Давно известно: лишь немногие виды искусства самоокупаются. Поэтому с незапамятных времён существует традиция поддержки творцов теми, у кого есть деньги. Ставший нарицательным Гай Цильний Меценат, живший в I веке до нашей эры, — известнейший, но несомненно не древнейший щедрый покровитель искусств. А, скажем, актёрская труппа, куда входил Уильям Джонович Шэйкспир (1564.04.23–1616.04.23), на протяжении практически всей своей истории жила в основном на деньги, в наши дни именуемые бюджетными.
Искусство — всегда поиск чего-то нового. Зачастую даже сам деятель искусства, начиная работу, совершенно не может предположить, чем она окончится. Например, фильм Федерико Урбановича Феллини (1920.01.20–1993.10.31) «8 1/2» посвящён как раз творческим мукам режиссёра, уже готового начать новый фильм, но совершенно не представляющего себе, что и как ему делать. Да и поэты, кормящиеся с изобильного стола Мецената, отвечали благодетелю не только безоговорочными шедеврами. Отличить же шедевр от рядовой поделки далеко не всегда под силу даже всем современникам вместе взятым, не говоря уж о конкретном спонсоре конкретной работы.
Поэтому, к сожалению, в сколь угодно отдалённом будущем сохранится возможность списать даже откровенное фуфло на сложность творческого поиска и/или оценки его результатов. Боюсь, что вряд ли когда бы то ни было удастся полностью, однозначно и окончательно отделить меценатский обмен денег на достижения от паразитирования на бюджете (не только государственном, но зачастую и выделенном частными структурами: не всякий богач найдёт время самостоятельно оценивать все творческие предложения и даже все результаты оплаченных им трудов — значит, будут и у него служащие, открывающие доступ к кормушке). Более того, по мере совершенствования способов отката доля денег, предназначенных для поддержки всех искусств, но уходящая владеющим только искусством договариваться с распорядителями, может возрастать.
Такое положение в высшей степени удобно для всяческих любителей присосаться к казённому корыту. Боюсь, хоть немного сократить их аппетиты можно разве что жёстким контролем: к кому именно уходят потраченные деньги.
Даже если какая-то очередная доза творчи окажется, мягко говоря, отвратительной, мы, по крайней мере, должны быть уверены, что деньги потрачены именно на эту творчу, а не просто распилены между соучастниками проекта, должны знать хотя бы, что они руководствовались благими намерениями — пусть даже вымостили этими намерениями очередную дорогу во всё тот же ад, куда проложено уже сверхсметное множество подобных дорог. Если же — как часто водится, например, в нашем кино — 99 рублей из 100 ушли в неведомом направлении, и только оставшийся 1% израсходован по прямому назначению (на костюмы, съёмки и тому подобное), тогда, естественно, речь идёт о совершенно бесспорном и очевидном распиле.
Не имея возможности однозначно проверить, сколь чисты намерения творцов, мы можем хотя бы чисто технически проверить: деньги действительно потрачены на то, на что выделены. Это, конечно, не гарантия защиты общественных интересов — но, по крайней мере, надежда на то, что защищены не только интересы частные. В таких условиях, надеюсь, и само по себе художественное творчество станет немного привлекательнее для творцов и немного менее привлекательно для распильщиков.
Понятно, это спасает далеко не от всего. Скажем, какой-нибудь новосибирский «Тангейзер» не станет лучше от того, что из выделенных на этот хлам денег ничего не достанется чиновникам городского управления культуры. Для самих литераторов, художников, скульпторов, режиссёров, актёров — хоть одарённых, хоть подменяющих мысли и чувства скандалами — государственное финансирование всё равно останется доступом к халявной кормушке. Но пусть хотя бы к этой кормушке не пытаются присосаться те, кто вообще не имеет отношения к искусству и творчеству — таких, к сожалению, в художественной сфере крутится очень много. Порою куда больше, чем подлинных деятелей искусства. Вытесним специалистов по самоснабжению — может быть, и художественная атмосфера в целом станет чище, и легче в ней будет дышать тем, кто — по выражению купца и технолога производства проволоки Константина Сергеевича Алексеева, известного под сценическим псевдонимом Станиславский (1863.01.17–1938.08.07) — любят искусство в себе, а не себя в искусстве.
