Антон и Антонина, Сарра и Исаак, или Два Миллениума

На лицах людей выходящих плотной толпой из зала было какое-то одинаковое глуповато-удовлетворённое выражение. Лица были красные, разгорячённые, солидные мужчины вытирали потные лбы платками, дамы обмахивались веерами. В фойе стоял гул человеческих, бессвязных голосов, хорошо уловимый запах человеческого тела, смесь разных парфюмов и алкоголя. Толпа оккупировала гардеробную, шла битва за шубы, пальто и куртки.

Какой-то полный не старый мужчина, видимо ещё находившийся под воздействием, только что завершившегося концерта, периодически начинал хохотать, не худенькая его половина укоризненно шикала на него; мужчина замолкал с лукавым выражением лица, прикладывая к губам палец, но через некоторое время опять прыскал в кулак и начинал хохотать. Со стороны он выглядел бесноватым, но люди смотрели на него с улыбками, понимающе переглядываясь.

Наконец толпа стала вываливаться на проспект, часть людей двинулась к метро, часть к остановке такси, часть устремилась к своим машинам, оставленных в ближайших переулках. Было холодно, сыпал колючий снег.

Антон нажал на кнопку пульта, машина послушно пискнула. Антонина села в машину, за ней тяжело опустился в кресло её муж. Он завёл машину, тронулся, машина быстро стала набирать скорость. Антон включил радио, нашел «Юмор FM»,оставил радио на маленькой громкости. Не глядя на жену, сказал:
— Не хило расслабились, а Тонь? Я в «Панораме ТВ» читал, пишут, что смех самое лучшее лекарство от стрессов, он укрепляет нервы, продлевает жизнь. Тебе понравилось, Тонь?
— Нормально.
— Нормально? По-моему классно. Прикольно было. Торчково. «Куда прёшь, паскуда, ты на встречку выкатился», — закричал он, когда его чуть не сбил «Лексус», ехавший в противоположном направлении, нагло совершающий тройной обгон. — Купят права уроды. Нет, Тоня, артисты отработали как надо. Прикольно было.
Антонина зевнула:
— Мне Галкин не понравился. Я то думала, что он поинтересней выглядит. А он одно — со своими пародиями. Дёшево как-то. Обратил внимание, что он везде Софию Ротару парафинит? Да так зло. У Софки с Пугачихой старая вражда,— типа кто круче, вот она Максима и заставляет выделываться.
— Попробуй примадонне откажи! — хохотнул Антон.
— И это, что у него с губой нижней... накачал что ли? Я в бинокль рассматривала, так неприятно.
— А чё ему? Что губу накачать, что деревню переименовать, при его-то бабках!
— Ты о чём?
— На НТВ показывали: он там замок строит, у деревни название не гламурное, вонючее — Грязи называется, так он переименовал её в Галкино.
— Галкино Пугачёво назвать нужно было.
— Я от Бори Моисеева обалдел, вот ведь бесяра! После инсульта, а дёргался, как реппер. И голос так ничего, да?
— Да какой у него голос? Он же танцор. Плохому танцору знаешь, что мешает? Хотя ему то это, наверное, уже давно не мешает. У него другие интересы.
— Да ладно тебе? Пусть себе. У артистов это у всех почти, особенно у танцоров.
— Ты, что такое одобряешь?
— Ну как сказать… но не осуждаю — это его дело.
— Ой, Антошка, доодобряешься, — ухмыльнулась Антонина.
— Ладно тебе. Это не по мне!
— Валерия такая хорошенькая, а живет с таким уродом.
— Это семейный бизнес.
— А Клара Новикова не стареет.
— Операции делает постоянно.
— Ужас, как этих Петросяновских уродов всех так растарабанило, что они такие все гадкие и толстые?
— Пиво у нас дома есть?
— Я утром упаковку в холодильник поставила.
— Жрать что-то захотелось. Обратила внимание, сколько у них в буфете кофе стоит? А коньяк! Полтинничек дерьмового коньяка больше трёхсот рублей! Я такой в супермаркете бутылку, за триста беру. Оборзели, твари.
Антон плавно припарковался у бордюра, вышел из машины вслед за женой. Приплясывая, он сказал Антонине:
— Тонь, извини, не донесу до унитаза. Пузырь лопается.
Он стал близко к машине, суетливо расстегнул брюки, и с наслаждением стал мочиться; при этом он смотрел в небо, напевая гнусаво: « Посмотри на это небо и на эти звёзды — ты видишь это всё в последний раз…»

В лифте он навалился на жену. Обнял, крепко за ягодицы, с пошловатой улыбкой спросил:
— Ты как, Антуанета?
Антонина оттолкнула мужа, скривилась:
— Нормально, нормально, сегодня закончилась.
— Живём, — потёр руки Антон.
— Тише, тише, — одёрнула его у дверей квартиры Антонина, — не шуми — Светку разбудишь. Антон вставив ключ в замочную скважину никак не мог её открыть.
Пока муж раздевался, Антонина, быстро скинув сапоги, тихо прошла в комнату с открытой дверью; на столике горела настольная лампа, миловидная девчушка спала, на груди у неё лежал открытый ноутбук. На полу у кровати стояла пузатая бутылка Кока-Колы, тут же валялись кофта девушки, бюстгальтер и джинсы. На тумбочке стояла тарелка с недоеденными бутербродами, пачка чипсов.
Антонина взяла ноутбук, ткнула в кнопку: на экране высветились загорелые полуголые красавцы в разных позах. Антонина выключила ноутбук, подняла с пола вещи дочери, сложила их на стул, забрала тарелку с бутербродами и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Переодевшись, она вошла в кухню уже в халате и тёплых тапочках. Антон уже сидел за столом, пил пиво и смотрел в экран огромного настенного телевизора, на котором шла передача «Смешные и голые».
Антонина шустро стала накрывать на стол. Сунула курицу в микроволновку, открыла упаковку колбасы в нарезке, поставила на стол ветчину, зелень, кетчуп, оливки, открытую банку шпротов. Достав курицу из микроволновки, села за стол.
Антон оторвал от курицы ногу, вгрызся крепкими зубами в сочную мякоть, прожёвывая, он говорил:
— Задолбают эти праздники. Через три дня Рождество, потом старый Новый Год, потом это как его, Крещение. Во нагрузка какая на печень! Тонь, а чё, в Саратове нет врачей? Обязательно в Питер нужно твоей сестре на обследование ехать?
— Ну, врачи, конечно, есть, но в Питере, сам понимаешь, медицина покруче будет. Да она ненадолго,— максимум на неделю.
— На неделю, — недовольно сказал Антон. — Пусть она подумает, во что ей дорога выльется, и как её здесь обдерут доктора наши светлые, на эти бабки и в Саратове можно хороших врачей найти. Ладно, Может, выпьем чего? У нас там виски оставался.
— Я, наверное, тоже глотну, что-то тяжеловато как-то, — сказала Антонина. Она достала из холодильника початую бутылку виски, поставила на стол два тяжёлых квадратных стакана, плеснула немного себе, мужу налила почти половину стакана.
— Ну, давай, — сказал Антон, стукнув своим стаканом о стакан Антонины, — за всё хорошее.
Выпив он, он закусил куском ветчины, откинулся на спинку кухонного уголка, лицо его было бледным, веки подёргивались.
— Чёто мне тяжко, — сказал он, морщась, — такое чувство, будто я вагон с цементом разгрузил. Вроде ничего не делали, в концерте балдели…
— И мне, что-то нехорошо, — ответила Антонина.
— Это не бутерброды их буфетные? Что-то мне запашок их не понравился, — задумчиво произнёс Антон.
Антонина, понуро опустив голову, сосредоточенно смахивала со стола невидимые крошки.

*************

Весна в этом году пришла рано. Стояли тёплые дни. Склоны окрестных гор были покрыты яркой зеленью и цветами. Ночи были тихими и звёздными. Днём с Галилейского озера веяла прохладой.
Исаак и Сарра лежали во дворе своего убогого глиняного дома, на соломенной подстилке, укрывшись грубым одеялом из верблюжьей шерсти. Они устроились рядом с овчарней, из которой исходил тёплый дух; иногда какая-нибудь овца блеяла во сне и лохматый пес, пристроившийся на земле рядом с хозяевами, поднимал голову и незлобиво рыкал.
Исаак лежал на спине, подложив руки под голову; он лежал с открытыми глазами и смотрел в звёздное небо. Сарра лежала на боку, прижавшись к мужу.
— Тебе не спится, Исаак? — спросила она шёпотом.
— Ему чуть больше тридцати лет, — сказал Исаак.
— Ты о Нём? Он красивый и глаза такие чистые, детские.
— Мне скоро тридцать семь будет, — сказал Исаак. — И мне никогда не приходило в голову такое, о чём Он говорил сегодня. Ты когда- нибудь видела столько народу, собравшегося, чтобы внимать затаив дыхание, одному молодому человеку, в простой одежде?
— На Пасху народу съезжается много, — сказала Сара.
— Это другое. Люди пришли из Иудеи, Иерусалима, из мест Тирских и Сидонских, из-за Иордана и Сирии, из Десятиградья. В гостиницах нет мест, люди просятся на постой, спят на земле. Они идут за Ним, как движется тень за солнцем, всем необходимо прикоснуться хотя бы к его одежде, к ногам. За Ним идет слава исцелителя: он исцеляет, выгоняет бесов. Даже саддукеи, книжники и фарисеи приходят слушать Его. При этом лица у них становятся злобными, ведь они уверенны, что только они знают истину. Простые же люди не сводят с Него глаз, внимая каждому Его слову.
— Говорят имя ему Иисус, сын Давидов, что Он пришёл из Наззарета, — улыбнулась Сара. — Знаешь, как у нас говорят шутники: «Что хорошего может выйти из Наззарета?
— Шутники, — сказал Исаак, — теперь все шутники толпятся у Его ног и внимают Его речам с благоговением. Хотя поговорка наша никуда не исчезла. Она древняя. Сказано: « Кто громче всех кричит: «Осанна!», тот завтра может кричать: «Распни». Я этого боюсь, ведь ходит слух, что Он Мессия, как предсказывали пророки. Я, Сарра, строго соблюдаю закон Моисея, но, когда сегодня я слушал Его, сжатый со всех сторон многотысячной толпой, я вот о чём подумал… ты, знаешь, что когда Господь давал Моисею закон на горе Синае, никто не мог подойти к горе кроме него: сверкали молнии, гремел гром, раздавались страшные трубные звуки. Ты видела, как было сегодня? Никто не ушёл от Него неутешенным! Какая благодать разливалась вокруг! Понимаешь ли ты, жено, что он давал нам новый закон — Закон Любви?! Он обещал всем вечное блаженство в будущей жизни. Ты знаешь, книжники наши только и знают запугивать, стращать нас страшными карами. Никто из них никогда не сказал так, как сказал сегодня Он: «Да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого». Не фарисеи ли разводят умные речи, где да — это нет, а нет — это да?!
— Исаак, ты не должен так говорить об учёных людях.
Исаак махнул рукой. Замолчал.
Сарра крепче прижалась к мужу:
— Исаак, у нас полный дом гостей. Твои братья с детьми и жёнами приехали увидеть Его, моя сестра с мужем, да и четверо наших детей, а муки осталось две меры…
— Будет день и будет пища. Слышала, Он сказал: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, и Отец Ваш Небесный питает их. Вы, не гораздо ли лучше их?» Собьёшь масла из козьего молока, муки займём у Иеремии. Не пропадём, гостей нужно уважать. Давай спать, жено.
Когда на небе осталась одна звезда, и край горизонта стал золотиться, Исаак тихо встал, бережно укрыл жену одеялом. Он отошел подальше от дома, перед ним был овраг, поросший кустарником, в нём уже просыпались птицы, радостно приветствуя наступающий день. Исаак улыбнулся и стал тихо говорить: «Отче наш, сущий на небесах! Да святится Твоё; Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; Хлеб наш насущный дай нам на сей день; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого, ибо Твое есть Царствие и сила и слава во веки. Аминь».

26.11.2011.