Это ведь здорово — появиться на свет от большой любви, быть окружённой заботой и нежной любовью мамы и папы, тем более, когда ты долгожданный ребёнок!?
Светланины родители встретились спустя несколько лет после окончания войны, полюбили друг друга, создали семью. В этой семье и появилась на свет красивая девочка Света, о судьбе которой я поведу свой небольшой рассказ.
Горит свеча, молюсь: «...приблизиться желаю
Я к Светлости Твоей на крохотный шажок…»
Пока ещё дышу, пока ещё живая,
В который раз стремлюсь прорваться за флажок.
Оставлю в стороне пустые рассужденья:
Ну, мне ли толковать о смыслах бытия?
Целует, говорят, Бог даже намере́нья —
С молитвою к Тебе летит душа моя.
Какая красота сейчас окрест —
По мне, так не найти прекрасней мест!
Как мир вокруг божественно расцвечен,
И жаль, что этот миг так быстротечен.
Но белой дымкой — яблони в цвету...
Срывает ветер с вишенья фату...
Ах, этот мир с нездешней красотой,
Пусти меня сегодня на постой,
Я знаю как недолги наши сроки,
Но рвутся из души вот эти строки...
Пусть жизнь моя — то свет, то снова тень,
Но в мае всё равно цветёт сирень.
Только бы свет Твоих дивных страниц не погас,
Да сохранил меня, грешную, Твой херувим…
Как терпеливо Ты свет возжигаешь для нас,
Чтобы согрелись сердцами люди над ним.
Как одинока свеча возле царственных врат,
Это пришла я к Тебе, чтобы стать мне иной,
Только б женою Лота не оглянуться назад,
Не замереть от сомненья, как столб соляной.
Будем читать мы молитву за третий час,
— Верую! — храмом полупустым пропоём,
Только бы свет Твоих дивных страниц не погас,
В сердце мятущемся, в сердце усталом моём!
Научи меня жить,
осень —
У тебя особенный
почерк.
Мой характер порою
несносен,
Но и твой, говорят,
не очень.
Ах, как много поют
песен,
О любви да ночных
звёздах,
А мой мир за окном
пресен,
И на минус сменился
воздух.
— Ты не плачь! Я сама плачу следом!
Слёзы щиплют глаза словно дым,
Внуки кличут нас «бабкою с дедом»,
А так хочется быть молодым.
Зелень глаз твоих словно озёра
Под колючею тенью ресниц,
Мне от этого влажного взора
Так и хочется — голову ниц
И уткнуться в родные ладони,
И поплакать сейчас за двоих,
Кроме нас никогошеньки в доме,
Даже ветер за окнами стих.
— Ты не плачь! Это осени дело —
Наливать в сердце серую стынь,
Лишь бы сердце не закаменело,
Лишь бы рядом со мною был ты.
Дзинь, дзинь, дзинь...
То с одной стороны храма, то с другой слышны короткие позывные сотового телефона...
Сегодня праздничный день, храм набит людьми до отказа, ждём начала Божественной Литургии. На клиросе чтец изо всех сил пытается голосом пробить толщу гудения и шуршания прихожан. Читаются часы. По сути своей служба началась, но по привычке, почти никто не слушает чтеца, есть более важные дела — поставить свечу у любимой иконы, обняться со знакомым и быстренько обсудить состояние здоровья и прочие важные новости.
А батюшка в это время в алтаре совершает великое таинство — проскомидию. Проскомидия — это самое важное поминовение о живых и усопших. На Литургии священник из просфор вынимает частицы о здравии и упокоении тех, за кого верующими подавались записки.
«Ты, говорят, в Бога ударилась?» — такими репликами иногда встречают меня давние знакомые, но я не обижаюсь на эти слова, потому что считаю, есть в них некоторая обличительная правда.
Прожив полвека, неслась я по дороге жизни, задрав нос, не замечая, как сшибала с ног встречных, да любимых. И вот однажды наткнулась на Него, на Бога — тряхнуло меня от этой встречи так, что не стало ничего краше и дороже, чем тихое стояние в храме, чем благоговейное пение Херувимской песни, прославляющей Всевышнего. Вот и получается, что в Бога ударилась...
Но если я начну уверять вас, что в храме всё тишь и благодать, то совру. Не только Херувимские песни звучат под сводами старого храма, но и страсти житейские бушуют здесь. А как же иначе — идём мы сюда неспокойные, взбудораженные несправедливостями окружающего мира. Несём с собою обиды, разочарования и неустройства. Несём свои сердца Богу, а биение сердец слышит весь храм. Ведь храм это не стены, а люди. Это живой организм, который ходит, дышит и бурлит, как брага во фляге на печке у моего деда (из детства).
— Доченька, умница, время ложиться в кровать!
Разве не надоело с дрёмою воевать?
Веришь, во сне отступает простуда и боль,
Ты засыпай, я побуду подольше с тобой.
Слышишь, за окнами дождик листву ворошит,
Это, наверное, ангел сквозь дождик спешит!
— Папенька, миленький, только не уходи!
Как же наш ангел пройдёт сквозь ночные дожди?
Вымокнут крылья его, он на землю падёт,
Ножки поранит и белые крылья сомнёт...
— Полно-ко дитятко, эта беда — не беда,
Дождик для ангела — будто бы с гуся вода,
Спи моя лапочка. Ангел, поди, у дверей,
Ждёт, чтоб уснула ты мирно и поскорей.
Папенька вышел и дверь за собою закрыл...
Капали капельки с белых, божественных крыл...
Прикипела сердцем и не отодрать —
Кошка не ребёнок, кошке я не мать,
Только поддавалась ласковой волне,
Если прибивало Фенечку ко мне.
Фенька не красотка, было ей "сто лет",
И её фигурка, как велосипед,
И окрас у кошки — в общем, так себе,
Реденькая шёрстка, остренький хребет,
Будто голодала Фенька много дней,
Но так много ласки умещалось в ней.
Словно чувств избыток лился из души —
Так могла мурлыкать, хоть романс пиши...
Я смотрю с печалью на небесный свет,
Слышала - у тварей и души-то нет,
Только я не верю, что ни говори,
Фенька мне служила по большой любви!
По небесной лестнице
ходят те,
Кто стремится в помыслах
к высоте,
Кто от нежной юности
выбрал путь —
Жить, как Бог велит, а не
как-нибудь.
Не за кое-кем идти —
за Христом,
Чтоб нести свой дух только
в Божий дом.
Чтоб прогнуть себя под
церковный свод,
Чтоб собрать сюда весь
честной народ.
Как любил наш батюшка
первый глас,
Как умел молиться он
за всех нас.
Как хранил в душе своей
Божий страх,
А теперь молитвенник,
в небесах.
А теперь поют ему:
«Упокой!»
У могилки люд честной —
да-рекой!
Заработал батюшка
свой венец.
По заслугам воздаёт
Бог Отец!
Он смотрел на нее, немного досадуя и в то же время недоумевая:
— Почему она так быстро состарилась? Где та обаятельная женщина, которая покорила его, одинокого и неприкаянного двадцать лет назад? Где тот яркий румянец на щеках, где очарование больших светло-карих глаз? Где та стройность и миловидность — всегдашняя его гордость перед многочисленными приятелями и родственниками? Куда всё это подевалось? Он смотрел на неё с пристрастием мужчины — в комнате у окна в мягком кресле сидела совсем непривлекательная особа преклонного возраста. Она читала какой-то томик стихов, была бледна и задумчива. Что с ней случилось сегодня утром?
Жили по соседству два деда — дед Ваня и дед Саня. Жили попросту и дружно. Но вдруг рассорились, почти как у Гоголя — Иван Иванович с Иваном Никифоровичем.
Добрые соседи это, наверное, не менее важно, чем добрая жена или добрый муж. Соседи ведь всё друг про друга знают, а если и не знают чего, то сами домысливают у себя на кухне.
Вы спросите, — Из-за чего деды поссорились? — А я вам отвечу,
— Из-за солнечных бликов!
Не верите? Тогда слушайте мой рассказ.
Посвящено Зинаиде Палайя — православному поэту (Москва — деревня Кочергино)
Кто привёл тебя, странница, в Богом заброшенный край?
Кто дорогу в глуши средь болот для тебя проторил?
А теперь вкруг тебя только птиц незатейливых грай,
Только краткие всполохи лёгких взволнованных крыл.
Тишина здесь такая, что слышится шорох листвы,
Впору даже забыть, как звалась ты когда-то в миру,
Впору на землю пасть и коснувшись щекою травы,
Ощутить каждой клеточкой тела земную кору.
Сколько ты износила железных в пути башмаков?
И чугунный твой посох сломался о каменный путь.
Горько плакали ветры от песен твоих и стихов —
Как хотелось бы мне, чтобы их услыхал кто-нибудь.
Если почва уходит
У нас под ног,
Может стоит
Над миром взлететь?
Это сколько же может
Преискренний Бог,
За ленивыми
Нами смотреть!
Прошлой жизни клубок
Ты сама размотай,
Оторвись
От него наконец,
Даже если ослаблены
Крылья — взлетай,
Как сорвавшийся
С ветки птенец.
