пассажиров. Со стороны пассажиропоток напоминал белый ручей потому, что каждый человек был облачён в белую до пола рубаху. Ручей бежал от истока — распахнутого люка-двери авиалайнера, стекал по трапу и устремлялся к большому белому зданию, которое его поглощало. Эта сюрреалистическая картина продолжалась бесконечно долго, как будто лайнер в своём чреве воспроизводил всё больше и больше людей и выпускал их наружу, в Новый мир.

Калерия стояла внутри здания, опираясь спиной о стену, и наблюдала за всем происходящим через огромные панорамные окна. Неожиданно её внимание переключилось на противоположную сторону помещения. Напротив неё находился большой длинный стол, покрытый белой скатертью, за которым сидело двенадцать человек. Зрелые мужи, головы которых были обриты наголо, имели на себе облачения, напоминающие римскую тогу, тоже белого цвета с золотистой окантовкой по верхнему краю одежды и подолу. Калерии они напомнили комиссию экзаменаторов, которые должны начать приём важного экзамена. Их взоры обратились к Калерии. Общение происходило на ментальном уровне: ни слов, ни звуков, только суровые взгляды на «экзаменующуюся», и полное молчание с её стороны. Калерия только воспринимала информацию, но послать её в ответ она была не в силах, да и права ей никто не давал.

Боковым зрением она фиксировала белый ручей пассажиров, прибывающих в здание и отправляющихся на регистрацию. «Удивительно, на земле регистрируются, чтобы сесть в самолёт, а здесь — при выходе из него!» — бегло констатировала в уме Калерия. Даже в этой ситуации концентрация покидала её, хоть и ненадолго. Мысли, мысли… Как легко они рождаются в уме, создавая лабиринты, в которых сознание вечно путается.

Чужая воля, исходившая от стола напротив, заставила Калерию сконцентрироваться на «экзаменационном» процессе. Невидимые руки развернули перед Калерией длинный свиток. Лист свитка внутри делился на две колонки. В одной перечислялись некоторые названия и авторы книг, которые женщина нéкогда читала. В списке были книги по психологии и парапсихологии, философии и другие, подобные им. В столбце напротив многократно повторялась одна и та же фраза: «Церковное пение», причём с каждой последующей строкой фраза увеличивалась в размере, как в таблице Сивцева в кабинете офтальмолога, только наоборот: от мелкого шрифта к крупному. В уме Калерия быстро сделала вывод: воспевание Господа выше, больше информации, собранной из всех прочитанных книг. Как хорошо, что она не покинула церковный хор, хотя это желание настигало её часто: усталость на работе, стремление выспаться по воскресеньям, неуместные выходки кого-нибудь из певчих — всё было поводом для ухода. Но что-то удерживало её от опрометчивого шага. Всё-таки столько лет! Прикипела она к клиросу, как старинная фреска к стене храма, — попробуй отдери: и фреску уничтожишь, и стена храма пострадает, требуя реставрации. Вспомнились слова священника: «Вы на ангельском месте, под которым бездна ада». Этим батюшка хотел напомнить об искушениях клироса, которым всю жизнь придётся противостоять. Да, концентрация, трезвение… Как их не хватало тогда…

Свиток свернулся, и судьи, неожиданно для Калерии, направили её в соседний зал, двери в который находились по левую сторону от испытуемой.

II

Зал судебного ожидания в отличие от Белого, главного зала, был красного цвета. Всё — и стены, и потолок, и пол, и даже мебель — включало в себя оттенок крови. По четырём углам стояло по стражнику. Они были облачены в лёгкие короткие багровые хитоны с золотистой, как на тогах судей, каймой. В правой руке каждый держал меч, острием направленный к полу. Приблизившись к одному из них, Калерия прочла надпись, выгравированную на клинке меча: «Не мир, но меч!» Калерия сразу вспомнила евангельские стихи о мече и разделении, и, особенно эти, следующие за ними: «Кто не берёт креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт её»*.

Женщина присела на скамью, покрытую багровым палантином. То ли вид грозных стражников, то ли обилие красного цвета — вызвало вдруг у Калерии приступ жара. Стало невыносимо тяжело дышать, и она впала в забытьё.

Там, в душном, болезненном сне Калерия увидела множество своих образов, разных: смеющихся, раздражительных, гневливых, завистливых, трусливых, обличающих, похотливых, ленивых… Это всё была она. Красные, пылающие лики, как в карусели, кружились вокруг Калерии, причиняя ей невыносимые муки. Она пришла в себя от внезапно донесшейся до её слуха мелодии со знакомым мотивом, в котором улавливались слова псалма: «Пою Богу моему-у, дондеже есмь»**. Но только она захотела открыть глаза, как снова невидимая сила увлекла её в красное зазеркалье.

Калерия оказалась в, до боли знакомом, месте, но не могла вспомнить, как оно называется и где находится. Она остановилась перед дверью, на которой была табличка с надписью: «Правый антихóрос». Женщина открыла дверь и увидела полукруглое помещение вроде большой широкой лоджии, которая была частью огромного архитектурного сооружения, напоминающего храм. Только вот перила у лоджии отсутствовали. Поэтому нахождение на этом псевдобалкончике было небезопасным.

По кругу здесь были размещены пульты — маленькие деревянные столики на высоких ножках. Поверхность каждого пульта освещала настольная лампа. В центре перед ними находился главный пульт, видимо, для руководителя.

Помещение стало заполняться людьми, но присутствия Калерии они как будто не замечали. Руководителя звали господин Орг. По правую руку от него стояла партия антисопрано, по левую — антиальтов, а перед ним — партии антитеноров и антибасов.

Калерия догадалась, что это певчие.

Если бы господин Орг сделал хоть шаг назад, он непременно упал бы на пол большого архитектурного сооружения, напоминающего храм. Ведь перила отсутствовали. Но тот, удивительным образом, находился в устойчивом положении, словно его удерживали мощные невидимые крылья.

Господин Орг дал тон, и антихор запел. Антисопрано Сирилла, прислушиваясь к партии антиальтов, в уме своём отмечала: «Фальшивят, недобирают, слушать тошно!» Стоящая с ней рядом Люцилла думала: «Как надоела эта Сирилла! Опять кричит, выделяется, мýка, просто мýка!». Антитенор Алот любовался своим голосом и не замечал, что кое-где неточно читает нотный текст, а антибас Ксел вообще думал не о том, о чём нужно думать во время пения. Антиальты прислушивались к антисопрано и тоже констатировали фальшь. Конечно, господину Оргу было нелегко с таким антихором, поэтому словесные тычки доставались всем.

Калерия заметила, что она может читать не только мысли антихористов, но даже видеть цветовые вспышки, исходящие из их голов и груди. Увы! Это были сгустки красного, чёрного, серого цветов, и лишь изредка она улавливала голубоватые или белые волны. Обычно страстные вспышки гасли, когда антихор пел: «Всякое ныне житейское отложим попечение…»***. Как будто светлый Херувим пролетал и гасил своими крыльями огонь страстей человеческих. И тогда Сирилле и Люцилле хотелось плакать и обнимать друг друга, а антиальты влюблёнными глазами смотрели на антисопрано и совсем не раздражались из-за ошибок антитеноров и антибасов.

Калерия вышла с антихороса, и гулкий звон колокола вернул её в красный зал судебного ожидания.

Она вспомнила свиток, который развернули перед ней в Белом зале, и осознала, что вряд ли Господь услышит певчих, которые заражены нелюбовью к друг другу, нетерпением и тщеславием, злопамятностью и прочими страстями. «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга»****, — так говорил Спаситель.

Калерия ощутила стыд, горечь, но в то же время ей, как будто, сделалось легче. Пушистое прохладное облачко окутало её и…

III

Лера долго массировала ушибленное место на лбу. Перепуганная Марианна кропила подругу святой водой, приводя её в чувство:

— Ну, отошла? Бери «Минею» и беги на клирос, а то регент заждался, наверно. Кажется, ещё тропари петь не начали.

— А что произошло? — допытывалась у подруги Калерия.

— Что-что? Шеф ваш попросил, чтобы я нашла «Минею». Когда у нас, на левом клиросе, шёл ремонт, то все богослужебные книги перенесли в чулан, на колокольню, где мы сейчас и находимся. Тебя угораздило споткнуться в темноте, кажется, о старый сломанный пульт, и упасть, да так, что «шарахнулась» ты своей головой о фисгармонию, будь она не ладна!

Калерия спустилась с колокольни на клирос с «Минеей» под мышкой.

— Вас только за смертью посылать, Калерия! — строго заметил регент, — раздавайте ноты уже!

Калерия взяла нотные листы и раздала их на соседние пульты теноров, басов и альтов.

— Ре, ля, фа, ре, — регент дал тон, и хор дружно вступил:

«Во Царствии Твоем помяни нас, Гó-спо-ди, егда приидеши во Цáрствии Твоем…

Блаженни нищие дý-у-хом, яко тех есть Царство Не-бéс-ное…»*****.

Калерия вспоминала белый ручей пассажиров, Белый зал и Красный зал судебного ожидания и благодарила Господа, что старая фисгармония до сих пор стояла в чулане колокольни.

___________________________________________________________________________

*Ев. От Мф., гл.10, 39-40.

**Пс. 145, 2-ой антифон «Хвали, душе моя, Господа».

***Стихи из «Херувимской песни».

****Ев.от Ин., гл.13, 34.

*****Литургическое песнопение, объединяющее в себе слова Разбойника благоразумного и Нагорную проповедь Христа (Мф., гл.5, 3-12).